«Два рубля за небо»

– А картины уже не пишите?

– Отчего же. Постоянно. Вокруг не мир, а сплошное вдохновение. Только свежих картин и нет здесь совсем. Раскуплены.

– Раскуплены?

– Ага, – Матильда Аристарховна радостно закивала. – У меня сынок Аркашка в Англии живет. Как уехал по обмену студентами, там и остался. Какими-то инвестициями и новшествами в науке занимается. Аркаша однокурсникам бывшим как-то фотографии моих картин показал. Двое из них сразу картины прикупили. Один для мамы в подарок на день рождения, а другой дяде на серебряную свадьбу. Дядя оказался владельцем картинной галереи. Вот от него мне первое предложение и поступило. А там уже покатилось.

– Здорово! – Искренне восхитился Макс.

– Сидела себе, сидела, а в шестьдесят лет выстрелила. Вот теперь зарабатываю нам с Додочкой на хлеб с маслом, в прямом смысле. Хочешь, последнюю работу покажу? Она, правда, не закончена, – Матильда Аристарховна бодро выскочила из-за стола и почти силком повела Макса в соседнюю комнату, на ходу поясняя. – Неделю назад осенило. Выглянула в окно после дождя и поняла, что именно хочу рисовать.

Матильда Аристарховна сняла с мольберта белое полотно, и Макс увидел на сине-зелено-голубом фоне слепящее, объемное желтое, распластанное во все стороны, солнце.

– Ух, ты! – восхитился Макс.

– Самой нравится, – Матильда Карловна любовно погладила картину. – Но надо доделать. Жаль, умер мой друг, сосед. Ему бы первому показала. Уж он завсегда подсказывал по делу.

– А почему умер? – Макс понял, что бабушек на улице можно не дожидаться. Драгоценный кладезь информации стоит рядом с ним. – И я бы ещё с удовольствием выпил вашего чудесного китайского чаю.

– О, пожалуйста. – Матильда Аристарховна повела гостя обратно в зал.

На сцене большого зала областной филармонии играл оркестр. Явление для летнего сезона не обычное. Но в преддверии Дня Города оркестру пришлось репетировать.

Коллектив никак не мог собраться и сыграть ровно. То виолончели сбивались, то скрипки вылезали чуть не на пол такта. Главный дирижер в длинных джинсовых шортах, яркой оранжевой футболке и разношенных сандалиях, громко ругаясь, нервно скакал по сцене:

– Кошмар! Бардак! Совершенно, категорически невозможно! Соберитесь! Мы играли этот чёртов «Голубой Дунай» уже три тысячи раз! И никогда, повторяю, никогда не было так отвратительно! – Дирижер на секунду остановился передохнуть, нервно тряхнул торчащими во все стороны редкими седыми волосам, которые перед концертом обычно гладко зачесывал в куцый хвостик. – Скрипки спят, флейта пищит, контрабасы гундят, даже рояль через раз попадает в ноты! Совсем потеряли мастерство? Что вы делали в отпуске? Чем вы там занимались?

– А мы и сейчас еще в отпуске! – громко пробубнил «контрабас». – В заслуженном, честно заработанном отпуске.

– Заслуженном? Заработанном? – Почти взвизгнул дирижёр. – Да вы такого сейчас наиграли в третьей цифре! Вас снова в музыкальную школу надо отправлять учиться, а не выпускать на большую сцену! Позор!

«Скрипки» зашипели на «контрабаса» решившегося перечить дирижеру. Они торопились домой, а репетиция и так затягивалась. У всех семьи, дети и консервирование огурцов с помидорами. Контрабас послушно замолчал, но обиженно отвернулся от коллектива.

– Работаем! – Грозно прорычал дирижёр и со всего размаха хлопнул палочкой по пюпитру. – С первой цифры!

Коллектив тяжело вздохнул и нескладно начал. Дирижер показал кулак.

– С первой цифры! Раз, два, три!

Лишь один человек в зале совершенно спокойно наблюдал за репетицией. Меценат и большой друг мэра города Новопольцев Сергей Иванович. Он обожал Штрауса и на свои корпоративные мероприятия обязательно приглашал часть оркестра, чтобы насладиться волшебной музыкой.

Пухленький, гладенький, сбитенький, в уютном блекло-голубом летнем костюме, мягких кожаных светлых туфлях, с аккуратно зачесанными коротко подстриженными светлыми волосами. Сергей Иванович сразу располагал к себе. Мецената часто приглашали на открытие важных знаковых мероприятий, он охотно давал интервью журналистам, по нескольку раз в год спонсировал праздники для детей и подростков, приезжал в больницы, школы, музеи, даря многочисленные подарки.

– Пам-пам-пам-пам! Трам-пам-трам-пам, – воодушевленно подпевал Сергей Иванович. Все проблемы и заботы остались за стенами филармонии. Сейчас главенствует вечная, юная, воодушевляющая музыка!

Эх, уплыть бы на этих дунайских волнах далеко отсюда. Чтобы море чистое прозрачное и остров райский необитаемый, а на нем бунгало роскошное в тропическом стиле со всеми удобствами. И чтобы вставать поутру, когда захочется и, испив крепкий черный кофе, занырнуть в океан с голубою водою. И чтобы, подставив лицо, пока ещё щадящему солнцу, глядеть сквозь ресницы на бесконечное огромное небо, где-то вышине сливающееся с космосом. И чтобы, дыша в такт неторопливым вальяжным волнам, напевать Штрауса, завидовать самому себе и молча, горделиво радоваться.

На самом деле, Сергей Иванович в любой момент мог организовать такой блаженный отдых. И денег, и островов хватало. Однажды он даже улетал на несколько дней на цветущий благоухающий атолл, но через неделю отчаянно заскучал. Жизнь сибарита оказалась хороша только на картинке рекламного проспекта. А как же Штраус, детские садики, бесконечная грязь на улицах города и благотворительные конкурсы?

Нет, нет. Где родился – там и пригодился. Только глупцы мечтают о беззаботной, богатой жизни с посекундным запечатлением себя, любимого, на телефоне. Набивай брюхо, меняй машины и беззастенчиво пользуйся красивыми девочками. Ограниченность и тупость. Ни целей, ни идеалов.

Сергей Иванович любил кипучую деятельность, движение, новые знакомства, удачные сделки, часто удивляясь, то и дело, отрывающимся перспективам. Он без стеснения и комплексов мог громко охать, ахать, бурно выражать благодарность или недовольство. Такой уж как есть, принимайте.

Оркестр наконец-то более-менее слаженно доиграл «Дунайские волны». Дирижер в изнеможении облокотился на пюпитр и грозно помахал палочкой.

– Ад! Вы устроили сегодня сущий ад! Штраус, слушая вашу фальшивую игру, двадцать раз бы уже утопился в грязных водах Дуная! Скажите, за то вы так с ним? Почему вы так издевались надо мной! – Дирижер распрямился и зычно крикнул хору. – Все вон из зала! Сегодня вы нагадили в храме искусства! Идите теперь в церковь и замаливайте грехи. Завтра собираемся в двенадцать дня. Никаких возражений! Вначале генеральный прогон, а потом выступление на Главной площади. Подите, все прочь!

Дирижер устало взмахнул рукой и, отвернувшись от копошащегося с инструментами коллектива, направился прямиком в зал к Сергею Ивановичу.

– Я дико, дико извиняюсь за, я бы сказал, ущербное выступление! – Запричитал дирижер.

– Да что вы! Штраус всегда божественен! И, скрипочки, надо заметить, были не так уж и плохи. – Сергей Иванович успокаивающе подхватил собеседника под локоть и показал на сцену. – Завтра вы ещё раз по репетируете и выступите, как всегда, великолепно! Нисколько не сомневаюсь! В нужный момент ваш прекрасный коллектив умеет собраться и показать себя с лучшей стороны. Вначале День Города отведем, а там, глядишь, в сентябре известного баритона Славочкина привезём. Будите ему аккомпанировать.

