Сказка Хрустальных гор. Том I

– Геб[8 - Геб – аналог «мистер», обращение к равному или более низкому по статусу и/или возрасту собеседнику. Гиб – вариант такого обращения к незамужней женщине.] Марш! Как Вы смеете так разговаривать? Я… – гневно воскликнул наш пожилой учитель, но офицер движением руки прервал его и снова обратился к Тиму.

– Не волнуйтесь, мол Тёрнер. Насчёт завода – воля Ваша, геб Марш, каждый сам кузнец своей судьбы. Не каждому выпадает счастье знать своё место, – офицер перевёл взгляд на Кормака. – А Вы, молодой человек? В Вас виден потенциал.

– Всегда рад служить отечеству, – Кормак приподнял листовку. – И я послужу ему во сто крат больше, если скажу, что сосед геба Марша просто горит от нетерпения вступить в ваши ряды.

Других соседей, кроме меня, у Тимиана не было, и вот – с холодной заинтересованностью эвернийский офицер уже буравит меня взглядом насквозь. Не дав Тиму, от злости стиснувшему зубы, ответить на выходку Кормака, я поднялся и сглотнул, чтобы немного смочить пересохшее горло. И всё равно мой голос прозвучал хрипло и недостаточно громко.

– Меня зовут Тео… Теоган Тис. Я давно изучаю историю йонсанцев и буду надеяться, что мои знания смогут принести Вам пользу.

– Офицер Сидмон, – кивнув в знак приветствия, мужчина положил ещё одну листовку на стол и ладонью подвинул её ближе ко мне. – Если это так, то Ваша осведомлённость похвальна. Врага надо знать в лицо. Отрадно будет видеть Вас в наших рядах, геб Тис.

Сидмон зашагал обратно, вниз по лестнице, обратившись, на сей раз, ко всем.

– Как и любого из вас, кто предпочтёт быть в авангарде перемен, а не отсиживаться на задворках. На принятие решения у вас есть три дня. Всю необходимую информацию вы найдёте в своих листовках. Какое бы решение вы не приняли, я желаю вам удачи. И помните, это – наше общее дело, и в конце концов никто не останется в стороне.

Отец делился очередным врачебным курьёзом и бегло просматривал сводку новостей – я не особо вслушивался, но, кажется, один незадачливый хирург умудрился зашить какой-то инструмент в животе оперируемого. Мать, смеясь, привычно развешивала у окна травы для лугового чая[9 - Луговой чай – традиционный травяной чай из рододендрона, клевера, зверобоя, пустырника, мелиссы, мяты и омелы, который в домашних кругах чаще всего пьют с мёдом и орехами на закуску. Считается крайне полезным и тонизирующим.], пока на огне подходило овощное рагу, а сестра в ожидании ужина с угольным карандашом пыталась запечатлеть эту почти идиллическую семейную картину, от взгляда на которую меня брала оторопь. Я сжал в кармане повестку и уставился в стол. Тим прав, мы, два химика-инженера, гораздо больше пригодимся стране на заводах, и надо быть самоубийцей, чтобы лезть в самое пекло, но я мечтал увидеть Вороные горы, и вот – у меня есть шанс, которого может больше не представиться. В моём кармане – настоящий счастливый билет. Но насколько счастливый? Когда разразится настоящая война, в одночасье может не стать ни родных голосов, ни уютной кухни, ничего, к чему я мог бы вернуться и что мог защитить. Остаться или уйти – что будет лучше, чтобы оградить мою семью от несчастий? Что я должен был делать, какой выбор – правильный, и правильный ли хоть один из них? В который раз осмотрев блестящие керамические ложбинки глиняной тарелки, испещрённые паутиной трещин, я подорвался было помочь матери с кастрюлей, чтобы сделать хоть что-нибудь, не сидеть просто так, и стал разливать по тарелкам рагу, но этого было ничтожно мало. Невыносимо было просто смотреть и так бездумно тратить драгоценное время. Отец, оторвавшись от чтения вечерней газеты, всё это время не сводил с меня глаз.

