Аркан общемировых историй

Софья спокойно сидела за столиком кафе, находящегося на втором этаже крупного стеклянного здания, как ее покой – впрочем, как и всех других присутствующих – нарушило пение. И чье! Видимо, Акакий вновь решил произвести впечатление на Софью, причем так, чтобы это было масштабно, судя по силе и громкости голоса, раздающегося в каждом уголке. Неизвестно, кто или что надоумило его исполнить хит группы Culture Club «Do you really want to hurt me», но факт оставался фактом – подросток старался выводить своим не самым музыкальным голосом:

– Give me time to realize my crime… (Прим. – Дай мне время осознать свою вину)

«Давай-давай, осознай уже, что мы с тобой – не пара», – фыркнула про себя Софья, недовольная одним лишь появлением Акакия в этот прекрасный выходной.

– Let me love and steal… (Прим. – Позволь мне любить и украсть [тебя])

«Ну нет, не надейся… Посмотри на себя! Одно имя-то чего стоит! Как же ты надоел, черт побери…».

В груди Софьи росло недовольство, но какое-то странное, ибо уже не само пение раздражало девушку, а само существование этого недоросля. И Софья была не одна такая – все представительницы прекрасного пола посматривали на поющего очкарика недобрым взглядом, и у всех в глазах читалось желание его не то чтобы ударить, но хотя бы пристукнуть.

– I have dance inside your eyes… (Прим. – Я танцую в твоих глазах).

«Нет, даже не смей танцевать, скотина! Еще чего удумал! Ты далеко не участник корейской поп-группы, чтобы танцевать!». Напряжение на этаже нарастало с каждой секундой – казалось, его впитала каждая молекула воздуха.

– How can I be real? (Прим. – Как я могу быть настоящим?).

«Вот эта строчка – как раз про тебя», – и Софья вдруг поняла, что чуть не сказала это вслух, но губы упрямо шевелились. И снова она была не одна такая: «Я же говорила, что ты бесишь не только меня…».

И Акакий перешел к главным строчкам песни:

– Do you really want to hurt me, do you really want to make me cry? (Прим. – Ты правда хочешь ранить меня, ты правда хочешь причинить мне боль?).

Тут Софья не выдержала.

Несмотря на то, что Акакий находился в приличном расстоянии от нее, она каким-то нечеловеческим прыжком оказалась лицом к лицу с парнем и со всей силы ударила его кулаком в грудь, заорав:

– Да, я хочу бить тебя!

Акакий отлетел на пару метров и бухнулся о пол. Было больно – несмотря на то, что пальцы Софьи были украшены кольцами с крупными камнями, этот удар был похож на кастетный. Подросток с трудом встал, столкнулся с безумными глазами Софьи, после чего мгновенно понял – надо бежать. Причем не только от нее – складывалось ощущение, что парня хочет ударить каждая присутствующая здесь женщина.

Он кинулся бежать по длинному коридору в другую часть этажа, но и там ему перекрыли дорогу взбешенные дамы. Поняв, что его окружили, Акакий стал лихорадочно перебирать в голове возможные пути отступления, но одна из женщин не дала ему этого сделать, с силой ударив сумкой по голове. Не успел парень мысленно вопросить: «Эта сумка что, кирпичами набита?», как на него посыпался не просто град – метеоритный дождь ударов. Сначала били голыми руками, но когда Софья нанесла парню первое ранение женской вариацией швейцарского ножа, толпа попросту обезумела. У каждой женщины нашелся какой-либо острый предмет: у кого – пилка, у кого – маникюрные ножницы, у кого – и вовсе заточка. Дамы колошматили стоящего Акакия, с каждой минутой прибавляясь в количестве, а когда дошло до того, что к парню было не пробраться, то стали колошматить друг друга за место в очереди для удара по ненавистному «певцу». И в этой толпе не было мужчин – более того, мужчины будто самоустранились от наблюдения расправы, и никто из них не сделал даже попытки остановить безумие…

А Акакий стоял. И в своем амоке никто из женщин не обратил внимания на две заметные вещи – во-первых, не кровоточила ни одна рана, а во-вторых, кровь текла из глаз. Но было еще и невидное третье: несмотря на огромное количество ударов, сердце Акакия не просто билось – оно стучало все громче и громче, и вот причины этого парень понять не мог, если вообще к тому моменту что-либо соображал.

Впрочем, жить ему оставалось менее десяти секунд.

Три… Два… Один…

И тело подростка неожиданно для всех взорвалось.

Женщины истерично закричали, увидев, что заляпаны кровью и ошметками плоти, костей и мозгов. Достав влажные салфетки, они стали смывать с себя останки, но этот процесс прервало странное сияние.

На полу вместо тела, изрубленного в куски, лежало целое, практически нетронутое сердце Акакия. Поражало даже не то, что сердце осталось целым, а неожиданное понимание того, что оно продолжает биться и ослеплять всех своим светом, в котором, несмотря на все трудности жизни, так и не появилось ни единой капли тьмы…

«Сын железа и земли»

Pakeliui i amzinybe palydes tave vilkai…

(Прим. – Волки проведут тебя по пути к бесконечности…)

Obtest, «Vedlys».

Элоиза отсчитывала последние часы своей свободы, проклиная тот факт, что она как две капли воды похожа на Меде?лу – полулегендарную основательницу одноименного литовско-белорусского, или, как здесь говорили, литбельского села. С Меделой было связано множество историй, которые иначе как небылицами не звались, но в последний месяц все сельчане сомневались и в этом факте – а все потому, что в село пришел один из низших демоноидов, которого звали Вельсти?нас. Этот демоноид, по своей природе больше похожий на умеющего перевоплощаться черта, абсолютно никого не боялся из сельчан, но в то же время никого не трогал, за исключением Элоизы, к которой всячески пытался проявлять симпатию. Когда Элоиза отказала представителю низшего мира, в Меделе тут же начались странности – то все молоко в селе внезапно скисает за день, то говядина приобретает неприятный привкус, то ножи и топоры затупляются сразу после первого использования… Естественно, все сельчане подумали на Вельстинаса, но самым поразительным для них было то, что демоноид и не скрывал своей причастности к порче всего окружающего – более того, собрал всю Меделу на центральной площади и громко объявил:

– Я готов прекратить совершать то, что совершаю, если вы согласитесь всего на одно маленькое условие.

– И что тебя нужно, сам себя ты побери? – раздался голос в толпе.

Вельстинас нашел глазами Элоизу, указал на нее пальцем и заявил:

– Вы отдадите мне в жену Элоизу Кола?сову!

– Что-о-о?!? – пронесся в толпе один и тот же вопрос.

– Да сколько можно-то! – возмутился отец Элоизы, выйдя вперед. – Что ты вообще к ней пристал? Найди себе чокнутую, которая сама готова стать демоноидом, а наших девушек не трожь!

– Неужели вы настолько наивные, что не понимаете, почему я желаю в свои жены именно Элоизу? – удивился Вельстинас. – Она ведь так похожа на ту, кто была в основе вашего вполне себе милого поселения…

По толпе вновь пронесся громкий ах, вот только не все жители Меделы знали то, о чем открыто сказал черт – только староста села да еще несколько высокообразованных мужчин, ибо в историях поминалось только имя Меделы, а показывать ее портрет кому-либо из простых жителей запрещалось негласным законом.

– Видимо, вы много чего не знаете… – улыбнулся демоноид, поняв, что скоро добьется своей цели. – Но вам это и не нужно. А нужно совсем другое – если Элоиза не станет моей женой в ближайшее полнолуние, то я не беру ответственности за то, что будет с вами дальше… Угрозой для вас стану вовсе не я, а то, что вас окружает. Если повезет – отделаетесь ушибами, ссадинами, возможно, легкими травмами… Но это если повезет.

– Да я на тебя в Вильнюс или Минск напишу жалобу! – воскликнул чей-то писклявый голос в толпе. – Или в любой другой крупный город!

– И кто тебе поверит, мелочь пузатая? – фыркнул Вельстинас. – Шло одно письмо – придет совсем другое…

Толпа ахнула еще громче.

– Не создавайте себе еще больше проблем, чем у вас есть сейчас, – продолжил Вельстинас. – Что такое всего одна жизнь на фоне общего спокойствия? Я обещаю, что не причиню Элоизе вреда – более того, даю слово, что она будет счастлива… Ну же, соглашайтесь!

– Верить демоноиду? Ты нас совсем за дураков держишь? – справедливо тогда возмутился отец Элоизы.

Однако через несколько дней стало ясно – Вельстинас настроен более чем серьезно. Внезапное обрушение лестницы возле одной из строящихся изб, повлекшее за собой серьезные переломы костей того несчастного, кто в этот момент по ней карабкался, заставила семью Элоизы сдаться…

И девушка поняла, что она обречена.

Неудивительно, что Элоиза восприняла приезд нового необычного незнакомца с нескрываемой грустью, которую усиливало понимание того, что до свадьбы осталось всего три дня. А вот Медела встала на уши: ее поразил не только рост гостя, почти на треть превышающий сажень, но и запах, который слышался от него: как высказалась младшая сестра Элоизы Саломея, «Адам – одновременно волчья шуба и каленое железо». Но девушку не впечатлили ни описанный запах, ни говорящее имя, ни рост – она бесцельно бродила мимо знакомых с детства домов, понимая, что вряд ли увидит их после церемонии бракосочетания, ибо дальнейшая жизнь с Вельстинасом казалась ей заточением.

– Что голову повесила, дорогая? – услышала она буквально в ухо ненавистный голос, после чего сглотнула и произнесла избитое:

– Отстань от меня.

– Зря ты так, – усмехнулся Вельстинас. – Не понимаешь пока, насколько тьма привлекательна. Но это все поправимо…

– Я ненавижу, но не тебя, – вздохнула Элоиза. – Моя внешность стала для меня же наказанием.

– Похоже, мне до свадьбы это слышать еще много раз… – закатил глаза демоноид и попытался коснуться девушки, но та дернулась в сторону.