Всё Начинается с Детства

* * *

– Ну как – полезли? А?

Юрка давно уже позавтракал и ждал меня во дворе, устроившись так, чтобы не попасться на глаза Чубчику. От отца ему, возможно, уже досталось, но ведь Юрка – привычный… Сейчас взрослые разошлись и Юрке не терпелось приступить к делу. Он не раз уже призывал меня заняться соседским абрикосом. Его ветки, усыпанные спелыми плодами, виднелись за задней стеной нашего дома. Там, где была когда-то наша квартира и где теперь жил Робик с женой.

Зачем нужны были эти абрикосы? Ведь мы и своими уже объелись. Так нет же – Юрка напомнил мне, что соседские абрикосы не только гораздо крупнее наших, но гораздо ароматнее и слаще.

– Забыл ты, что ли? Или скажешь – не пробовал?

Абрикосовое дерево соседа росло, втиснувшись в узкий угол между стеной и навесом для коров. Как оно умудрилось вырасти в таком тесном и тенистом месте – было загадкой. Но дерево выросло, вытянулось выше крыши, ветвистое и довольно щедро плодоносящее. Это, разумеется, было видно и с нашего двора… Ну, конечно, с нашей урючиной соседский абрикос никак не мог тягаться – ни величиной, ни обилием плодов. Но какое дерево возможно сравнить с нашей урючиной? Смешно даже!

На крышу бани можно было залезть по приставной лестнице, которая лежала у стены за топчаном. Мы с Юркой делать этого не собирались. Глупо выставлять посреди двора такую заметную вещь, как лестница. К тому же, баня была не очень высока, а рядом росла урючина. Обхватишь руками ее нижнюю толстую ветвь и, держась за нее, начинаешь шагать вверх по стене бани, постепенно принимая горизонтальное положение. Прошагаешь сколько сможешь, перехватишь, оттолкнувшись, ветвь, что повыше – и снова в путь… Пожалуй, труднее всего сделать последний рывок: находясь «на весу», оттолкнуться от ветки что есть силы и швырнуть к крыше все свое тело. У-ф-ф! Ты на крыше…

На бане крыша толевая. Но сейчас она покрыта плотным, пестрым покрывалом. Урюк! Бабушкин бдительный взор почему-то упустил это крышу никто не чистит. Урюк постепенно подсыхал на азиатском горячем солнышке и превращался в настоящую курагу – сладкую, такую тягучую, что к зубам пристает… Первый этап своего пути мы завершили маленьким пиршеством.

Вообще крыша бани – это царски накрытый стол для птиц, букашек и муравьев. Никто их здесь не тревожит, никто не швырнет галькой, не попытается поймать. Разве что кошка заберется. Но фрукты кошек не интересуют. Словом, прилетай и ешь на здоровье! Так, несомненно, и происходило: на крыше было полно поклеванных урючин и начисто объеденных косточек.

На соседнюю крышу мы залезли без труда – дом был примерно на метр выше бани. Плохо было другое: крыша эта, покрытая листовым железом, ужасно грохотала! Вроде бы и не тонкое было железо, но оно прогибалось под тяжестью идущего – и тут же раздавался звенящий, гулкий, похожий на выстрел из пистолета звук. Нам-то, конечно, этот грохот ничего, кроме удовольствия, не доставлял. Бежишь, а за тобой «Тах! Тах! Тах!» – ну, просто автоматная очередь. Хорошо, весело! Но это – тебе, а не тем, кто сейчас в комнатах. У них там барабанные перепонки лопаются. И если ты на крыше без разрешения – жди беды.

Услышав над головой подозрительный шум, бабушка Лиза тут же выходила на крыльцо. Лицо у нее было испуганное и напряженное. Одной рукой она потирала спину, другой крепко сжимала ручку двери. Чтобы рассмотреть крышу, она вытягивалась так, что даже казалась выше ростом, задирала голову и протяжно вопрошала:

– Ки буд вай?

