Аркан общемировых историй

– Я предпочитаю, чтобы меня называли крови?ром, – возразил наемник.

– Да мне плевать, – заявил Валентин, направив меч острием в сторону противника. – Пора закончить эту дуэль.

«Воин», поняв, что формальности наконец-то закончились, напал на Брайтсона первым. Тот не выдержал первого удара и свалился на землю, но быстро встал на ноги.

Началась ожесточенная схватка.

В которой Валентин проигрывал, ибо невооруженным глазом чувствовалось, что поэт, может, и уверенно владеет пером, но никак не холодным оружием. Противник одерживал верх так, будто вообще не напрягался.

– И это – человек, якобы прошедший воинскую службу! Да ты даже держать антагу нормально не можешь! – кричал наемник. – Мне жаль поднимать руку на такое немощное существо!

– Предпочитаешь сражаться с равными по уровню противниками? – неожиданно раздался голос Анфисы.

– Что за… – удивился Валентин, повернув голову в сторону. Удивление было оправданным, ибо Анфиса каким-то образом, но преодолела защитный пузырь.

– Ты что, за собой хвост притащил? – вопросил «воин». – Обвиняешь того, кто меня нанял, во лжи и подлости, но сам ничем не лучше!

– Как младших дружин материна города Ровда, я имею право требовать не только открытия защитного пузыря, но и раскрытия личности любого дуэлянта! – воскликнула Толбухина.

– Кем бы ты ни была, ты пришла с ним… И раз уж мы заговорили о правах, то я без всяких на то последствий убиваю каждого, кто вмешивается в дуэль, – возразил армированный воин, пригрозив катаной девушке.

– На безоружных это правило не действует…

– Действует, если безоружный – представитель армии!

– Прекратите! – вмешался Валентин, бросив антагу к ногам неприятеля. – Я сдаюсь. Никто не должен пострадать, кроме меня.

Воин истерично захохотал:

– Какая честность, смешанная с подростковой наивностью! Ты серьезно, Валентин? Никогда б не поверил, что тебя можно так легко обвести вокруг пальца!

– А теперь, когда дуэль формально закончена, снимай шлем, – велела Анфиса.

– Да пожалуйста, – пожал плечами кровир, вернув антагу в ножны, и освободил свою голову.

Перед глазами Валентина и Анфисы предстал лысый и совершенно бледный человек, чье лицо никак не выдавало истинный возраст. Валентин ахнул – он знал этого кровира, и прозвище его было, как ни странно, Бледный.

– Не ожидал, что ты на это подпишешься, – честно признался поэт.

– Думал, если один раз спас тебе жизнь, то мы с тех пор – в хороших отношениях? Твоя наивность меня просто поражает, – усмехнулся Бледный – его настоящий голос звучал намного чище. – К сожалению, ты не учел еще одного фактора… Я здесь не один.

– Что?

Внезапно правую лодыжку поэта сковало резким приступом боли. Валентин дико взвыл, чуть заваливаясь в сторону, после чего опустил взгляд и понял – в него кто-то стрелял, и пуля прошла насквозь, вот только было серьезное «но»: кровь не шла, будто в теле ее и вовсе не было.

– Обалдеть! – вскрикнул Бледный. – Так ты, похоже, не совсем человек! Вот Кадурин-то обрадуется сей новости!

– Кто стрелял? – вопросил Валентин.

– Я не видела! Он не мог уйти далеко, я сейчас! – и Анфиса побежала туда, откуда, по ее мнению, мог раздаться выстрел.

– Анфиса, не вмешивайся! – вскрикнул Брайтсон, повернувшись в сторону.

И это стало его главной ошибкой.

Бледный молниеносно преодолел расстояние, отделяющее его от противника, и одним движением обнаженной антаги располовинил тело Валентина по диагонали.

Анфиса остановилась на мгновение, затем вновь побежала, но уже к поэту. Тот, однако, разделяться надвое не хотел и оставался целым еще некоторое время, чем искренне удивил Бледного, и только потом тело Валентина начало рассыпаться, причем не просто в пыль, а в звездную пыль. Множество розовых, золотистых, серебристых, голубоватых искорок ослепило Толбухину и Бледного – казалось, что поэта к себе действительно забирают небеса, которые обязательно просветлеют.

Но то, что было дальше, материна и кровир явно ожидали менее всего.

На земле вместо Валентина лежал подросток, причем, судя по всему, он явно был в целости и сохранности. Это подтвердилось, когда мальчик пришел в себя и медленно поднялся на ноги, а когда Толбухина и Бледный взглянули ему в глаза, то поняли, что перед ними стоит все тот же Валентин, только ставший намного младше.

Профессиональный убийца отмер, решив спросить:

– Валентин, это ты?

– Это – настоящий я, – голос Валентина-подростка был ожидаемо выше. – Насколько мне помнится, кровиры не трогают тех, кому меньше четырнадцати лет?

Бледный вернул антагу в ножны, после чего заявил:

– Тебя я не трону. Что с тобой делать дальше, пусть решает Кадурин. Но готовься к тому, что правду о тебе узнают все…

И «воин» стянул с правой руки перчатку, после чего щелкнул пальцами.

– Стой! – воскликнула Анфиса, но Бледный уже исчез.

– Проклятье… – выругалась девушка. Валентин на нее спокойно посмотрел, после чего сказал:

– Нам надо уходить – защитный пузырь скоро лопнет…

– Предоставь это мне, – сказала Толбухина, после чего нанесла ему пару легких ударов, от которых тот потерял сознание.

Очнулся Валентин в светлой, просторной комнате. Повернув голову влево, он увидел небольшой стол, сервированный чайным сервизом, вазочкой с фруктами и конфетницей. За столом сидела Анфиса, явно ожидавшая пробуждения поэта.

– Вроде я не перестаралась – живой, – спокойно сказала та.

Валентин медленно поднялся с кровати, потер ушибленную голову в районе затылка, после чего спросил:

– Зачем бить-то надо было?

– Во-первых, чтобы поумнел, а во-вторых, чтобы не мешал своими необдуманными действиями спасать себя, – ответила девушка. – Садись – нам есть о чем поговорить.

– Где я? – удивился Валентин, осмотревшись.

– В одной из комнат моего дома, – пояснила Толбухина.

– Сколько времени прошло?