Оценить:
 Рейтинг: 0

Сказка Хрустальных гор. Том I

Год написания книги
2025
Теги
<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
9 из 10
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Нашёл к кому клеиться, идиот, пошли давай, – крепко взяв Бранда за плечи, Ридли пытался увести его в сторону. – Или хочешь, чтобы Тео прихлопнул тебя раньше йонсанцев?

Я в шутку погрозил Бранду кулаком и, взяв Дельфину под руку, направился с ней к матери и отцу.

– Совсем на себя не похож, – сказала мама, нежно погладив меня по практически лысой теперь голове, и в отчаянном порыве материнский заботы стала оправлять на мне рубаху. – Дай-ка я на тебя посмотрю…

– И когда ты только успел так повзрослеть, – задумчиво произнёс отец, положив мне руку на плечо и незаметно от матери сунув мне в карман брюк какой-то свёрток.

Майораны скопом окружили Бранда и Ридли, упрашивая показать, какое снаряжение им выдали в дорогу, и наперебой задавая один за другим вопросы, лившиеся из них как из бездонных бочек. Оказавшись в их кругу, Риорделл немного расслабился, отвлёкшись от своих тяжёлых мыслей, и даже начал о чём-то оживлённо рассказывать детям, бурно жестикулируя – хотя он был единственным ребёнком в семье, ему на удивление легко удавалось ладить с младшими. Пока Ридли был занят с ними, Бранд незаметно растворился в толпе, и я успел только мельком увидеть, как он тепло обнял и после увёл за руку какую-то девушку. Вдруг спиной я почувствовал такой жгучий взгляд, что невольно обернулся и недоумённо озирался, пока не встретился глазами с Тимианом. Он как каменное изваяние сидел вдалеке от толпы у здания на другой стороне улицы и смотрел на нас не мигая. Я не мог прочесть на его лице ни одной эмоции, потому что выделить что-то одно из этого смешения чувств было невозможно.

– Я сейчас, – сказал я родителям и быстрым шагом направился к Тимиану. Он не сдвинулся с места и даже не посмотрел в мою сторону, когда я подошёл к крыльцу, на котором он сидел.

– Ужасное зрелище. Веселитесь, будто праздник какой, – тихо выдавил он, как будто каждое слово давалось ему с трудом.

– А ты нас уже похоронил, стало быть? – так же тихо спросил я, присаживаясь рядом с ним.

Тимиан наконец перевёл взгляд на меня, и я ясно прочёл в его серых глазах, как будто совсем теперь поблёкших, ответ на свой вопрос и ещё множество мыслей, которые он так боялся выразить вслух.

– Я желаю тебе вернуться живым и невредимым, и того же желаю Бранду и Ридли. Это всё, что я могу сказать вам сейчас.

И хотя я знал, что он мог сказать много больше, я понимающе кивнул, не принуждая его показывать, как больно ему видеть то, что мы трое делаем. Он молча встал, и я поднялся за ним. Тим крепко пожал мою руку и похлопал меня по спине. Его ладонь была непривычно холодной и безжизненной.

– Береги себя, Тео.

– И ты будь здоров, друг. Я рад, что ты всё же пришёл проститься.

Перед тем, как зайти в поезд, я ещё раз крепко обнял Дельфину и маму. Отец протянул мне руку, но вместо этого я обнял и его. На секунду он замер, а затем крепко прижал меня к себе и едва слышно произнёс: «Я горжусь тобой, Тео». Брандан держал свою младшую сестрёнку на плечах и строго читал какие-то наставления остальным своим братьям и сёстрам, а Ридли растерянно стоял среди них и глазами искал в толпе тех, кого он так жадно хотел увидеть. Но вот прозвучал свисток, и нас один за одним стали запускать в поезд. Перед нашим окном столпились все наши близкие, и мы в последний раз касались их рук. Только Риорделл мрачнее тучи спрятался за штору и записывал что-то карандашом в маленькую походную книжицу. Всё происходило так стремительно, что мы не успели заметить, как засвистел паровозный гудок, поезд вздрогнул, один за другим приводя в действие, будто мускулы, свои механизмы, и через мгновение медленно тронулся.

По перрону, спотыкаясь, бежала крупная пухлая женщина и надрывно кричала что-то, что невозможно было разобрать за стуком колёс. Следом за ней через толпу продирался невысокий бледный мужчина. Не сразу, но я узнал в их фигурах мола и миль Мох и тут же хлопнул Ридли по плечу, выкрикнув на весь вагон:

– Смотри, там твои, они всё же пришли!

Весь подобравшись, Риорделл вскочил и высунул голову из окна, отчаянно махая рукой до тех пор, пока фигуры его родителей не превратились в две маленькие далёкие точки. Перед нами вместо города замелькала непрерывная стена однообразных деревьев.

Так я оставил дом.

– IV -

На следующий день мы прибыли в часть, где нам предстояло провести ещё полгода жёсткой интенсивной подготовки. Нас ещё раз проверили и распределили по казармам. Несмотря на то, что нас должны были затем бросить в одну точку, меня отправили к ремонтникам, а Ридли и Бранда – по специальности, к медикам. Тем не менее, общую подготовку мы проходили все вместе и с самого подъёма выполняли задания, испытывающие нас на прочность, а так как нас отсылали в Вороные горы – ещё и дополнительно готовили к самым неблагоприятным горным условиям. Нас заставляли преодолевать границы наших возможностей, в короткий срок превращая в готовые боевые единицы горных войск. Присутствие Ридли и Бранда придавало мне сил – мы даже возвели все наши каждодневные тренировки в соревнование и находили особую прелесть в этой дружеской борьбе за первенство. В конце концов, это давало нам повод превозмогать себя, давало особую цель, достижение которой не казалось непосильной задачей. Быть готовым сломить врага – цель глобальная и сейчас кажущаяся труднодостижимой, но быть готовым победить в дружеском споре – задача привычная и даже обыденная, которая незаметно готовила нас к большему. Преодоление препятствий, в том числе склонов и горных рек, правильное приземление с высоты, бег, ориентирование на местности, особые стрелковые приёмы и ещё много чего входило в нашу подготовку – всего не вспомнить. Здесь же я впервые узнал, что такое «светлячки» – сферы, наполненные неактивной химической смесью, которые горняки использовали вместо источника света в шахтах. Вещество в них вступает в реакцию при тряске и переходит в газообразную форму, начиная светиться, и сфера парит в воздухе рядом с источником тепла, а при попадании прямого солнечного света лопается как мыльный пузырь. Забавная штука, в университете нам такого не рассказывали.

Но не прошло и четырёх месяцев, как стали отзывать первые роты – даже до окончания подготовки, а на их место прибывали всё новые и новые рекруты. Обстановка накалялась и, как и предполагалось, наши соседи с юга и северо-востока не упустили шанса объявить Альянсу войну. Нас отослали через пять месяцев, завершив подготовку в ускоренном режиме – площадь Ордосской завесы со времени взрыва ещё сократилась и необходимо было срочное пополнение одного из батальонов горно-пехотного полка на восточном склоне Вороных гор. Нам выдали снаряжение, белую с редкими серо-коричневыми пятнами камуфляжную форму и рюкзаки, и без промедления выслали в горы.

С нами в поезде в различные пункты следовало ещё несколько рот, но к концу остались только мы – сорок шесть парней, которым предстояло покорять Вороные горы. Всё время пути капитан нашей роты наставлял нас, гоняя и в хвост, и в гриву на каждом остановочном пункте и готовя к предстоящему восхождению.

– Дальше поезд не идёт. Поднялись и на выход! – разбудил нас криком один из младших лейтенантов в половину шестого утра. За эту обязанность своими воплями будить нас ни свет, ни заря мы дружно прозвали его Петухом. Утренний влажный воздух обжигал глотку и бодрил получше горячего крепкого кофе. Я безумно скучал по домашнему кофе, который после отъезда стал для меня недосягаемой, непозволительной роскошью. Когда вся наша рота, ворча и ругаясь спросонья, высыпала на перрон, капитан объявил, что дальше нам предстоит преодолеть часть пути на грузовике, а часть – своими ногами. Вопросов никто не задавал – через несколько десятков метров пути рельсы были выдраны с корнем. Ночевать нам предстояло в открытом поле, и в связи с изменившейся обстановкой капитан ввёл множество новых правил, от количества которых моя голова, ещё не до конца стряхнувшая с себя сон, набухла, как перезревший помидор, и я был уверен, что к полудню не вспомню и половину.

– За нарушение режима – вахта вне очереди, – предостерёг капитан, закончив оглашать новый распорядок. – А сейчас закидывайте вещи в грузовик и себя не забудьте.