Интересно, думал я, если бабушка боится, что на крыше сейчас вор – неужели она надеется получить от него ответ? И неужели она считает, что все воры Ташкента говорят на ее языке?

Бабушка долго вслушивалась, потом начинала оглядывать двор – и убедившись, что нас с Юркой нигде не видно, догадывалась, кто грохотал по крыше. Тут поза ее становилась не такой напряженной, выражение страха исчезало и бабушка Лиза громогласно сообщала, что она думает о мальчишках, которые безобразничают на крыше, разрушая ее, пугая людей и подвергая смертельной опасности свою жизнь…

Попавшись раз-другой, мы с Юркой научились ходить по крыше бесшумно, без единого «выстрела». Ноги надо переносить медленно, осторожно, стараясь наступать только на швы между листами железа… Словом, требуется большое искусство.

Мы благополучно проделали этот трудный путь и оказались над двором нашего соседа Самыка.

Это был настоящий узбекский двор, его можно было бы с успехом демонстрировать на любой сельскохозяйственной выставке именно под таким названием. Почему на сельскохозяйственной? Потому что огород на этом дворе, не таком уж большом – лишь немного побольше дедова – был замечательным, просто образцовым. На грядках стройными рядами стояли кусты помидоров, подпертые палочками. Помидоры выпирали во все стороны, такие громадные и мясистые, что, казалось, подпорки не выдержат. Плети огурцов выглядели ничуть не хуже. Стручковый перец, всякая зелень для салатов – в Узбекистане знают толк в съедобных травах – все это буйно росло, кудрявилось, наполняло двор вкусными запахами.

Самык держал и скот – корову и черного, свирепого быка. Сосед очень ценил этого быка – вероятно, он был хорошим производителем, а Самык жаждал умножить свое стадо. Играя на улице, мы не раз наблюдали, как Самык выводит своего быка пощипать травку на берегах Анхора. Вокруг могучей бычьей шеи была обвязана толстая веревка, заменявшая поводок. То ли она раздражала быка, то ли, попав на улицу, он опьянялся надеждой получить свободу – только он тут же начинал рваться, храпеть и пытался избавиться от ненавистной веревки. Голова его пригибалась, глаза наливались кровью. Мускулистый Самык изо всех сил тянул за веревку, стараясь вести быка вплотную к стене. Бык сопротивлялся – тоже изо всех сил… Очевидно, потом, дойдя до травки, бык отвлекался, успокаивался, а может быть воображал, что уже свободен. Но здесь, в переулке, он продолжал бесноваться, храпел, брыкался и пытался боднуть Самыка. И однажды, как нам рассказывали, ему это удалось. Бедному Самыку пришлось неделю пролежать в постели. Но все обошлось и наш упрямый сосед продолжал выводить быка на травку.

Во дворе бык вел себя гораздо спокойнее. Стоя под навесом возле задней стены нашего дома, он целыми днями тупо и сонно глядел перед собой, мечтая, может быть, о возможности кого-нибудь боднуть. По крайней мере, мне так казалось всякий раз, когда мы с Юркой забегали к соседским мальчишкам. Корову же мы обычно видели стоящей на привязи посреди двора. Она постоянно что-то жевала и с губ ее стекала слюна. По временам, вытянув шею и приподняв голову, а хвостом оббивая бока, корова начинала мычать. Она мычала так долго и так жалостно, будто была самой несчастной и обиженной коровой в мире. Но хозяева ее этого не считали и были правы. За быком и коровой они следили, хорошо их кормили, чистили. Навоз складывался у одной из стен штабелями, а когда он подсыхал, им удобряли огород и плодовые деревья. Не удивительно, что здесь все росло, как на дрожжах.

