Домик на дереве

Я не стал ломать голову над этим и другими вопросами, всплывающими в голове, и помчался домой; бежал быстрее ветра, не желая себя.

Бежал и бежал…

***

– Ты должен извиниться перед отцом, – сказала мама, когда мы лежали на кровати в моей комнате, освещенной прикроватной лампой, стоявшей на тумбочке молочного цвета.

– За что я должен перед ним извиняться? – сердито спросил я, посмотрев на подсвечивающийся аквариум, в котором плавали крапчатые и голубые сомы, зеленые меченосцы и бойцовские рыбки.

– Ты ранил его, – напомнила она, держа мою холодную руку.

– А он – тебя! – Отец разбил ей бровь, оставил несколько царапин вокруг глаз и синяк на пол-лица. Без слез на маму невозможно было смотреть; сердце обливалось кровью и одновременно наливалось гневом, который просился наружу, прямо-таки рвался на волю, как бешеный пес, когда я думал об отце и о его поступке; я хотел восстановить справедливость!

– И все равно ты должен извиниться, – настаивала она. – Он твой отец.

– Я жалею, что он мой отец.

– Не смей так говорить! – Она разозлилась на меня и отпустила мою руку. – Это неправильно.

– Он бросил в тебя бокал – это правильно?

– Я сама виновата.

– Почему ты защищаешь его? – Теперь и я злился на мать, которая выгораживала отца, совершившего поступок, который не имел оправданий.

– Я не защищаю…

– Защищаешь!

– Не кричи на меня! Мал еще! – Я извинился и сжал ее руку; она через дымку печали в глазах попыталась улыбнуться мне; улыбка вышла: уставшей, загнанной, потерянной. – Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Понимаю. Но извиниться, так или иначе, тебе придется. И лучше это сделать сразу же, немедля, когда он явиться домой из бара, а иначе будет хуже только нам с тобой. Ты знаешь, на что способен отец. И если не предпринять меры – последствия будут ужасными.

– Не будут.

– Будут.

– Не будут, если мы уйдем от него.

– Ты предлагаешь уйти из дома?

– Да.

– Хорошо. И куда мы пойдем?

– Куда глаза глядят.

– Хорошо. А где мы будем жить?

– Как где? У дедушки!

– Не самый лучший вариант. Отец быстро найдет нас.

– Тогда мы сядем на первый попавшийся автобус, уедим в другой город, снимем квартиру или номер в гостинице – и будем жить вдвоем. Согласись, будет здорово?

– Будет здорово несколько дней. А что потом? Что будем делать без денег?

– Ты станешь играть в кино или в театре. На худой конец я буду работать после школы. А что, ботинки начищать – самое-то!

– Ты обо всем подумал.

– Ага.

– Но главного не учел.

– Чего?

– Твой папа найдет нас где угодно, даже на краю света – и вернет обратно, в этот дом! А если мы сбежим снова, он сделает так, чтобы мы больше никогда не захотели никуда убегать.

– Как это?

– Запрячет за решетку. Или расстреляет.

– Нас? Расстреляет? Ты шутишь что ли?

Но мама не шутила; она говорила на полном серьезе; открывала мне глаза на правду жизни, правда которой заключалась в следующем: не жди от жизни справедливости, ведь по большей части она несправедлива, жестока, непостоянна и уродлива, как сам человек.

– Наш папа – собственник, – спокойно объясняла она. – Если мы не его, значит ничьи.

– Но он не посмеет! Он не сможет! Это преступление! – упирался я, не веря в мамины слова, которые казались мне в те секунды безумными и лишенными простой логики. Как мог убить отец свое дитя и жену? Как? Для моего разума – это было слишком, слишком невероятным!

– Он может все… в Романдии. И если он скажет, что мы преступники, недостойные жить среди людей – значит, это истина, которая не терпит упреков и разбирательств. И все потому, что он служит в самых прославленных, элитных войсках государства, правящих миром. Он лично знаком с Силиным. Ты никогда не задумывался об этом? Твоего отца знают и почитают в нашем городе.

Странно осознавать и понимать, что твой отец не только дома всемогущий и беспощадный, но и за его пределами – за горизонтом. Нам не скрыться от отца – только не в этом мире, где правит нацистская армия – и до конца дней быть в плену у властного и жестокого тирана, уже неспособного полюбить и сострадать.

– И что же нам делать?

– Жить так, как мы жили.

– Простить отца?

– Да. Простить – и отпустить. Попытаться забыть.

– Как такое можно забыть?

– Со временем. Со временем.

– Но если он снова взбеситься?

Она ничего не ответила; предпочла промолчать, чтобы потом спросить: