Пять минут. Семь. Одиннадцать.
Раиса Петровна вновь приоткрыла глаза.
– Не плачь, девочка моя! Все только начинается. – Прошептала Раиса Петровна. – Тебе уготована фантастическая судьба. Иди за своим голосом.
– Раиса Петровна. Что вы такое говорите! – Катя разрыдалась. – Потерпите немного. Врачи уже едут. Пожалуйста, потерпите.
Рыжие, пышные волосы девушки разметались, вылезли из прически и падали на лицо, но она не решалась их поправить. Боялась выпустить руку преподавателя. Казалось, как только отпустит, Раиса Петровна умрет.
– Катюша, ты услышала меня? – Тихо переспросила Раиса Петровна.
– Да, да, – поспешно ответила Катя.
– Иди за своим голосом и ничего не бойся. Ты очень сильная и счастливая. Верь мне.
– Хорошо. Я запомнила.
– Мне понравился твой подарок. Похорони меня вместе с ним. Прошу. Всё. Прощай, Катенька. Буду тебя охранять. Оттуда. – Раиса Петровна светло улыбнулась, крепко сжала Катюшину руку и, с глубоким выдохом, полностью расслабилась. Лицо её расправилось, морщинки почти исчезли, а на губах навсегда осталась легкая улыбка.
Катя, оторопев, смотрела на Раису Петровну.
Это была первая смерть.
В дверь квартиры громко позвонили. Приехала «Скорая помощь»…
Катя так и не смогла исполнить наказ любимого педагога. Голос, ещё не успевший сформироваться, из-за стресса начал угасать. Не помогли занятия с другим преподавателем, ни сеансы с психотерапевтом. Осталась только страсть к прослушиванию оперных записей. Она слушала их часами и представляла, как бы спела она ту или иную партию. Робкое утешение, тихая надежда.
От безысходности, и чтобы не терять год, Катя поступила учиться на маркетолога. А все равно куда. После папа через знакомых устроил её в крупную компанию по специальности. Хорошая зарплата, нормальный коллектив и тоска. Тоска по утраченному таланту, нереализованной мечте, так и нерасплавленным для полета крыльям.
Со дня гибели папы прошел год. Ничего не изменилось в лучшую сторону. Наоборот. Печать, тревога, одиночество. Не говоря уже о четырех смертях. Катя не знала этих людей, не могла ничем помочь, но по страшному стечению обстоятельств, становилась на некоторое время самым близким для них человеком, становилась последней, кто провожал их на небо. Мужчины и женщины умирали у нее на руках не одинокими. А Катя, каждый раз, испытывала огромную боль потери.
Девушка почти смирилась, почти приняла ситуацию как данность. Ну, вот, такая тяжелая судьба, хоть плачь, хоть молись.
Наверное, есть выход. Надо только знать, чего хочешь в жизни, и определится с целью. «А чего я хочу?» Ответа пока не находилось.
Н улице стемнело, и подул благодатный прохладный ветерок. Катя сидела на балконе, смотрела поверх высоких деревьев на восходящую яркую бело-молочную луну и придумывала себе цель. Денег, полученных в наследство от бабушки, тети и папы еще пока хватит. Год, отведенный ею самою для горевания, отсчитывал последние минуты. Слез больше не осталось. Праздность и бездействие действовали угнетающе. Значит, надо срочно себя занять. В конце концов есть красный диплом института, небольшой опыт работы и можно обратиться за помощью к папиным друзьям. Звонили они нечасто, но всегда проявляли участие.
Катя решилась на поиски работы. Можно и не очень денежной, пока. Главное, иметь заделье. Тогда и горевать будет некогда.
Облегченно выдохнула и, пожалуй, впервые за долгое время, улыбнулась.
Жить по-новому, так жить по-новому! Несмотря на позднее время, перемыла полы, вытерла пыль и запустила посудомойку, загрузив под «завязку». Немного подумав, сняла постельное белье и вместе с другими вещами поставила стирку. В последний момент вспомнила про любимый голубой сарафан. Проверила карманы, выложила мелочь в специальную вазочку на тумбе около порога и кинула сарафан в машину.
«Два рубля за небо. Кажется, так сказал мужчина на лавке».
Бельё стиралось, посуда мылась, квартира сияла чистотой. Катя, наведя ароматную пену, полчасика повалялась в ванне. Теперь порядок во всём.
Загоревшиеся поздние летние звезды, блекло осветили небосвод. Еще один день ушел в небытие. Через несколько часов взойдет солнце. Дожил до рассвета – уже хорошо. Главное, переждать эти несколько часов. И, не важно, что тебе поможет: музыка, слезы, генеральная уборка, разговоры со старым другом или пустые мечты. Первые лучи солнца разгонят туманные обманчивые страхи и сердце забьётся в привычном будничном режиме.
«Начинаю вытаскивать себя из депрессии. Ищу работу». Катюша похвалила себя и пошла спать.
Спать. Надо поспать. Баранов считал, на облаках себя представлял, аутотренингом занимался. Не помогает. А завтра тяжелый день и очень важные задания.
Максим ворочался, уговаривал себя, но сон не шёл. Обычно, когда он ночевал в поселке у Льва Натановича, таких проблем не возникало. Лишь голова касалась подушки, наступало блаженное забытье и сны были крепкими, оздоравливающими. Но не сегодня.
Мысли о новых, навалившихся заботах будоражили. Как это сделать? Как это сделать по-умному, деликатно? Чем заняться в первую очередь?
Начинало светать. Из открытого настежь окна доносилось пение ранних пташек. Вот им хорошо. Не надо ничего придумывать, ни о чём заботиться.
Максим завернулся в одеяло и вышел на балкон. Тишина, покой, смирение. Вдоль ограды из дикой малины прошел охранник с собакой, приветственно махнув рукой. И вам того же.
Удобно уселся стоящую на балконе кресло-качалку, подложив под голову небольшую диванную подушку. Монотонно покачиваясь и размышляя о заботах грядущего дня, Максим незаметно уснул.
Проснулся от бьющего по глазам яркого летнего солнца и тихого, вкрадчивого голоса.
– Ой, Максимушка. А, ведь, проспал ты! Да и я тоже хорош, не услышал будильника! – Напротив Максима стоял Лев Натанович и укоризненно качал головой. Невысокий, сухонький, в смешных круглых очках, легкой льняной рубахе с грубыми пуговицами и простых широких холщовых штанах. Настоящий дачник из пятидесятых годов прошлого века.
– Наверное, проспал, – ничуть не огорчился Максим. – А сколько времени?
– Так уж полдесятого утра, – Лев Натаныч глянул на ручные часы. – Но да ты не беспокойся. Позвонил твоему начальнику и отпросил до обеда.
– А начальник что? – Максим скинул одеяло, встал и с хрустом, сладко потянулся.
– Разрешил задержаться. Сказал, мол, заслужил ты небольшой отдых.
– А то! Такую сделку провернули! И не без моего участия! – Максим облокотился на балконные перила. – Хорошо же у вас тут! Прямо жить бы остался.
– В чем же вопрос? Оставайся, – радостно согласился Лев Натанович.
– Ага, – хмыкнул Максим. – Вначале загрузили по полной программе, заданий надавали таких, что и уснуть не мог, а потом оставайся.
– Максимушка, одно другому не мешает. – Лев Натанович тепло похлопал Максима по плечу. – Хотя, дела и вправду важные. Пойдем завтракать. Гришка оладьей пышных напек. А к ним варенье. Угадай какое?
– Неужели по землянику ходили?
– Ходили. Пойдем, не пожалеешь.
Вкуснятина необыкновенная! Максим макал еще горячие оладьи вначале в блюдечко со сметаной, а затем в варенье и быстро отправлял в рот. Почти урчал от удовольствия.
Гришка, дальний родственник Льва Натановича, лет шестидесяти, крепко сбитый, почти всегда улыбающийся, сидел рядом и с радостью посматривал на гостя.
– Вот прямо-таки любуюсь я на Максима. В здоровом теле – здоровый дух! – Гришка неожиданно проворно для его комплекции подскочил к плите и принес очередную партию оладьей. – Тут съешь один блинчик и сразу все на бока откладывается.
– Ой, запричитал, словно девка на выданье. Кому нужны твои бока-то? Григорий, сколько ты уж на меня работаешь? – Лев Натанович смаковал густой ароматный кофе из малюсенькой фарфоровой кружки.
– Почитай тридцать лет, – быстро прикинул Григорий и долил в блюдце варенье. – Как с Наташкой развелся, приехал к вам погостить, тоску сердечную унять, так и остался.
– А чего развёлся? – Спросил Максим, прикидывая, сможет ли одолеть еще парочку оладий.