Всё Начинается с Детства

Но самое забавное, что сокровища скупердяя-прадеда существовали на самом деле и в конце концов обнаружились. В семидесятых, когда, освобождая место для нового здания, сносили дом старого Рахмина, бульдозерист ударил по стене и… Все было именно так: разбитый кувшин, драгоценности… Бульдозерист сдал их властям и получил свою долю. А родственникам не досталось ничего.

* * *

Коврик, который помог маме вспомнить о текинском ковре, я с того дня очень полюбил. И уже не забывал выливать воду из баночки. Коврик лежал у моего письменного стола много лет, до тех пор, пока мы не уехали в Америку.

Глава 51. Весёлая ночь под урючиной

В носу защекотало, я чихнул. Щеки и шея чувствуют нежное поглаживание. Сквозь сон кажется, что это дед Ёсхаим, поправляя одеяло, щекочет меня своей бородой. Так приятно, так ласково… И сразу же начинает сниться, что я лежу в теплой ванне, наполненной мыльной пеной, и эта пышная пена, ее радужные пузырьки, скользят по моему лицу, лопаются, щекочут…

Но тому, кто так деликатно занимался моим пробуждением, уже надоела эта забава. Я дернулся от толчка в бок, охнул, присел – и тут же чья-то ладонь зажала мой рот.

– Тш-ш-ш… Не ори, Рыжий!

Юрка – это, конечно же, он – тихонько смеется и сообщает, что ему не спится, а я как заснул час назад, так все дрыхну да дрыхну. Просто смех берет! Как можно спать в такую ночь?

Постепенно приходя в себя и осматриваясь, я в глубине души соглашаюсь с Юркой и злость моя проходит.

… Каникулы. Лето. Любимый старый двор. Мы с Юркой, как обычно, ночуем не в доме, а под урючиной, на топчане возле глиняного дувала. Что может быть прекраснее такого ночлега?

Ночь тихая-тихая. Слышен лишь звон цикад, негромкий, будто и они боятся нарушить тишину и нежно так шелестят в ночной мгле. Свет тусклой лампочки над воротами не доходит до нас, затерявшись в листве деревьев, зато над нами в черном бархатном небе, переливаясь, сияют звезды. Как их много! Миллионы, миллионы миллионов… Они мерцают, словно переговариваясь. Может, не только между собой, но и с нами? Может, это их шелест мы слышим, а вовсе не звон цикад?

– Юрка, слышишь?

– Чего? А-а, цикады… Ну и что?

– Да нет… Это звезды мерцают. Послушай… – Я беру юркину руку, поднимаю ее вверх и начинаю медленно покачивать – в такт этому мерцанию и шелесту. – Слушай…

Несколько мгновений Юрка добросовестно старается понять, чего я от него хочу, потом смеется и вырывает руку.

– Да брось ты!

Юрка – реалист. Если его и интересуют звуки, раздающиеся в ночи, то совсем другие.

Я немного погрешил против истины, написав, что в тишине слышен был только звон цикад. Просто остальные звуки были для меня так привычны, что я их почти не слышал. Например, такие: «чпок-чпок!».

* * *

Топчан наш стоит под урючиной. Звездное небо я вижу в просвете между ее ветвями и крышами построек. Мне и сейчас, как в раннем детстве, кажется, что эти ветви поддерживают небесный свод. Само дерево неразличимо в темноте, но я так хорошо его знаю, что и ночью будто вижу его ствол с выпуклыми жгутами на коре, обвивающими, как жилы, могучее древесное тело.

Оно такое мощное, что мне иногда кажется: никогда это дерево и не было маленьким. Оно вовсе не росло, а просто однажды – наверное, вот такой же ночью – выбилось из-под земли, прошило насквозь стену дома. Во все стороны и вверх враз потянулись от ствола корявые, толстые, покрытые листвой ветви. Вышел утром дед Ёсхаим на крыльцо, а дерево стоит. Будто всегда стояло.

Она не только мощная и красивая, наша урючина… Она еще и плодоносит с невероятной щедростью! Летом все ветки буквально усыпаны темно-желтыми с коричневыми точками мелкими абрикосами размером в небольшую сливу. У нас их называют урюком, отсюда – и «урючина». Но как ни называй, сладость и аромат от этого не убавляются.

Сколько же мы с Юркой съедаем за лето урюка! Каждый день – килограммы. Конечно, и черешню, и вишню-шпанку мы тоже не оставляем без внимания, но урюк имеет то преимущество, что за ним не надо каждый раз лазить на дерево. Спелые плоды сами падают на землю. Выходишь утром – а завтрак готов, только подбирай. Правда, нас обычно опережают муравьи и всякая мошкара. Всю эту шуструю компанию мы называем мурашами. Нагнешься – а они уже облепили самый аппетитный урюк! Приходится уступать.

Наставал день, когда бабка Лиза, которая варила из урюка вкуснейшие джемы и прочее, уже не имела сил справляться с этим изобилием. Даже мы с Юркой уставали, переедались. И тогда все широкое пространство, над которым простирались ветви урючины, покрывалось желтым абрикосовым ковром. Нежные абрикосы очень быстро сгнивали. Мухи и мошкара облачками роились над ними. Двор приходилось подметать по два раза в день.

– ВалерИК! Юрик! Мухи, везде мухи! Идите подметать!

Бабушка Лиза в этом случае руководствуется, очевидно, правилом «кто не работает, тот не ест», тем более справедливым по отношению к нам с Юркой, что никто не съедает так много урюка, как мы.

Именно в такие дни выяснялось, что у нас очень много родственников в Ташкенте. И что для них значение этого родства возросло и усилилось невероятно. Дальние родственники в предвкушении урюка превращались в близких. Они приходили, предусмотрительно захватив ведра и корзины – и набирали урюк, даже перезрелый, для варенья, джемов, компотов.

А урюк все падал, падал, падал… Нет, это дерево не переставало нас поражать!

«Чпок! Чпок!» – то и дело раздавалось во дворе. И днем, и ночью…

* * *

Сегодня была одна из таких ночей. Звучное «чпок-чпок» казалось в тишине особенно музыкальным. Я не сразу обратил на него внимание, зато, уже начав вслушиваться, старался уловить ритм этой однообразной мелодии и угадать, когда прозвучит следующее «чпок-чпок».

Совсем другие звуки доносились до нас со стороны дома.

Возле самых окон бабушкиной спальни спал Шеф, то есть наш дядя Робик. Как и мы с Юркой, он предпочитал в жаркую погоду ночлег во дворе обществу своей беременной Марийки, которая вот-вот должна была родить. Шеф во сне похрапывал, но довольно нежно. Зато из распахнутых окон вылетал мощный, хорошо мне знакомый, храп деда. Так что слышали мы не просто двойной храп, а дуэт отца и сына, семейный концерт.

«Кыр-р-р! Х-х-ы-рр-рр!» – торжественно, грозно и воинственно… Это – дед.

«Пык-к-к, х-х – пп, пы-к-х…» – мягко, успокаивающе… Это – Робик.

«Чпок! Чпок!» – вплетался в эту музыку аккомпанемент урюка…

– Черт! – шопотом выругался Юрка. Это ему на голову шмякнулся урюк, сочный и мягкий, как я понял по звуку. – Второй уже…

Послышалось чмоканье: урюк тут же был съеден. Кузен вытер липкое лицо о пододеяльник. После таких ночей, как сегодняшняя, белоснежное белье, под которым мы с ним спали, нередко превращалось в серо-буро-малиновое. Правда, белье обычно было бабкино, а она если и постирает лишнюю простынку, ничего ей не сделается, – считал Юрка.

«Хры-ы-к-к-кыр-р-р!»…

«П-пы-хк-к…»

Юрка хихикнул:

– Во дают храпака! Слышишь – дед все громче. А Шефу – хоть бы что, спит и спит. И на голову ничего ему не падает… Рыжий, поищи-ка урюк…

Искать долго не пришлось. Юрка, присев на коленки, развернулся и что было сил кинул урюк в ту сторону, откуда доносился храп. Сочно чмокнуло, но по звуку судя, урюк попал в стену.

– Эх! – Юрка нагнулся и стал торопливо шарить по земле. – Сейчас я его… Этот помягче! – И в сторону Шефа был пущен новый снаряд.

Звук попадания был приглушенным – урюк явно ударился не о стенку. Храп прервался… Но скоро начался снова. Правда, перед этим мы услышали какое-то почмокивание, наводившее на мысль, что Чубчик, засыпая, заодно полакомился спелым урюком, как младенец материнским молоком.

Юрка поспешно подбирал новые ядра…

Меня разбирал смех и в то же время я трусил. Взрывной характер Шефа был нам хорошо известен. Но одно дело – наслаждаться взрывами его гнева днем и совсем другое – вызывать их ночью, когда все спят. Чем это для нас обернется?

– Юрка, прекрати! Чокнулся ты что ли, Пончик?

Пончиком я прозвал кузена этим летом потому что он, хотя и подрос, многовато, пожалуй, прибавил в весе. Аппетит у него был отменный. Впрочем, на юркину живость его дополнительный вес не влиял… Сейчас он уже крутился вокруг топчана, нашаривая урюк. На мои уговоры Юрка никак не реагировал, будто не слышал.

– Ах ты соня! Сейчас проснешься! – бормотал он. Потом, выпрямившись, изо всех сил кинул несколько урюковых ядер во вражескую крепость.