Калаханская равнина, огромная и простиравшаяся почти до самого подножья Вороных гор граница территорий Альянса сразу с несколькими странами, была словно разделена на до и после. Исчезли тёплые тона и разнообразие пейзажей, вместо которых в один миг возникли холодные безликие Пустоши. Воздух стал сухим и тяжёлым, а яркое осеннее разнотравье под ногами сменилось серой безжизненной землёй, покрытой трещинами и изредка – болезненно выцветшими жухлыми сорняками и травой, и только силуэты горных хребтов по-прежнему высились вдалеке как мрачные безмолвные стражи. Мелкие города и сёла, что встречались нам по пути, были давно заброшены – нам приходилось ненадолго останавливаться в нескольких из них, но крыше над головой мы отчего-то почти не радовались. От мёртвой тишины на улицах внутри нарастала тревога, и сон в итоге был хуже, чем даже под открытым небом – возможно, впрочем, ещё и потому, что всякий раз на ночь глядя кто-нибудь начинал травить страшные байки о Пустошах и таких покинутых местах. На мой взгляд, это был очень странный способ взбодриться, и уж лучше бы мои товарищи почаще пели под губную гармошку или затевали словесные игры, но нет – им подавай жуткие небылицы. Я сам знал их великое множество, и о Пустошах, и о йонсанцах, но Ридли и Бранд меня не выдавали – им, как и мне, было не по себе от рассказов, которые имели слишком разительное сходство с тем, с чем нам пришлось столкнуться в пути.

Когда же мы оказались на подступи к северным границам, окружающий мир изменился ещё более разительно. Земля была выжжена дотла, а последние поселения, что нам встретились, превратились в обугленные руины. Со временем пропали и они – последняя деревенька, если её вообще теперь можно было так назвать, осталась в шести днях пути от подножья, и занимали её теперь только такие же военные, как мы. Это был последний рубеж. Перед нами предстали Вороные горы. Суровые чёрные склоны, укрытые ослепительно белым снегом.

– Идём колонной по одному. Наша задача – без шума добраться до лагеря. Двое суток в пути. Правила восхождения повторять не буду. А, да, будете много пить, всё отечёт – поссать там так просто не выйдет. И будьте начеку. Всё ясно? – капитан выжидающе окинул нас взглядом и, услышав единогласное «так точно», отдал команду к началу движения.

Утром второго дня воздух рассёк оглушительный свист.

– Засада! – только и успел крикнуть кто-то прежде, чем замолк навсегда. С грохотом на землю прямиком в центр нашей колонны рухнула и разорвалась мина. Воздух заволокла серая непроглядная мгла. Снег заалел от пролитой крови – по земле, насколько хватало видимости, были раскиданы окровавленные части тел моих боевых товарищей. Руки, ноги, внутренности. Как бы я хотел ослепнуть и не видеть того, во что превратилась добрая половина нашей роты. Из этого мира в один миг словно исчезло всё живое. Красивые молодые парни лежали, искорёженные, разодранные, и оседавшая пыль укрывала их будто саваном. У них не было сил на крики и стоны – последние мгновения своей жизни они проводили в глубоком оцепенении, в страшной агонии судорожно пытаясь удержать в сознании хаотичные воспоминания о доме, о детстве, о любимых, обо всём том, что сейчас навсегда ускользало из мира, как пар от дыхания зимой. В ужасе я отчаянно позвал Ридли и Бранда, но мне никто не ответил, и я не видел их за клубами дыма и поднявшейся пылью. Эти несколько секунд после разрыва мины тянулись целую вечность. Рядом со мной рухнул человек.

– Помоги… – прохрипел Петух, дрожащей рукой крепко ухватив меня за штанину. Ему оторвало ноги, и я нагнулся, чтобы покрепче взять его и оттащить, но не успел.