– Ты совсем бледный, Тео. С тобой всё в порядке?

– Да… да. Всё нормально, спасибо. Я просто, знаешь, головой весь в нашем с Тимом проекте. Думаю, не буду сегодня ужинать – не могу ни о чём думать, пока не закончу свою часть.

– Но, Тео, ты уже налил себе рагу… – растерянно сказала мама.

– Всё в порядке, я съем его позже – просто оставьте мою тарелку на столе.

Для вида взяв со стола картофельную лепёшку, под пристальным взглядом отца и матери я через две ступени метнулся по лестнице вверх. Я не мог им сказать о визите офицера Сидмона – я не знал, что именно должен был им сказать. Уйти или остаться? Чтобы удовлетворить своё желание не сидеть сложа руки, я, едва захлопнув дверь, незамедлительно приступил к работе – мы с Тимианом подали заявку на конкурс для молодых инженеров, и победа, помимо денег, могла открыть перед нами новые карьерные перспективы. До сдачи проекта оставалась неделя, так что мне следовало поторопиться со своими доработками, и не меньше я надеялся, что кропотливый труд отвлечёт меня от тревожных раздумий и гнетущего ощущения своей нерешительности.

Вот только торопливость редко приводит к хорошему – так и в моих нетерпеливых руках рванул доработанный нами аппарат для дистилляции. Прокашлявшись, я почти на ощупь добрался до окна и распахнул ставни, впуская в комнату свежий воздух. Почти ничего не слыша после взрыва и пытаясь бороться с резью в глазах, я глядел на тревожно пламенеющее закатное небо сквозь чёрные клубы дыма, валившего из моего окна, и вдруг словно кожей ощутил жар надвигающейся войны, столь же густой, мрачной и непроглядной. Она как затмение грозилась скрыть солнце спокойных дней и погасить свет множества жизней. Я уставился вдаль и не мог отвести взгляда в оцепенении – видение, посетившее меня, казалось почти осязаемым. В запахе гари мне мерещилась вонь опалённых тел и раскалённого металла, вокруг словно бы слышался оглушительный рокот разрывающихся снарядов и крики отчаяния, и будто сама земля тонула в густом чёрном смоге. Столько ненужной крови, столько горьких слёз проливалось на эту землю! Мой взгляд опустился на испачканные руки, но видение не отступало – я смотрел на них в страхе, словно бы в моих ладонях взорвался не пустяковый прибор, а с последним, самым громким одновременным ударом чужих сердец в одночасье разорвалось сплетение чьих-то судеб. Из-за моей единственной ошибки! Из-за моего неправильного выбора! Именно так впервые для меня грянул гром войны: с жаром, оглушительным грохотом и ослепляющей вспышкой, и в ней я уже замарал себя грязью, потому что не мог решиться. Но хотел я того или нет, я уже стал участником тех страшных событий, зарево которых ещё только мерещилось мне на горизонте. Я буду причастен к ним несмотря ни на что, и важно лишь, найду ли я в себе смелость действовать или останусь в стороне. Звон в ушах постепенно стих, и с возвращением слуха ко мне наконец пришла долгожданная решимость.

