Два царя

Скучившись, зарился люд на мохнатого артиста: и лапы у него не обрублены, и зубы не выбиты, а страх и вред даже малолетним детям не учинял.

Сбежавшие отовсюду собаки громко залаяли, стращая топтыгина. И мишка, встав во весь рост, вскинул когтистые лапы, замотал круглой, непомерно большой головой, засопел, с ноги на ногу переваливаясь. Хозяин наставил рогатину, толкнул ею медведя в грудь и, под всеобщее ликование и подзадоривание, опрокинул покорного зверя.

– Сам дьявол в образе скомороха ведёт бедный мир на погибель! Жалко животину, – послышался чей-то добродушный голос.

Согласились и остальные глядельщики:

– Тем, кто держит медведей для прельщения людского, будет тому от Бога грех.

И вдруг заволновались граждане, услышав топот конских копыт, загудели, тревожно переговариваясь, увидев дружину:

– Гляди, хтой-то там?

– Бог их знает…

– Поотхлынь, народ православный, раздайся, расступись! – голосисто крикнул Юшко, и толпа раздвинулась, пропуская ратников.

Вперёд протолкался невзрачный мужичок в драной полотняной рубахе, росточком аршин с шапкой, с бледным лицом, осенённым реденькой бородкой. С метлой в руках он преградил путь. Послышались смешки, но не злые. Все глазели на умного шута, ходившего от улицы к улице, крича: «Время очистить Русь-матушку от последнего сора!»

– Отойди, отойди! Задавят! Ай, слепой? – поостерёг его Юшко.

Но в сумасбродной суровости юродивый дерзостно остался стоять посреди дороги.

– Не мне быть слепому, а другому. Кому, то одному Богу ведомо, – решительно ответствовал он, и все узнали этот голос: вот кто пожалел косолапого артиста!

Старик же, переведя взгляд на молодого воеводу, неодобрительно покачал головой:

– Направляешь стопы свои в змеиное логово. Лучше по огню да угольям ходить, нежели по твоей дороге.

– Растопчут кони, святая душа, – улыбнулся Саин-Булат, сдерживая лошадь.

– Не меня растопчут, а твою поклонную голову. Сердитого проклянут, а смирного живьём проглонут, – пробормотал в ответ Христов человек.

– Но-но-но, знай меру, болвашка, попридержи язык свой, метёт, как твоя пометушка, – строго осадил Юшко непутёвого мужичонку и для пущей острастки потряс кнутом: – Или плетей давно не получал?

Но тот вдруг рухнул на колени перед воеводой, ударившись лбом о мостовую:

– Бью челом государю всея Руси!

Смутился Саин-Булат, погасил улыбку: не иначе безумен старик!

Юшко же с Фролом соскочили с коней и оттащили в сторону убогого, не причинив, впрочем, ему никакой обиды. А он и не сопротивлялся: молчал, пока его уводили и воины вскакивали в сёдла, а потом со смешливой грустью бросил вдогон удаляющимся всадникам:

– Всё минует!

Глава 5. В Кремле

Слава Богу на небе, слава!
Государю нашему на всей земли слава!
Чтобы нашему государю не стариться, слава!
Его цветному платью не изнашиваться, слава!
Его добрым коням не изъезживаться, слава!
Его верным слугам не измениваться, слава!
Чтобы правда была на Руси, слава!..

Оставив дружину у ворот Кремля, Саин-Булат верхом на лошади поскакал к золотым хоромам. Не раз случалось ему бывать здесь с отцом, которого Иоанн Васильевич частенько приглашал во дворец. О, как он любовался царскими палатами, где подволоки[19 - Подволока – потолок.] выписаны травами, разными красками зело урядно[20 - Урядно – нарядно, празднично.]! А как восхищался государем! Хорош был собой, рослый, стройно сложён, с высоким лбом и длинным тёмно-русым волосом; голос имел пронзительный, много шутил и часто разражался громким хохотом. А ещё говорил о том, что научит Саин-Булата быть настоящим охотником, какому всегда будет удача. О, с каким нетерпением ждал он царскую охоту на зайцев! Было так захватывающе в числе прочих наездников мчаться на коне! По сигналу спускали собак (а их в государевой псарне водилось огромное множество), и они заливались лаем – это были отменные животины с отличным чутьём и понятливостью! Сам же Иоанн был великолепным седоком! Верхом на разукрашенном коне, одетый в блестящее одеяние, без рукавиц, с двумя ножами на поясе и секирой в руке, он казался Саин-Булату настоящим скифом! Так и сказал он однажды своей тёте, царице, а она усмехнулась:

– Разве ты не знаешь, что скифы – людоеды? Они сдирают кожу с убитых врагов, пьют из их черепов и питаются даже мясом собственных детей своих!

У Саин-Булата перехватило дыхание:

– Неправда! Царь не такой! – пылко ответил он.

Мария удивлённо приподняла тонкую бровь, не узнавая племянника, всегда тихого и молчаливого, благодушно улыбнулась:

– Конечно, не такой…

И вот её нет. Отравлена тайными злодеями, подобно Анастасии[21 - Анастасия Романова – первая супруга царя Иоанна IV Грозного.]…

Спешившись и передав скакуна молодому и резвому придворному, Саин-Булат взбежал по высокому крыльцу. Дворецкие, поклонившись, без прекословия пропустили татарского царевича во дворец.

В нижней его части, где располагались разного рода приказы[22 - Приказы – органы власти, прообразы будущих министерств.], как обычно, толпилось множество придворных и должных лиц. Они хохотали, обсуждая государеву шутку над красноречивыми ливонскими послами, приехавшими с дарами, а Иоанн пригласил их обедать во дворце и велел подать им только пустые блюда.

– А этот-то, второй, точно гусь к Рождеству откормленный, разлютел, сопит…

– Поехали ни с чем, голодные…

– Опять в сердцах разошлись. Знать, не видать войне конца.

Увидев Саин-Булата, все замолчали. Одни сдержано приветствовали царского наперсника, отвечая кивком на кивок, другие провожали знатного ордынского выходца косыми, недобрыми взглядами.

– И полбуквы не скажет, бусурман. И чем только этот тихоня государю угодил, что оберегает его, как дедушка родной? – пробурчал некий почтенный вельможа.

– Никому не можно ходить к царю в переднюю палату, только ожидать его выхода из покою, а этому всё дозволено, – завистливо додал немолодой чиновник и принизил голос: – Нутром чую: займёт высокое место. Честь ему от Иоанна, что природному сыну царскому.

Саин-Булат не раздражался на сии слова, ровно всем кивал в знак приветствия и, оставив позади нижнюю, многолюдную часть дворца, последовал в государевы покои.

Пройдя по длинному гулкому коридору мимо рядов стражи, одетой в белые атласные платья и высокие шапки в тон, воевода вошёл в главную дворцовую палату.

Молодые опричники[23 - Опричник – служилый дворянин времён Ивана IV в войсках опричнины.], блистая золотыми одеждами, со сверкающими секирами на плечах обступили своего отца и благодетеля, восседающего на царском троне. В длинном расшитом драгоценным металлом далматике[24 - Далматик – царская одежда, изготовленная из дорогой ткани, подбитая горностаем и украшенная золотом и драгоценными камнями.], с трёхвенечной тиарой[25 - Тиара – тройная корона.] на голове и скипетром в руке выглядел он истинным властелином земли русской!

Всегда встречал Иоанн верного слугу уветливо, как дорогого гостя, но на этот раз лицо его было каменным. Не успел Саин-Булат коснуться порога и поклониться самодержцу, как потемнели очи Грозного. Прогнав от себя телохранителей, откинулся он на спинку трона.

– Сказывай всё по ряду, – промолвил вместо приветствия.

Высокий лоб воеводы покрылся испариной.

– Великий государь! Извещаю открыто, как есть: не прославились мои люди в битве, хотя весьма трудились. Побито много наших, и немало тяжело покалеченных померли, да несколько легко ранены, – ответствовал с печалью.