Не прошло и нескольких секунд, как на нас упала ещё одна мина и меня отбросило от Петуха – мы кубарем скатились вниз по склону в разные стороны. Все звуки для меня в одно мгновение растворились в тонком комарином писке. Я не слышал даже звука собственного сердца и толком не понял, как скоро врезался в какой-то камень и остановился. Как рыба на суше, я судорожно хватал ртом воздух, хотя делать этого было ни в коем случае нельзя. Широко распахнутые от шока глаза не хотели закрываться, но в плотном мутно-сером дыме я не мог ничего разглядеть и не мог пошевелиться. Я просто не чувствовал своего тела и боялся, что его попросту нет, а через минуту моё пребывание в этом мире оборвётся. Но пока Тео Тис готовился к бесславной смерти, его тело в отчаянном порыве перевернулось на живот и поползло вперёд, не разбирая дороги. Вдруг в скале под камнем показалась едва заметная расщелина, до которой я из последних сил дополз и скатился внутрь пещеры прямо в грязную лужу, образовавшуюся под этой дырой. Я не понимал, что происходит вокруг, не понимал, что мне делать, но инстинктивно поднялся на едва держащие тело ноги и, пошатываясь, заковылял к самому сердцу горы.

Не помню, как потерял сознание, а когда очнулся – понял, что не знаю, где я.

Голова гудела и раскалывалась, меня трясло, и я всё ещё плохо слышал. Одно резкое движение – и меня согнуло пополам в приступе рвоты. Вся наша рота была уничтожена в считанные минуты. В этом подмирье никто не мог выжить. Мне повезло только потому, что из-за малого роста я был в числе открывавших колонну. А вот Брандан и Риорделл… когда я вспомнил о своих друзьях, меня прошиб холодный пот. Внутри меня всё оборвалось. Одним метким выстрелом из миномёта меня лишили обоих друзей. Я понятия не имею, куда унесли меня ноги, и не знаю, в какой стороне эвернийский лагерь, чтобы добраться туда и сообщить о случившемся. Отчаяние удушливыми тисками сжимало мне горло. Смотри, Теоган Тис – вот, чего стоили тебе твои сказки, вот они, твои Вороные горы! Ужасающие картины пережитого как кислота разъедали меня изнутри. Мои друзья мертвы. Все – мертвы. Да, мы сами избрали свою судьбу – не сейчас, так позже. Да, я должен был быть готов к этому. Но я не был. Перед моими глазами раз за разом вставали те сцены, и немалых усилий мне стоило успокоиться и привести себя в чувства. Если трезво смотреть на ситуацию, всё, что я мог сделать сейчас, это добраться до эвернийского лагеря и сражаться в память о Ридли и Бранде и всех, кто погиб, даже не успев вступить в бой.

Прошёл день. Я почти не спал, запасы воды подходили к концу. Я был настороже каждую секунду и вздрагивал при каждом шорохе. Мне не удавалось даже спокойно присесть – казалось, меня найдут и убьют, стоит хоть на секунду расслабиться. Я был уничтожен и собирал свою волю назад по кусочкам. Короткие разведывательные вылазки наружу я совершал постепенно, стараясь надолго не покидать подземных ходов – даже вещи свои на время разведки я прятал в расщелинах, чтобы при случае иметь возможность бежать налегке. Запутанная многоярусная система пещер не имела никакой логики, но была, по моему мнению, относительно безопасна по сравнению с открытой местностью, и я тщетно искал место, откуда, спасая свою жизнь, сбежал, но не находил. Зато обнаружил несколько других выходов и подземную реку, вода в которой была удивительно тёплой, а на её берегу и прилежащих стенах наросло немало кристаллических пород. Я пытался использовать атласы и карты, которые забрал из дома вместе со Сказкой, чтобы определить своё местоположение и хотя бы предположительное расположение эвернийского лагеря, но реальный ландшафт совершенно не совпадал с ними. Горы словно подменили. Мне пришлось отчаянно запоминать каждый свой шаг и строить у себя в голове новую карту – где бы я ни был, стрелка компаса не просто отклонялась от верного направления, она бешено металась по кругу, стоило просто развернуться на месте или сделать шаг в сторону, и даже если стоять неподвижно, она всё равно нервно дёргалась примерно на четверть круга. Вороные горы словно дрожали от негодования, враждебно ощерившись на чужаков колючими токами. «Ну почему меня вчера не разорвало?» – когда эта мысль впервые посетила меня на второй день после гибели нашей роты, я ужаснулся и больно ударил себя по щекам. Нельзя позволять себе думать о таком и распускать сопли – это тупик. Я должен сполна использовать подаренную мне жизнь и попробовать выиграть ещё времени вопреки всему. Перешагнув через нахлынувшее было чувство безысходности, я продолжал искать эвернийский лагерь – узнать бы только, где он, и тогда…

На третий день я совершил очередную вылазку наружу, найдя новый выход из пещер. Спокойствие тихого безветренного дня нарушал только скрип снега под подошвами сапог. Температура, по моим ощущениям, переваливала за -40 градусов[18 - Система единиц температуры на Эле носит другое название, но она аналогична градусам по Цельсию.], но я практически не чувствовал холода, пока двигался. Я шёл по узкому перешейку вдоль обрыва, после пересечения которого планировал сделать остановку и осмотреться с высоты, как вдруг навстречу мне вынырнул из-за поворота буревестник[19 - Буревестники – жаргон, обозначающий род солдат-наёмников.]. Смуглый, крепкий и невысокий, с выпученными глазами, в белоснежной форме с маленькой едва заметной тёмно-серой птицей на нагрудном кармане – точно буревестник, хоть и совсем ещё мальчишка. Мы сцепились взглядами на долю секунды и оба напряжённо застыли. Выигрывая время, он выхватил из сапога нож и стремглав бросился с ним на меня. Я хотел задержать его руку и обезоружить, но вместо этого рефлекторно пригнулся и резко оттолкнул от себя мальчишку, повалившись на спину. Попятившись, он споткнулся о мою ногу и с коротким воплем сорвался вниз с узкой тропы. Наши взгляды вновь на мгновение встретились, и, если правда, что перед смертью перед глазами мелькает вся жизнь, то не я должен был стать последним, что они запечатлеют. Мне хотелось, чтобы это было не так, но невозможно выжить, упав с такой высоты на скалы. А ведь он был немногим младше меня.

Несколько секунд я переводил дух и успокаивал тяжело бьющееся сердце. Считанные мгновения, казалось, превратились в бесконечность – словно пропасть смаковала все минуты, непрожитые юным буревестником, и пыталась вместить этот непомерно долгий срок в десяток крошечных вдохов. Опасливо глядя вниз на бездыханный труп человека, чья жизнь только что оборвалась из-за роковой случайности, я с ужасом осознал, что только что раскрыл себя. Встревоженные возгласы и топот в одну секунду достигли моих ушей. Я опрометью, почти не разбирая дороги, бросился вперёд, обратно к пещерам, от которых ушёл в этот раз неосмотрительно далеко. Нужно было спасать свою никчёмную жизнь, пока ещё можно было это сделать, но во мне нарастал страх, что сейчас уже поздно. Издалека донеслась чья-то хриплая команда: «Поймать его!» Единственный шанс – сбросить погоню, запутав преследователей в лабиринте пещер, из которого на тот момент мне было известно несколько выходов, и молиться, чтобы эти выходы не были известны им. А по дороге, при возможности, попытаться забрать мой рюкзак.

Мимо меня просвистела пуля. Сглотнув и в единый момент вспомнив про себя все известные ругательства, я метнулся за угол, когда услышал ещё один выстрел. Кто-то раздражённо закричал, и выстрелы прекратились, но погоня только набирала обороты. Я так просто не сдамся – уж если мина меня не взяла, не взять меня и какой-то пуле, морна с два! Подъём становился всё круче, и я буксовал, соскальзывая по осыпи и тщетно стараясь удержаться на склоне, цепляясь за выпирающие камни, как лисица, упавшая в воду и гребущая против течения. Через несколько минут бега голова закружилась, картинка в глазах стала расплываться, а ноги – подкашиваться. Оставалось преодолеть прыжками несколько крутых уступов, когда рука предательски соскользнула с обледеневшего камня и я, коротко вскрикнув, рухнул навзничь, зашипев от пронзительной боли в спине. Подняться мне помогло несколько крепких солдатских рук.

Меня скрутили и доставили в шадхаварский лагерь. Такой же смуглый, как тот мальчишка, черноволосый генерал на тэсцинте распорядился, чтобы у меня отобрали оружие и обувь, а после – допросили. Жёстко, если потребуется.