Так совершенно незначительное для необъятного мира происшествие ознаменовало самый важный переломный момент в моей жизни. Я окончательно ухватился за Вороные горы как за спасительную ниточку, как за единственно возможный путь. Мы ничего не знали о йонсанцах сейчас, как не могли знать, сколько времени оставалось в запасе до момента, когда они начнут боевые действия и перейдут в масштабное наступление – а они точно не станут долго терпеть чужаков на своей земле, которые сейчас повалили туда, как муравьи на патоку. Может, уже сейчас там разверзлась пропасть, ведущая в по?дмир. Как говорится, лучшая защита – это нападение, и это, к несчастью, работало в обе стороны. Прошло уже более полувека – кто знает, что за оружие испытывали йонсаны, раз перед ним не устояла даже их драгоценная Ордосская завеса? Достав смятую листовку, я в который раз перечитал информацию о месте сбора, хотя знал его и так – благодаря системе, созданной Альянсом, мы все проходили при нём первичную подготовку в последние школьные годы. Улица Флейли, Альраунское военное управление № 1, – оно же единственное в Малахите, – второго числа в полдень. «Может, не так уж страшен морн[10 - Морны – черти в верованиях альраунцев и ряда других народов Альянса. Представлены скорее как мелкие враждебные духи. Низшие существа, появившиеся в ходе очистки увечных, «грязных» людских душ в местном чистилище и сбежавшие обратно на землю. По сути, морны и есть те «ошмётки грязи», счищенные с душ. Вредят преимущественно от скуки, из зависти более чистым душам, а также потому, что только очерняя другие души могут впоследствии увеличивать свою численность. Считается, что их обязанность – развлекать Белору, местный аналог дьявола, и обеспечивать её владения постоянной работой.], как его малюют? Соберись, не будь тряпкой!» – думал я, перебирая все возможные исходы моего «путешествия» к Вороным горам, включая те, в которых я расставался с жизнью. Если нам удастся обнаружить и захватить Хеймкрейн, это может тысячекратно увеличить наши шансы на победу, ведь там, в сердце Вороных гор, все тайны и достижения йонсанцев. Именно там – возможность узнать, как окончательно сломить Ордосскую завесу и обратить оружие врага против него самого. Чтобы унять дрожь в руках, я только сильнее сжал подоконник. В мою дверь настойчиво забарабанил отец, взволнованно зовя меня по имени.

Но, в конце концов, всё это не имеет значения. Сидмон прав – только мы сами, своими руками способны построить лучший мир. То, что произошло в Вороных горах, что бы это ни было на самом деле, не должно повториться. И если Сказка правдива, а я верю, что она правдива, то именно в моих руках лежит единственный ключ к тому, что произошло за Ордосской завесой и как не допустить этого снова.

– II -

Тим, устроившись верхом на бочке, бросал в воду камешки. Ридли и Бранд сидели на старом пледе и уплетали бутерброды между бросками кубиков на игровое поле.

– А он возьми да и ляпни – вот этого берите, он на всё готов, а моё дело левое. Помяните моё слово, я этому Кормаку морду разобью, пусть только попадётся мне на глаза, паскуда, – Тим с силой швырнул ещё один камень в воду, и тот с глухим всплеском пошёл на дно, оставляя широкие круги на водной глади. Из осоки грузно выскочила лягушка и недовольно квакнула.

– Не опускайся до уровня этой свиньи. Да, он поступил мерзко, но ему мироздание и без тебя даст хорошего пинка, – сказал Ридли, вынимая из корзинки очередной бутерброд. Тим хмыкнул.

– Опять будешь лить в уши свои проповеди про убыло-прибыло? Не верю я в это дерьмо. Если бы это работало, все негодяи издохли бы ещё внутри своих мамаш.

Ридли только отмахнулся и внимательно посмотрел на меня.

– Тео, ты всерьёз собираешься стать добровольцем?

Я кивнул.

– Как ты можешь вообще соглашаться на такое? Продаёшь свою шкуру – так хоть не этим эвернийским козлам! Забудь, что там этот забулдыга Кормак сказал, ты не обязан…

– А к нам этот мужик тоже заходил, – вставил Бранд, стоило Тиму сделать передышку на короткий вдох, и, откусив от бутерброда, продолжил с набитым ртом. – И, знаешь, даже не будучи Тео, я бы тоже отозвался на его пламенные речи. Это называется харизма!

– Да, этот вояка так вдохновенно говорил о героизме и борьбе за родину, что даже я задумался, а не пойти ли мне потрепать парочку йонсанских загривков, – усмехнулся Ридли и, зажав зубами бутерброд, с рыком замотал головой.

Все засмеялись – и смолкли. Где-то вдалеке птицы допевали свои вечерние песни, с заброшенного поля доносился стрёкот сверчков. Солнце растворялось в молочном мареве, а лёгкий ветер едва слышно колыхал пышные зелёные кроны на другом берегу. Из этих звуков будто сплеталась дивная музыка, которую не хотелось нарушать лишним словом, и мы все, как сговорившись, молчали, чтобы лучше прочувствовать это мгновение покоя. Но, к несчастью, даже эта красота не смогла отвлечь меня от назойливых мыслей. Отщипнув кусочек от бутерброда, я кинул его проплывавшей мимо утке, и она смешно, как поплавок, нырнула за ним вниз.

– Это мой единственный шанс увидеть Вороные горы. И я не хочу его упускать, – я взял игральные кости и бросил на поле. На одной выпало шесть очков, а вторая укатилась в траву и застряла на ребре. – Потом нас всех всё равно призовут, но сейчас меня точно отправят к Вороным горам, а после каждого из нас могут бросить куда угодно. Не знаю только, что сказать родным. Что сказать Генри, если я надумаю увольняться? Бросить университет, работу, вас… да всё, к чему я привык, – я подобрал кость, внимательно посмотрел на неё и показал всем грань с шестью очками. – Но вдруг этот шанс – мой большой куш?

– Ну, нас тебе бросать не придётся, не руби с плеча, – улыбнулся Бранд, достав и протянув мне укатившуюся кость. – Я, например, всерьёз думаю составить тебе компанию.

Поймав красноречивые взгляды Тима и Ридли, Бранд развёл руками.

– Что? Я уже сыт Малахитом по горло. Ни девочек красивых, ни нормальной работы – ничего здесь нет! Даром что столица. Мне нужен глоток свежего воздуха, я хочу впечатлений, увидеть мир. А не понравится – останусь в каком-нибудь городке по пути, и ну их к морну, эти горы.

– Тебя отправят под трибунал, идиот ты эдакий. Это же дезертирство, – я засмеялся, приободрённый поддержкой Бранда, заново бросил кости и на сей раз передвинул свой утюжок на пять полей вперёд. Не лучшая комбинация, но удача – девушка непостоянная, а нас всё-таки было четверо.

– Да и про девушек – это ты очень зря. Кто ищет, тот всегда найдёт, – философски заметил Ридли, очертив руками в воздухе пышную девичью фигуру напротив женского корпуса университета, башня которого виднелась вдалеке. – Но куда все, туда и я. Если вы решите совершить опасное и непредсказуемое путешествие туда и обратно к каким-то горам, придётся идти с вами и искать хорошеньких барышень там, где придётся.

– Я знал, что ты нас не бросишь, – стараясь удержать серьёзное лицо, Бранд похлопал Ридли по плечу. – Будь у меня борода, в ней бы сейчас могла затеряться скупая слеза мужской солидарности.

Все были навеселе, но явно не Тимиан. С каждой секундой продолжавшейся шутки его лицо приобретало всё более серьёзное выражение, если не сказать мрачное. Он долго смотрел на нас хмурым взглядом, как на неразумных детей, но в конце концов не выдержал.

– Прекратите нести чушь. Это не наша война. И Эверния – точно не та страна, за которую стоит снимать с себя рубашку, будь она даже не последней. Вы не думали, что Малахит, да и весь Альраун – такое болото только потому, что над ним стоит эта гнилая эвернийская верхушка со своими грязными политическими решениями? – Тимиан, казалось, готов был взобраться на бочку, как на трибуну, но вовремя осёкся и только с раздражением повыше закатал рукава и забарабанил пальцами по крышке. Весь он, тонкий и жилистый, в одно мгновение напрягся, как струна, вот-вот готовая лопнуть. – Вся эта затея никчёмна. Если и вернётесь с войны, то всё, чего вы добьётесь – это спасибо за то, что остались живы. Героями себя возомнили? Слава, девушки, что ещё вы там себе навыдумывали? Опомнитесь, у вас есть семьи, которые вас любят и ждут. Ты, Тео – на что ты надеешься? Что такого тебе хочется там увидеть, чего не найдёшь в других горах? И не говори про свои морновы сказки. Так ты объяснишь родителям, что ввязываешься в эту авантюру? Из-за сказок? А ты, Бранд? Скажешь всем своим братьям и сёстрам, что их кормилец бросает их ради игры в войнушку просто потому, что его левой пятке приспичило? Или может быть Ридли бровью не поведёт, когда увидит лица своих родителей, провожающих единственного сына на бойню? Да морна с два! Попомните мои слова, когда вы в первый раз столкнётесь лицом к лицу с «врагами» – такими же парнями со своими жизнями и мечтами, которые ничем не отличаются от вас, кроме языка и внешности, вы тысячу раз пожалеете, что добровольно встали на этот конвейер, и проклянёте день, когда решили покинуть дом просто из-за морнового шила в заднице и недостатка мозгов.

Слова Тима, жгучие и колкие, отзывались внутри тяжело, и это ощущение не покидало меня, даже когда он смолк. Его можно было понять – Эверния забрала у него и родителей, и средства к существованию, оставив на попечении одной только бабушки. Когда ушла старая миль Марш, Тим совсем сник и замкнулся, и только с теми немногими близкими людьми, что у него остались, позволял себе раскрываться. Во всех наших семьях он всегда был желанным гостем и для каждого из нас был почти родным братом, но в отличие от меня, Бранда или Ридли самого Тима в его тихом домишке на окраине Малахита никто не ждал. А теперь ещё и мы заявляем ему, что собираемся рисковать жизнями на войне, да к тому же за Эвернийский Альянс. От этого осознания у меня разве что уши не загорелись со стыда. Я съёжился, как будто мне – пять, и дедушка отчитывает меня за разбитый глиняный горшок.

– Эй, остынь, не горячись так, – Брандан прислонился спиной к стоявшей за ним бочке и стал шарить рукой во внутреннем кармане пиджака в поисках трубки. – Мы просто шутим. Ясное дело, никто из нас не побежит сломя голову записываться в ряды добровольцев. Нужно всё хорошенько взвесить, обсудить с родными – никто и не спорит. Но если говорить начистоту, лично я готов поддержать Тео, если он примет решение пойти к армейским. Считай, дело принципа. Какая мне разница, сейчас или через месяц, когда все попадут под раздачу и нас и вправду раскидают по лесам да по полям? Айдан и Тиша уже достаточно взрослые, чтобы я мог спокойно передать им в руки домашние хлопоты и встать на защиту Альрауна. Ты говоришь, это не наша война – но кто, если не мы? Ты видел лес рук в вашем лектории, когда офицер раздавал листовки? Я в нашем – нет. Но я хочу быть готовым, – наконец набив трубку табаком, он, нахмурившись, закурил. – Взгляни правде в глаза – Ордосская завеса пробита, и возможно уже сейчас, пока мы тут прохлаждаемся, кто-то ценой своей жизни сдерживает натиск йонсанцев. Эвернийцы это или кто-то другой, мне неважно. Альрауну рано или поздно придётся принять в этом участие, Альянс не даст нам отсиживаться в сторонке, так что войны уже не избежать и призыва тоже, и лично я предпочту выбрать «рано», чтобы не дать врагу даже шаг сделать как раз в сторону тех, кого я собираюсь покинуть и хочу защитить. Потому это – как раз моя война. Даже если я не вернусь и моё имя будет высечено на мемориале рядом с именами тех, кто погиб, защищая нас в прошлой войне. Уж если и есть лучшее место, время и компаньоны для такого предприятия – то звёзды сошлись, и они есть у меня именно здесь и сейчас, когда мы можем попасть в один отряд и идти рука об руку, как шли всегда. Ридли отличный медик. Ты, если прекратишь строить из себя националиста, без преувеличения прекрасный инженер. А Тео, не считая его специальности – ходячая энциклопедия йонсанцев, с ним не пропадёшь. О такой команде можно только мечтать!

