Всё Начинается с Детства

Робик отмахивается. Сегодня он не обидчив.

Завтрак окончен. Робик и бабушка торопливо уходят. Они хотят навестить Марийку, поглядеть на нее хотя бы через окошко. Новорожденного, пока Марийку не выпишут из роддома, им увидеть не удастся. Много у них и других дел. Мы же с Юркой не торопимся. Кузен грустно оглядывает опустевший стол. Юрка не наелся, а для него недоесть – это хуже, чем быть голодным. Тогда хоть надеешься, что скоро накормят, а тут…

Юркины глаза загораются знакомым мне блеском, он быстрыми шагами направляется в кухню, где у самого входа поблескивает нежной белизной холодильник «Зил».

Уже много лет этот холодильник верно служит бабушке. Но из всех ее вещей только он один не приобрел никаких бабушкиных черт! Может быть, потому, что считал себя вовсе не бабушкиным, а общим, принадлежащим всему дому? Может, обладая мотором, деятельность которого сам и регулировал, причислял себя к существам одушевленным? Кто знает… Кстати, этот холодильник действительно был похож на разумное, полное чувства собственного достоинства и в то же время приветливое существо. Стальная надпись «Зил», наискось приделанная к дверце, напоминала приподнятую в улыбке бровь. Дверца открывалась и закрывалась легко и бесшумно, будто хотела вам услужить. Мотор, включаясь, не фырчал да и работал тихо, деликатно, стараясь никого не тревожить.

Бабушка так ухаживала за холодильником, что он вполне мог возгордиться. Мыла его, как младенца, следила, чтобы на полках был идеальный порядок. На его ручке висела мохнатая тряпочка: закрыв холодильник, бабушка, обязательно протирала ручку. Нас с Юркой это ужасно смешило: бабушка действовала, как опытный преступник, который совершил убийство и, уходя, стирает отпечатки своих пальцев.

Надо ли объяснять, что никто, кроме бабушки, не смел открывать холодильник? Не дай Бог взять что-нибудь с полки! Для всех домашних на холодильник было наложено жесточайшее вето.

Вот его-то и собирался сейчас нарушить Юрка.

– Иди на атас, – скомандовал он. То есть, стой на шухере, сторожи…

Бабушка легко могла нас застукать: она с чем-то там возилась за столом во дворе и если бы ей что-то понадобилось на кухне… Но что можно поделать с Юркой?

Я встал у приоткрытой двери зала. Юрка уже шуровал на полках холодильника. Интересно, что он там ищет? Каждая полка имела свое назначение: одна была для мяса, другая – для молочных продуктов, на нижней стояли соленья и варенья. Судя по звону банок, сюда и устремился Юрка.

– Заныкала… Будто я не найду! – с торжеством проговорил он, вытаскивая литровую банку черносмородинового варенья.

– Ты чо!.. – шёпотом крикнул я.

По утверждению бабушки именно это варенье и только оно помогало ей приводить в норму повышенное давление. Поэтому бабушка никого смородиновым вареньем не угощала. Чтобы не вводить людей в искушение, она старалась есть его без свидетелей. Ну, разве что иногда при домашних, а я входил в их число.

Придвинув к себе банку, бабушка вкруговую, очень осторожно, проводила чайной ложечкой по верхнему слою плотного, почти черного, зернистого варенья. Ложечка наполнялась, а поверхность оставалась совершенно ровной. Набрав достаточно варенья, бабушка так же аккуратно переносила его с ложечки на язык и принималась посасывать, почему-то прикрыв глаза, охая и покачивая головой из стороны в сторону. Возможно, она делала это только в моем присутствии, чтобы напомнить мне, что она – больной человек и ест варенье не ради удовольствия, а в лечебных целях.

Видела бы бабушка, как Юрка обращается с ее вареньем!

– Только у нее, что ли, давление? У меня тоже! – прокряхтел он, с натугой открывая крышку. Ложка погрузилась чуть ли не на дно банки, образовав в варенье большую яму и оставив на стенке широкий, плотный след. Варенье было тут же проглочено и ложка отправилась за новой порцией… Добрав таким образом недоеденное за завтраком, Юрка великодушно протянул банку мне. Съев ложку-другую, я исправил все повреждения – почистил стенки, разравнял варенье и плотно закрыл крышку.