– Славочкин! К нам! Честь-то какая! – Ахнул дирижер. – В нашем захолустье будет петь звезда мирового масштаба! Он зачастую и хор задействует!

– Именно, – поддакнул Сергей Иванович. – Договор со Славочкиным практически подписан. Хоровые и инструментальные партии вышлют через неделю.

– Вот радость! Умеете вы, Сергей Иванович, поднять настроение. Даже усталость разом прошла.

– Рад, очень рад! Добрые вести всегда настроение улучшают, – меценат хотел ещё что-то добавить, но в кармане гулко завибрировал телефон.

Сергей Иванович и дирижер быстро попрощались.

– Слушаю, – ответил меценат. – Как не получилось? Почему не получилось? И что вы намерены делать? То есть, договоренность в силе? Тогда жду вашего звонка. До свидания.

Как это – не получилось? Что значит – возникли осложнения?

Сергей Иванович нахмурился. Он привык выполнять свои обещания и того же требовал от других. Ладно, пока подождём. Может, правда, осложнения?

Сложности начались сразу по приезду на дачу. Сразу после того, как с трудом, жалостливо поскрипывая, открылась калитка. Сорняки буйным цветом вместо грядок, пыльные стекла в облупленных бледно-синих ставнях дома, ворох перегнивших листьев на некрашеной веранде. Лишь любимая яблонька и кусты сортовой малины радовали урожаем.

Пока Катюша ошарашено оглядывалась вокруг, прикидывая будущий фронт работ, на скрип калитки забежала соседка, добрейшая баба Соня.

– Девочка моя, Катюшенька! – Старушка обняла девушку, словно родную и запричитала. – Я уж хотела звонить, да телефон потеряла. А вчерась сходила до председателя. Думала, у него номер есть, но куда там! Телефоны были только отца твоего покойного и бабули, земля им пухом. И не связаться никак!

Баба Соня, не обращая внимания на Катины возражения, притащила её к себе и накормила вкусным ужином. А после, спокойно, с расстановкой выспросила о делах и сказала, чем заняться в первую очередь. Ночевать Катя тоже осталась в гостеприимном доме.

– Даже не возражай! Ночь скоро на дворе, а у тебя в хате неведомо, что твориться. Раз пять только в ентом годе бичей гоняли. Учуяли запущенную дачу и хотели мародёрничать! Но мы с Федей, – баба Соня кивнула на мужа, – оборону держали! Потому ложись спать, а завтра вместе утром сходим. Глянем чего и почем.

И весь следующий день Катюша под руководством соседей дергала сорняки, вычищала теплицу, мыла в доме и вытаскивала накопившийся хлам. Зато никакого уныния!

Катя вернулась с дачи вечерней электричкой. Медленно открыла дверь, бросила у порога вещи. Доплелась до зала, и устало рухнула на диван. Тело болело, на правой ладошке саднила мозоль, ноги отказывались передвигаться.

Не прошло и пяти минут, как Катюша уже крепко спала, прикрывшись лежащим на диване тонким покрывалом.

Она проснулась почти в семь утра. Проснулась и поняла – ожила! Выглянула в распахнутое окно, сбегала в душ, быстро сварила сладкую овсяную кашу и начала разбирать корзину. Ягоды малины и клубники чуть подвяли, дав сок. А, ладно, сварим варенье. Огурцы и помидоры, заботливо уложенные бабой Соней, отправились в холодильник. Сделаем отличный салат с душистым подсолнечным маслом. В рюкзаке лежала зелень, кабачок и несколько вещей, которые Катя решила перестирать.

Как приятно заниматься простыми будничными делами, будто именно они наполняют жизнь смыслом. Для кого-то обыденность – смерть, а для Кати она стала спасением.