Тимиан скривился и выдавил из себя тихий едкий смешок.

– А ещё курицы – птицы перелётные. Дело принципа у него, просто Рыцарь Благочестия. Сейчас мы ещё можем доучиться и уехать все вместе куда подальше и от Альрауна, и от эвернийского гнёта. Стать по-настоящему полезными для чего-то, а не разменной монетой Альянса в его политических играх. Живыми остаться, в конце концов! Или ты думаешь, что мы действительно идём бить морды одним только йонсанцам? Пойми ты своей тупой головой, что тут глобальной войной пахнет – эти горы дадут Альянсу шанс торговать с востоком, минуя цертонские пошлины. Никто этого не допустит. На нас и так весь мир зубы точит за удалённость территорий от завесы, и за наглость заявить права на тот несчастный клочок горушки на Альянс весь континент сейчас собак спустит! А кто воевать-то будет? Эверния, скажешь? Нет, рыцарь ты наш, ты воевать пойдёшь, весь Альянс, кроме них, пойдёт – на долгие-долгие годы. И если тот же Ридли сейчас уйдёт на фронт и не погибнет, то на всю жизнь обречёт себя на участь военного фельдшера и больше никогда не вернётся в Альраун. Перед тобой открываются такие же, весьма радужные перспективы. И, не в обиду Тео, на практике его «знания» могут оказаться бесполезными. Никто не знает, как изменились эти Вороные горы за морновы полвека. Это западня! Даже если нам не удастся уехать, уж лучше на этой войне мы с Тео будем до посинения прозябать в заводских цехах и лабораториях, а вы в городском госпитале – спасать гражданских, всё полезнее, чем на передовой. А если ты думаешь, что в этой мясорубке от вас троих будет хоть что-то зависеть, то ты круглый идиот.

– А может всё наоборот! Не думал, что когда-нибудь скажу это тебе, но ты просто трус, Тимиан Марш. Только и можешь, что языком молоть, какие эвернийцы плохие да никчёмные – это твоя война, да? Сеновальный ты критик! – Бранд, подавившись дымом, закашлялся, но его взгляд красноречиво говорил о том, что ему не удалось выразить словами.

Тимиан сжал кулаки так, что их костяшки побелели, и отчеканил металлическим голосом:

– Моя война – это моё дело, Брандан Майоран, и не тебе совать в него свой длинный нос. Моя война не забирает жизни. Можешь звать меня трусом, пока язык не отвалится, но вот ты точно безответ…

– Ты меня правда переоцениваешь, Бранд, – вмешался я, заметив, что спор перешёл все мыслимые границы и ребята напряглись, как два бешеных пса, готовых броситься и насмерть вцепиться друг другу в глотки. – Тим прав, вы с Ридли будете во сто крат интереснее для Альянса, чем я – медики на фронте нужны гораздо больше, чем такие инженеры, как мы с Тимом. И я не хочу для вас такой участи. Вам не обязательно идти со мной, и, не поймите меня неправильно, но я буду счастлив, если все вы останетесь здесь. Альрауну, по крайней мере сейчас, ничего не грозит, а Эвернии просто не хватает рекрутов для разведки и первых пробных стычек. У них много ресурсов, мощный боевой арсенал, но по сравнению с Йонсаном их армия блекнет. Им критически необходимо пушечное мясо. Мы. Я рад, что вы с Ридли поддерживаете меня, но я на стороне Тимиана. Это самоубийство, – небо налилось красным, а солнце неминуемо падало в воду и плавилось, чтобы потушить своё пламя и загореться на заре нового дня. Брандан и Тимиан, постепенно сбавляя пыл, внимательно слушали. – Просто спросите себя, будете ли вы жалеть, если отложите первую повестку, пока можно, доучитесь и останетесь в Малахите. Уверен, что нет. А вот я – буду. И это только моё желание. У меня свои мотивы и причины идти в самое пекло, которых у вас, готов спорить, просто нет. Если не сейчас, если не Вороные горы, то всё потеряет для меня смысл. Это не розыгрыш книжницы Мейбл, где мы могли подсобить друг другу. Это действительно не ваша война, но она – моя, по ряду причин моя, и я не хочу, чтобы вы рисковали своими жизнями просто за компанию. Так что успокойтесь оба. Я ещё ничего не решил до конца. Но я честно склоняюсь к тому, чтобы уйти. Одному, – добавил я с нажимом, посмотрев открывшему было рот Брандану прямо в глаза.

– Ну вы и остолопы, – только и выдавил Ридли, осторожно наблюдавший за нами всё это время. – Только посмотрите на себя. Препираетесь вы, а стыдно почему-то мне. Хуже баб на рынке, честное слово. Будь моя воля, обоих бы окунул головами в бочонок с холодной водой и подержал там, пока пузыри идти не перестанут.

– Тебя только не спросили, кудряшка, – огрызнулся Тим.

– Кудряшку я тебе ещё потом припомню, щербатый, да только вы, олухи, своей дурной перепалкой только что дали Тео все карты, чтобы всех нас бросить гнить в Малахите и геройствовать одному, ведь его желание сегодня – закон. Ай молодцы, ай да мозгоправы, ничего не скажешь, потрудились на славу! – с укором громко цокнув несколько раз языком, он сокрушённо покачал головой и вздохнул. – Придётся исправлять, что вы тут наворотили. Или я один ещё помню причину, по которой мы здесь собрались? У Тео сегодня день рождения, между прочим, и, раз такое дело, надо напоить его так, чтобы завтра и послезавтра он даже встать не смог, а там и призывная кампания кончится! Тогда и думать ни о чём не придётся! Будем гнить тут все вместе, зато припеваючи, – он постучал пальцем по своему виску и, заговорщически улыбнувшись, достал из-за пазухи бутылку виски и победно помахал ей перед собой. – Это часть твоего подарка, Тео, и я хотел торжественно вручить его после катания на бочках, но раз уж такое дело, то вскроем мы его прямо сейчас под мою ответственность, найти бы только, чем… – Ридли начал шарить в корзинке с бутербродами в поисках чего-либо, походящего на штопор. – Великолепный виски! Десятилетней выдержки в дубовой бочке – даже самая жаркая ночь покажется тебе пресной после такого напитка, клянусь всеми книжками милочки Мейбл! Жаль, её нет здесь с нами, её маленькие каблучки бы сейчас очень пригодились…

Не знаю, как Ридли это удавалось, но это был далеко не первый раз, когда он превращал самый захудалый день в настоящий праздник. Он всегда находил нужные слова, чтобы каждый из нас мог просто улыбнуться и забыть обо всём, что случалось плохого. И словно не было этой ссоры, а настроение стало даже лучше прежнего. Виски мы так и не распили, потому что штопора нигде не оказалось, а всё, что мы нашли на мельнице и попытались использовать вместо него, не сработало – пробка сидела слишком плотно, настолько, что будь в этой бутылке не виски, а письмо с необитаемого острова, несчастный, его отправивший, так и остался бы доживать свои дни на той одинокой земле. В конце концов, даже на бочках покататься мы практически не успели – мы вначале спустили их на воду, но вскоре поняли, что в сгустившихся сумерках сплав может оказаться опасным, и быстро втащили бочки обратно, оставив сушиться на обыкновенно солнечной части берега.