Семья была многодетная, но мы с Юркой знакомы были только с тремя сыновьями Самыка – Салахуддином, Нигматом и Паккыем, нашими ровесниками. Близкой дружбы не было, просто время от времени играли вместе. Но о том, что делается у соседей мы знали довольно хорошо по доносящимся с их двора звукам. Обычно именно они пробуждали нас с Юркой, если мы ночевали на топчане под урючиной.

Двор просыпался ни свет, ни заря. Утро начиналось звонким голосом хозяйки, готовящей на летней кухне завтрак, дробным стуком ее ножа о доску, бряканьем посуды. Затем раздавался стук топора: кто-то из сыновей рубил дрова. Звук был не резкий, приглушенный, он доносился с другого конца двора, но почему-то пока он звучал мы уже не слышали голоса хозяйки. За то когда топор замолкал, становилось так тихо, что мы при некотором усилии могли услышать, как фырчит на сковородке жарящийся в масле лук. Потом под говор хозяйки начинал постукивать по сковороде кафкир и до нас долетал соблазнительный запах жареного…

– Паккый! Нигмат! Все к столу! – звонко кричала мать. Тут начинался такой гам, такой перестук мисок и ложек, доносились такие ароматы, что мы с Юркой вскакивали и мчались умываться, чтобы поскорее получить свой завтрак.

Мне эта дружная семья нравилась, Юрке – тоже. Но это нисколько не мешало нам совершать налеты на абрикос Самыка. Более того: я думаю, что Юрка считал его отчасти своим – поскольку этот абрикос рос так близко, виден был с нашего двора, а плоды его можно было срывать, находясь на собственной территории, то есть, на крыше.

Года два назад Самык заметил, что именно это дерево стало почему-то меньше плодоносить. Очевидно, тогда же он обнаружил на земле возле ствола хорошо объеденные косточки. Ну, а когда после этого сосед увидел разок-другой на крыше Юрку, сомнений у него уже не оставалось. В отличие от Юрки, Самык не пожелал считать эту собственность совместной и отправился к дяде Мише. Юрка получил взбучку, поклялся больше не лазать на крышу, но… Разве можно перечислить все клятвы, которые нарушал мой кузен?

* * *

Мы лежали, прижавшись животами к железу, на самом краю крыши и озирали двор Самыка. Во дворе, кроме жующей коровы, никого, вроде бы, не было. Слышно было, что бык тоже топчется под своим навесом у стены, но с крыши мы его увидеть не могли… Ветви абрикоса простирались перед нами, совсем близко. На ближайших плодов не было – Юрка побывал здесь уже не раз. Если бы мы могли встать во весь рост, то ничего бы не стоило дотянуться до ветки, на которой так соблазнительно светились округлые, золотисто-желтые плоды. Но вставать никак нельзя! Абрикосы придется добывать лежа.

Начинал Юрка. Лежа на спине, он медленно, терпеливо подтягивал к себе ближайшую ветку, за которую смог, приподнявшись, ухватиться. Он тянул ее да тянул, постепенно покрываясь шуршащей листвой… Скрестив ноги, Юрка зажал между ними конец ветви, а руками уже ухватился за следующую и теперь подтягивал ее, чтобы приблизилась необобранная.

– Срывай! Осторожно! – просипел он из-под веток.

Я, лежа, вытянул руки вперед, голова моя, как и юркина, высовывалась за край крыши, но этого недоставало! Я вытянулся, как струна, я словно бы превратился в ту самую жердь, которой в своем саду мы сбивали плоды с урючины. Вытягиваюсь, вытягиваюсь… Вот уже не только голова и руки, я уже чуть ли не по бедра за краем крыши… Азарт такой, что даже не боюсь упасть…

– Тяни, тяни! – со стоном шепчу я.

– Рви, рви! Больше не могу! – сипит под ветками Юрка. А сам тянет… Взад-вперед… Взад-вперед… Ветка поддалась, качнулась и – цап! Круглый, прохладный, тяжелый абрикос в моей руке! Рядом с ним в листве – второй… И он сорван! И еще, еще… Хорошая попалась ветка!

– Всё… Отпускай!

Ветки, прошелестев, пружинисто вернулись на свое место.

Потные, усталые, возбужденные, мы отползли от края крыши, покрытой теперь оборванной листвой и уселись отдохнуть, хотя железо уже раскалилось на солнце. Пить хотелось ужасно. Я с наслаждением понюхал плотный, желто-красный плод. Ох, какой запах! Я впился зубами в сочную мякоть. А Юрка – он все делал быстрее меня – уже доедал, причмокивая, свой первый абрикос.

– У них скоро праздник, – обсасывая косточку, сказал он. – Уедут, наверно, на весь день… А?

Я мотнул головой. Конечно же, залезть на соседское дерево – это еще интереснее. И гораздо проще.

Юрка хихикнул и, выплюнув косточку, швырнул ее через плечо, не глядя, на соседский двор.

– Э-э-эй! Это кто там, а? Опять абрикос воруешь, а? – прогремел снизу знакомый голос…

Самык! Давно ли он подкрался или сейчас только косточка нас выдала – мы не размышляли об этом. Разом вскочив, мы прыжками поскакали к бане. Каждый наш прыжок проклятая крыша сопровождала грохотом и стрельбой. Вот спасительный ствол урючины! Ноги мои коснулись земли, я хотел что-то сказать Юрке и случайно взглянул на свое крыльцо…

Держась одной рукой за ручку двери, а другой – подбоченившись (жест, выражавший крайнюю степень гнева) на крыльце стояла бабушка Лиза. Качая головой, глядела она на Юрку, который прислонился к урючине с видом независимым и нахальным, а потом перевела глаза на меня.

Эх, если бы я обладал Юркиным характером!

Глава 53. «Разъеденить…»

Хотите – верьте, хотите – нет: Робик, Юрка и я втроем сидим за накрытым столом в квартире бабушки Лизы и мирно завтракаем. Мало сказать – мирно: мы шутим, улыбаемся, оживленно разговариваем. Картина почти небывалая и не только из-за недавней ссоры с Робиком. Я вообще не могу припомнить случая, когда бы Юрка завтракал у бабушки. Но сейчас все изменилось благодаря долгожданному событию: Робик стал отцом!

Да, пару дней назад Марийка разрешилась от бремени и в роду Юабовых появился еще один богатырь. Робик счастлив непомерно и так горд, как будто его первенцу уже предназначено великое будущее! Может ли он помнить о каких-то глупых проделках своих глупых племянников? Мы прощены, ночной спектакль забыт…

Ликуют и бабушка с дедушкой. В любой еврейской семье рождение мальчика считается Божьим благословением, а бабушка Лиза и дед Ёсхаим набожные евреи.

И вот мы сидим за столом, уплетая наш любимый чойи каймоки, а бабушка Лиза с дивана умиленно смотрит на сыночка и обсуждает с ним предстоящее торжество: обряд обрезанья. Произойдет это очень скоро, как только новорожденному исполнится семь дней. Надо срочно все обдумать, ведь соберется много гостей…

Торжество, гости, священный и в то же время немножко неприличный обряд… Все это, конечно, любопытно. Но Юрке, как всегда, интереснее понасмешничать. Новый двоюродный братец сразу же стал жертвой его остроумия – уже просто потому, что он сын Чубчика.

– Начинаем копить на парик, – шепчет Юрка мне на ухо, пока Робик слушает какие-то соображения своей мамочки относительно покупок к праздничному пиршеству. – Папаша лысоват, значит, и сыночек скоро будет лысенький…

Я фыркаю, чуть не подавившись чойи каймоки. Робик оглядывается, но Юрка смотрит на него невинными глазами.

– Мы вот обсуждаем, – он на тебя будет похож или нет? Ты, конечно, красивый – то есть, не считая носа. Но уж что поделать – еврейский нос…