Изя молча снял цилиндр с головы, поставил его на стол и продолжить жевать, глядя при этом в стену пещеры.
– Очнись! – Марк щелкнул пальцами.
Изя не очнулся. Тогда Марк вставил в рот два пальца, зажал ими язык способом, обретенным в детстве, и оглушительно свистнул!
Цилиндр на столе покачнулся, а Изя поперхнулся и пришел в себя.
– Где я? – поинтересовался он.
– В тюряге, где воруешь пищу у заключенных, – просветил его Марк.
Изя посмотрел на яйцо, зажатое в руке, потом на Марка, положил яйцо в тарелку и сказал:
– Прости. Видишь ли, твой отец не ел эти яйца и потому они доставались мне. Я всегда на праздники отъедался за счет него.
Он тоскливо посмотрел на выход из пещеры.
– И сегодня я просто по привычке…
Он опустил руки.
– Да ешь, сколько хочешь! – воскликнул Марк.
– Я так и думал, – кивнул головой Изя, снова схватив рукой яйцо.
Он сжевал его в два счета и заметил:
– Остальные я заберу с собой и потом доем.
Он взял с блюда оставшиеся четыре яйца и аккуратно засунул их в карманы брюк. Затем поднял со стола само блюдо и произнес:
– Ладно. Спасибо за яйца. До вечера.
Изя сделал шаг в сторону выхода, но Марк быстро перекрыл ему путь своим телом и заявил:
– Не так быстро! Не торопись. Давай поболтаем.
– Не сейчас, – устало мотнул головой Израиль Кноппер. – Я не один. Меня ждут.
– Изя! – долетел с площадки чей-то требовательный возглас.
– Иду! – крикнул в ответ Изя и добавил, – мне перестали доверять после того, как ты всех обманул и освободил своего отца.
– Ну, уж ты-то в этом точно не виноват, – усмехнулся Марк.
– У нас считают по-другому, – сказал Изя. – Раньше я был командиром отряда. Теперь командует Генрих Новицкий, а я нахожусь на испытательном сроке. Поэтому надо лететь.
– И когда мы сможем поговорить?
– Не знаю. Может быть, вечером. Если меня отпустят одного.
Он вышел из пещеры.
Марк, последовав за ним, увидел в небе привычную картину: группа ангелов летит вверх, а точнее – черт знает куда. Он постоял немного, провожая взглядом ангельскую банду, потом вышел на площадку и напился воды из ниши в скале.
Самый простой путь к смерти находился как раз здесь. Если не пить, можно умереть через пять-семь дней. Но Марку такой путь показался слишком изуверским. А если не есть? Марк знал себя слишком хорошо.
Он был человеком, берущим от жизни все, что она может дать. Он никогда не думал о самоубийстве как о способе уйти от проблем. Марк всегда решал проблемы сам и потому держался за жизнь до последнего вздоха, справедливо полагая, что жизнь дается не для того, чтобы ее кончать по первой же придурочной прихоти, посетившей человека в период его бедствий.
Но ситуация, в которой он сейчас оказался, требовала разрешения, ибо совсем не соответствовала желаниям Марка. И единственным разрешением такой ситуации была смерть! Но смерть от жажды слишком тяжела, потому что хоть и быстра, но не мгновенна. А от голода? Легче, но ненамного. Первые неделю-две ты готов сожрать что и кого угодно, а потом чувство голода притупляется, и оставшиеся дни ты проживаешь в тихой тоске, постепенно теряя силы и желание жить.
Оба варианта Марка совсем не устраивали. Если нет иного выхода, кроме как убить себя – кончать с жизнью надо сразу. Но как это сделать?
– Надо же было так ошибиться! – воскликнул Марк вслух. – Если б я не рубанул отца секирой, то уже давно бы родился сам и снова начал жить как человек! Ну, убил бы он нас очередной раз. И что? Двадцать-тридцать лет человеческой жизни! Натуральный рай по сравнению с этой дырой. А теперь? Придется искать способ. Да не смогу я находиться здесь не то что две тысячи, даже двадцать лет!
Он задрал руки вверх и потряс кулаками.
– Я сдохну не от жажды! – крикнул он в небо. – Я перегрызу себе вены на руках!
Он опять представил, как подносит ко рту правую руку, поворачивает ее запястьем к губам, хватает зубами белую кожу, скрывающую под собой синие жилки вен, и сдавливает челюсти!
– Бр-р-р! – вскричал Марк, понимая, что никогда не решится на такой поступок ввиду его откровенной мерзости.
– Остается только помереть от голода, – констатировал Марк.
И с этим твердым намерением он сиганул с обрыва и понесся вниз.
Но уже в пути Марка посетила мысль о своем отце. Неужели он не пробовал такого способа? И как ясный день пришел ответ: конечно пробовал!
Марк, привычно повисев над норой суслика, вознесся вверх и присел на краешек обрыва. Он взглянул на солнце и увидел его в три четверти пути. Следовательно – скоро станет темно и захочется есть.
Марк зашел в пещеру, разлегся на нарах и почесал некоторые места своего тела, желавшие этой процедуры. Костюм, в котором он появился здесь, уже превратился в рухлядь, не имевшую никакого отношения к приличной одежде. Он подумал, что в такой ситуации не стоит напрягаться, но вдруг вспомнил отца, появлявшегося перед ним в обшарпанных туниках. Цвета туник всегда были разными. Значит, ангелы поставляют одежду. Короче – не нужно зацикливаться на этом вопросе.
Тело чесалось и просило душа. Можно было раздеться и помыться водой из ниши, но пришлось бы потом надевать на себя старую потную одежду, поскольку другой не имелось, а ночью было холодно. Сопоставив эти доводы, Марк решил не мыться вообще. Все равно помирать. Какая разница – чистым или грязным? И пусть этот процесс затянется на некоторое время, зато потом все будет в порядке. Правда, возникал ряд справедливых вопросов: когда потом и где? И что именно в порядке?
Марк, встряхнув головой, решил мысленно не углубляться в эти философские коллизии, а просто приступить к своему плану самоубийства через голодание. Но желудок, урча, требовал пищи, и потому голоданием решено было заняться завтра. А сейчас Марк ждал ужина, испытывая справедливое нетерпение. И ужин наступил!
Раздалось хлопанье крыльев, и в пещеру шагнул Израиль Кноппер. Он был один. Это обстоятельство сильно обрадовало Марка. В руке ангел божий держал длинную капустную кочерыжку, умело очищенную поварами.
– Твой ужин, – сказал Изя мрачно, кладя кочерыжку на стол.
– Спасибо на этом, – сказал Марк, жалея, что перенес начало голодовки на завтра.
Он схватил кочерыжку и откусил от нее. Какой ужас! Она оказалась вареной! И потому вместо ожидаемого смачного хруста Марк набил себе рот сладкой капустной размазней.
Выплюнув изо рта кашу, Марк взревел:
– Смерти моей хотите?!