Невозможно было с уверенностью сказать, из какой области пришли эти шадхавари. Я их друг от друга отличаю очень смутно – в наших краях их немного, все шадхавари уж очень теплолюбивы, и наши традиции далеки от их понимания. Тем удивительнее мне было видеть их здесь – для Инсатты, например, как одной из самых крупных шадхаварских стран, гораздо важнее были приморские города Эвернии, чем какие-то горы, даже несмотря на значимые торговые пути и ресурсы. А для всех остальных, более мелких стран, в войну за Вороные горы и вовсе не было причин ввязываться – хотя для многих из них и привычна жизнь в горах, Вороные горы, во-первых, были от большинства из них далеко, а во-вторых совсем не походили на привычные им сухие и жаркие южные горы. Но эти солдаты не были инсами – значит, это наёмники, так как в шадхаварских странах мужчины часто уходили служить по найму, за что их и прозвали буревестниками. Мне казалось, это могли быть кахви, а, может, остранцы или ведды, кто его знает – даже манера говорения на родных языках, отразившаяся специфическим акцентом на их тэсцинте, не позволяла идентифицировать их народность. То резкий и грубый с упором на сонорные согласные, то манера делать все согласные твёрдыми и словно спотыкаться на них, то, напротив, певучий говор с неотделимыми друг от друга словами… Возможно, они все были из разных провинций – во всяком случае, разговаривали они с совершенно разным произношением, как словно каждый шадхавари был отдельным маленьким государством с собственным языком и древней культурой, которые тебе никогда не суждено было постичь. Мне приходилось изо всех сил напрягать слух, чтобы понять, чего от меня хотят. Им, должно быть, несмотря на тесное соседство, довольно трудно понимать даже друг друга, настолько силён у каждого из них был акцент. Но они были немногословны и предпочитали доносить свои мысли совсем другими методами.

– Где лагерь, рядовой, – произнёс майор, руководивший допросом. – Говори.

Я замотал головой.

– Не знаю. А знал бы – не сказал.

Майор кивнул и жестом направил ко мне двух своих подчинённых.

Его вопросы быстро перетекли в рукоприкладство. Ирония состояла в том, что какие бы зверства они ни совершали – я ничего не мог им сказать. Даже будь я предателем, просто не смог бы. Я не знал, где морнов эвернийский лагерь – я не добрался до него. Меня били, как мешок с трухой. Когда это не подействовало, меня вынесли на мороз и положили на деревянную доску затылком вниз, накрыли голову мокрым губковидным лоскутом ткани и поливали ледяной водой, так, что невозможно было дышать, а вода просачивалась в ноздри и панически раскрытый рот. Та вода, что не успевала стечь, обжигала лицо, равно как и ветер, чувствовавшийся едва ли менее болезненно, чем боль от рваной раны. Хотелось бы мне сказать, что я героически держался, стоически вытерпев каждую пытку, но горькая правда состояла в том, что я рыдал, как дитя, которого выпороли за обмен коровы на три боба. Орал, пуская кровавые сопли. Но я ничего не знал. Не знал! В конце концов, они принялись вырывать мне ногти и успели выдрать два, когда я потерял сознание. Меня привели в чувства, но я быстро отключился снова.

Устав возиться со мной, майор отдал приказ оставить меня в покое до завтра и приковать к столбу в одном из шатров, чтобы я всегда находился на обозрении. На моих глазах потуже затянули повязку, которую надели после поимки в горах и снимали только на время допроса, чтобы следить за моей реакцией. Чтобы не дёргался и не мешал лишним мычанием и стонами, мне сделали инъекцию нейропаралитика, который они назвали «гута», что даже мне, как химику, не дало ни малейшего понимания, что это за дрянь. Из моего тела словно изъяли хребет, и оно обмякло, безвольно повиснув, как постиранный шнурок – не было возможности ни пошевелиться, ни даже приподнять голову. Мышцы отказывались меня теперь слушаться. Боль, разливавшаяся по телу после пережитого, в этот момент накатывала особенно ярко, пробирая до самых костей. Всё тело ломило, а я не мог даже сдвинуться с места. Через десять минут ноги и торс постепенно начали ныть и затекать, а пошевелить ими я по-прежнему был совсем не в состоянии. Вдобавок, вскорости меня с головой накрыло ощущение затруднённого дыхания, и я прикладывал все усилия, чтобы не отключаться и вслушиваться в то, что происходит снаружи шатра. По доносившемуся за пределами палатки разговору двух сержантов, проводивших мой допрос, косвенно стало ясно, что эффект удушья – лишь мера на случай, если майор решит меня отпустить и я приведу их прямиком во вражеский лагерь. Токсин, вызывающий отёк горла и лёгкий отёк бронхов, был призван не дать мне двигаться с необходимой скоростью и криком подать знак товарищам, так как при введённой дозировке препарата воздуха в лёгкие мне должно было поступать в достаточном количестве исключительно для медленного шага. И то – с остановками.

Не могу сказать точно, через какое количество мучительно тянущихся минут голова моя стала ещё более тяжёлой – веки слипались, а в разум словно просочился густой непроглядный туман, сквозь который мерещился лишь звон неясно откуда взявшихся колокольчиков. Может, в числе прочих лекарств содержалось снотворное. Может, мне просто не хватало кислорода. Может, так действовала тьма, в которую я погрузился на долгие часы из-за повязанной на глаза тряпки. А может, я просто обессилел от нестерпимо ноющих увечий, нанесённых на допросе, однако постепенно реальность затерялась за туманным пологом, и я растворился в поисках звонких колокольчиков в протяжном глубоком сне.

Я очнулся от криков и звуков пальбы. В шатре, кроме меня, не осталось ни единой души, но за его пределами явно разворачивались боевые действия – внутрь просачивался едкий запах дыма и гари, от которого слезились глаза и неприятно свербело в носу и горле. Я закашлялся.

Спустя несколько секунд надрывного кашля я заметил, что могу самостоятельно удерживать голову в нужном положении – значит, способность двигаться постепенно начала восстанавливаться. Понятия не имею, сколько я провёл в забытьи, но сон дал организму столь необходимое время справиться с токсином, хотя и не избавил меня от надоедливой ноющей боли в конечностях, пусть и несколько стихнувшей. Снаружи, судя по крикам, происходила вооружённая стычка, и я уповал на то, что нападающими могли быть свои. Плотно прижав голову к деревянной балке, я отчаянно пытался содрать с себя наглазную повязку, и, когда мне это наконец удалось, тихо помянул всех морнов мироздания, так как в нескольких метрах от меня уже не было видно ни зги – шатёр постепенно заполнялся густым серым дымом. Дышать и по пробуждении было трудно из-за токсина, а теперь и вовсе стало практически невозможно – дело шло на минуты, если не на секунды. Спустив повязку на нижнюю половину лица, я старался вымочить её слюной, насколько мне позволял мой обезвоженный организм. Затем задержал дыхание. В голове судорожно вертелись мысли, каковы мои шансы сейчас не просто попасть на волю, но хотя бы выжить – способ обязательно должен был быть, иначе моя участь оказалась бы совсем незавидной. Уж что-что, а сдохнуть в безвестности, сгорев в статусе шадхаварского пленника, забытого ими в шатре, мне совсем не улыбалось. Пока я размышлял и тщетно дёргал наручники за своей спиной, готовый уже даже лишиться рук, лишь бы сбежать, центральный столб, к которому я был прикован, в десятке сантиметров над моей головой со стрёкотом прожгла короткая вспышка света, проделав дыру в обугленном навесе. Столб тяжело рухнул рядом со мной. Гарью запахло сильнее. Сглотнув, я едва унял бешено заколотившееся сердце, собравшееся, кажется, пробить грудную клетку и самостоятельно сбежать куда подальше, бросив меня одного на произвол судьбы.

Если не брать в расчёт то, что я был избит, напичкан токсичными веществами, прикован наручниками к столбу без обуви и снаряжения в горящем шатре на вражеской территории, где мне только что едва не разнесло голову и не пришибло столбом, и, если я не сгорю заживо, снаружи меня может прикончить каждый встречный всего лишь за то, что я не свой – меня можно было смело провозгласить счастливчиком. Какая ирония.

От столба, щедро усыпавшего мою голову горелыми щепками и обломками, откололось, без малого, две трети. Из последних сил я, пошатываясь, встал и перебросил скованные цепями руки через остатки деревянного бруса, слегка ободрав их об острые занозы – передо мной встал выбор: либо вскрывать наручники в пещерах, обходясь содержимым рюкзака, либо искать ключи и, вероятнее всего, сгореть заживо в этом пекле. Ткань, которую поддерживал столб, провисла, моментально сократив пространство горения и немало усложнив поиск связки ключей, которой здесь могло вовсе не оказаться. Стоит ли говорить, что жизнь мне оказалась дороже свободных рук? Выбрав место, на которое ещё не распространился огонь, не медля ни секунды, я опустился на колени, вдохнул воздуха снизу и, вновь поднявшись на ноги, кинулся к дальней части шатра, стараясь не загореться по пути к спасению. Дым жёг ноздри, жар обдавал лицо – всего несколько секунд, тянувшихся вечность. Я изо всех сил старался не дышать.
<< 1 ... 5 6 7 8 9 10 >>
На страницу:
9 из 10