– Помнишь, где стояла? Ставь на место!

Ручку холодильника мы тщательно протерли бабушкиной тряпочкой, что на этот раз было совершенно уместно…

* * *

Бабушка все еще возилась у стола во дворе. Перед ней лежали большие куски мяса, только что промытого под водопроводным краном. Теперь бабушка его подсаливала, как и полагалось делать за несколько часов до варки, и складывала в большую эмалированную миску. Положив в нее очередной кусок, бабушка тут же накрывала миску плетеным подносиком – чтобы мухи не садились. Закончив работу, она придавила подносик тяжелым камнем – это уже от кошек – и отправилась в дом переодеваться.

– Мы уходим, побудьте дома, – распорядилась она.

Нас с Юркой это вполне устраивало.

Утро заканчивалось, наступал знойный день. Марлевая занавеска в проеме бабушкиной двери уже не вздувалась парусом, а лишь слегка подрагивала. Куры спрятались под навес. Самое время было освежиться.

Купание во дворе под шлангом разрешалось нам при одном условии: обливаться недолго и не очень шуметь. Потому мы и обрадовались бабкиному уходу, а то ведь непременно выбежит на крыльцо, начнет кричать: «довольно! Уже весь двор залили!»

Мы как-то не приняли во внимание, что дома сейчас находится еще один взрослый: Миша, Юркин отец.

Этим летом дядя Миша готовился к сдаче экзамена по физике в аспирантуре и одновременно дописывал свою диссертацию. Учился он заочно, защищаться должен был в Москве. Сейчас, перед решающим штурмом крепости под названием «Кандидатская степень», дядя Миша занимался денно и нощно. Всем было известно, что еврею далеко не всегда удается защитить ученую степень даже при блистательных успехах. Дядя Миша не жалел ни сил, ни времени. Сидя в своем кабинете, он вслух заучивал все те ценные сведения, которыми собирался наполнить диссертацию, посвященную жидкостям и их свойствам. Его хорошо поставленный голос учителя доносился из открытого окна, напоминая голос диктора, ведущего по радио какой-то нескончаемый репортаж. Пробираясь мимо этого окна, мы тихонько хихикали. Ведь сейчас мы будем на практике изучать свойства жидкости, называемой «вода». Может быть, Мише стоило бы понаблюдать за нами и использовать в своей работе кое-что из нашего опыта?

Впрочем, приглашать мы его не собирались. Наоборот, мы предупреждали друг друга: «смотри, не очень ори… Услышит – достанется!»

В кране зашипело, забулькало, потом он громко фыркнул, толстый резиновый шланг наполнился водой и она вылетела фонтаном, обдав пересохшие деревянные ворота. Они покрылись брызгами, посвежели. Бедняги, наверно, тоже обрадовались. Мы всегда обливались у ворот и всегда честно делились с ними радостью обливания в жаркий день. Юрка, впрочем, обливался до поздней осени. Он был истинным моржом! Ни пальба из рогатки по кошкам, ни издевательства над Чубчиком, ни даже вкусный обед – словом, ничто не доставляло ему такого наслаждения, как холодная вода.

Конечно же, Юрка обливается первым.

– С головой, с головой давай! – кричит он, прыгая под струю… Как будто я не знаю! Прижав руки к груди, Юрка выставил голову вперед и я шибанул его струей прямо в лицо.

– А-а-а-а-а! – раздается долгий, звонкий, ликующий вопль. Даже удивительно – как много можно выразить одним единственным звуком! Прижимаю пальцем конец шланга и напор становится еще сильней. Пончик кружится юлой, мелькает его плотное, блестящее, коричневое тельце, попка, облепленная короткими черными трусиками, словно приросшими к коже. Загар у братца великолепный, не в пример мне он никогда не обгорает… Загорелое лицо задрано вверх, белые зубы сверкают, пощелкивают… Вообще Юрка в такие минуты чем-то напоминает нашего Джека, тот тоже крутится и клацает зубами, когда приходит в восторг. Кажется, что если Юрка сейчас отряхнется, как это делает Джек после купанья, то и от него капли воды веером разлетятся во все стороны…

Купается Юрка ненасытно, о том, что и мне хочется облиться он сейчас не в силах вспомнить. Но, в общем-то, и у меня сейчас отличная забава: похлестать кузена водой, как плеточкой.

Мы с Юркой дружим почти с тех пор, как себя помним. И все крепче. Понятное дело, мы нередко и ссоримся, при чем обычно – не по моей вине. Просто у Юрки характер гораздо более взрывчатый. Нападает первым. За то теперь инициатива в прямом смысле слова в моих руках. Могу и расплатиться за старые обиды. И я щекочу Пончика то под мышками, то у шеи, я шлепаю его по заду струей, как морской кошкой-девятихвосткой. Он хохочет, ойкает, увертывается. А беспощадная струя настигает его, настигает…

– Довольно, довольно! – кричит он наконец, – Теперь ты!

Ага, вспомнил-таки… Будет, конечно, расплачиваться со мной. Но что поделать, надо идти.

– Раздевайся, – командует Юрка. Зачем? Я все равно вымок… Ну да ладно… И содрав с себя промокшую одежонку я кидаюсь под струю.

– О-о-ой! – Я заорал, наверное, погромче Юрки, но вовсе не от восторга. Вода мне показалась ледяной. Она мне показалась такой жгучей, будто меня ужалил целый рой пчел! Я задохнулся, я окоченел. Со мной всегда так поначалу происходит во время купанья. Может, это потому что я худой, не знаю… Я отскочил подальше, к самым воротам, закружился там, завертелся, скача то вправо, то влево, а ледяная струя все хлестала и хлестала меня. Пончик знал свое дело! Он хохотал и поддавал все сильнее. Вот я уже зажат в угол, мне некуда больше отступать, разве что вовсе постыдно бежать в другую часть двора. Но тут я внезапно чувствую, что мне уже и не так холодно. Я привык. Будто согревшись под солнцем, струи воды так приятно окатывают меня. И подпрыгивая, подскакивая, я воплю уже от удовольствия, оттого, что преодолел постыдную слабость. А Джек, который давно уже завидует нам и мечтает присоединиться к купанью, визжит и лает и гремит своей цепью. А Юрка хохочет и орет, изображая пожарного, который спасает горящего человека…

– …немедлен-но! Слышите меня? За-мол-чи-те немедленно!

Дядя Миша стоит на своем крыльце. Давно ли он стоит, давно ли кричит нам – мы не знаем. Но лицо у него очень злое: мы оторвали его от занятий. И добро бы – в первый раз. Но нет, не в первый. Далеко не в первый.

– Ну, так… – говорит он. – Придется вас разъединить.

Мы с Юркой в ужасе переглядываемся. Робик сказал – «позвоню отцу», а теперь вот и Миша: «разъединить»…

Неужели же нам испортят каникулы?

Глава 54. «Весна по имени Лариса»

Девятый класс. Молчит звонок.
Апрельский луч упал на стену.
Как долго тянется урок,
Как долго жду я перемену…

Не было у нас в городе девятиклассника, который не знал бы эту песню. Ее напевали дома, в школьных коридорах, на автобусных остановках… Где угодно!

Я, например, напевал ее сейчас. Не вслух, конечно, а про себя – потому что дело происходило действительно на уроке, и тянулся этот урок невыносимо долго.

А ведь сначала все было нормально. Сидел я себе на уроке и слушал нашу математичку, Нину Степановну, довольно внимательно слушал, что-то записывал. И вдруг поглядел в окно. Моя парта как раз и стояла у самого окна. Настежь открытого. В окно я увидел цветущие ветви яблони, растущей у школьной спортплощадки. А за площадкой в проеме между домами – зеленые бархатные холмы.

Вот тут эта песня как-то сама зазвучала во мне. Может быть, потому, что есть в ней такие строки: