Когда я исчезну

– Решил, что пару себе нашел, с кем болтать можно вместо того, чтобы работать.

Обитатели молча продолжали ужин. Твердолоб хмыкнул и двинулся к выходу – он рано укладывался спать. Прощальный взмах хвоста – конь скрывается за дверью, удаляясь в конюшню, построенную специально для него. Позже там же стал жить ослик.

– Почему же Бантик не оправдал твоих надежд? – поинтересовался Бормот.

– Понимаешь, я знаю, что змея – символ мудрости, а Бантик… он даже сказать ничего толком не может, – тихо объяснил я.

После ужина я присел у камина, любуясь ярким желтым пламенем. Обитатели потянулись к огню – немного посидеть перед сном, обсудить чрезвычайное событие дня. Бормот расположился возле меня и разговор продолжился.

– Змея не знает ничего? – спросил он вполголоса.

– Он обо всем спрашивает: «что это». Ответить толком не может. Ты же сам слышал.

– Вот и символ мудрости. Парадокс, – глубокомысленно заключил ослик.

Он замолчал, засмотрелся на огонь, я же прикрыл глаза. С осликом я (как и все) общался с удовольствием, так как он отличался добрым и веселым нравом, общительностью, трудолюбием, уступчивостью и готовностью всегда помочь. Но разговоры, не касающиеся насущных проблем, Бормот не слишком-то поддерживал: у него эти рассуждения вызывали непонятное для меня отторжение.

Между тем усталость брала свое – разговор в комнате постепенно затих. Начался дождь, как мы и предполагали; он мерно стучал по стеклу, навевая сон. Лапка что-то еще доделывала у печи. Собаки, свернувшись у камина на вязаных половиках, дремали (спали они, как и другие обитатели, наверху в спальнях). Царап с Мерзликом уже укладывались на ночь в большой корзине, стоявшей на широкой скамье у печки. Спят они вместе: у крысы редкая шерсть, и кот греет малыша. Спица, сидя в кресле, что-то шила, пододвинув лучинку так близко, кажется, если бы не косынка, волосы бы ее загорелись.

Мне так уютно, спокойно у камина, но надо подниматься в спальню, ложиться в кровать, ведь завтра настанет новый день, наполненный трудом, заботами. Не знаю, радует меня это или разочаровывает. Мне известно лишь, что не зависит от моей воли, встречу ли грядущее утро, продолжу жить здесь или вдруг исчезну. Утро пугает больше всего, может потому, что именно в это время суток исчезла Веснушка. Спускаясь в столовую на заре, каждое утро я слышу стук сердца, готового от волнения выскочить из груди.

– А-а! – неожиданно раздался крик, эхом отозвавшись под высоким потолком.

Все вскочили, перепуганные таким пробуждением от сна и дремы. Кричала Спица. Мы не сразу сообразили, почему. Оказывается, змей попытался влезть старушке на колени, а та от неожиданности перепугалась. Теперь виновник переполоха оторопело взирал на Спицу снизу вверх, лежа у ее ног.

– Пожалуй, я пойду спать, – объявил я и отправился в спальню, оставив общество разбираться с Бантиком.

Едва улегшись, я почувствовал, как усталость наваливается, закрывает мягкими лапами глаза. Лишь бы не пришло во сне то, чего я не хочу видеть! Ничего не пришло, только шум моря проводил меня в ночь, остался в ней и встретил со мною новое утро в обители.

Если не приснился кошмар, то не снится вообще ничего. Такое случается крайне редко. В эту ночь мне повезло.

Утро встретило дождем и ветром, нарушив все планы. Придется провести весь день в мастерских: заниматься уборкой и ремонтом кое-каких мелочей.

Мастерские располагались рядом с домом, правильнее сказать, представляли собой пристройку к нему. Мастерские – условное название. Это череда больших комнат, в первой из которых стоит ткацкий станок.

Изготовление ткани – кропотливый труд, требующий, как никакой другой, усердия и терпения. Нам приходилось делать ткань из льна. Выращиваем мы его на западном склоне: почва там глиняная. Стебли льна вначале замачиваем в воде, затем треплем, сушим, теребим, чешем. Лапка их прядет, и только потом из самых толстых льняных волокон ткет прочную грубую материю.

В другой комнате стоит гончарный круг, в следующей – верстак, полки с различными инструментами, еще в одной хранятся дрова, запасы которых мы регулярно пополняем. Предпоследняя комната – теплица, где на полках стоят ящики с землей, в них зеленеют ростки рассады. В крайней комнате находится кузнеца. В кузнице —оборудование, инструменты и разные приспособления, горн, емкость с водой, наковальня, молоты, кувалды, клещи и захваты.

Пока погода позволяет, мы трудимся в огороде. Если же задувает очень холодный ветер или идет дождь, работаем под крышей. У меня и в мастерских много дел.

Я с замиранием сердца спускаюсь по ступенькам. На кухне гремят горшки, слышаться спокойные голоса – я облегченно вздыхаю и иду в мастерские.

Несколько лет назад я увлекся гончарным искусством. Не могу точно объяснить, чем оно привлекло меня. Наверное, тем, что результат труда видишь сразу. Сейчас этот результат в виде горшков, тарелок, чашек, кувшинов украшает настенные полки. Недостатка в посуде на кухне нет, и не будет еще долго. А еще мне нравится сам процесс создания утвари: удивительно, как из бесформенного куска глины получается то, что задумал.

Так как погода несколько дней нас баловала отсутствием дождя, то мастерские я не навещал давненько. Нужно приспособить доски для просушки, сложить дрова как можно выше, освободив место для следующей партии, наладить тележку, лямка которой вчера натерла Твердолобу живот. Не знаю до сих пор, правда ли, что живот пострадал, но для очистки совести решил заменить лямку и занимался этим, пока не пришла Спица.

Я уже упоминал, что она появилась в обители позже всех и первое время приводила всех в уныние своим видом. Спица – худая, маленькая; сморщенное лицо никогда не освещает улыбка. Русые с проседью редкие волосы собраны в пучок, маленькие бесцветные глаза слезятся. Она единственная, кто никогда не рассказывал ни том, что знает, ни о своих снах, да и вообще – ничего. Первое время она целыми днями молча сидела на скамье у окна или у камина. Заговорить со старухой обитатели не решались – уж очень суровый, неприступный вид она имела. Теперь Спица чуть оттаяла, но, тем не менее, характер ее мало изменился. Разобравшись во всей несложной системе нашего хозяйства, она впряглась в работу наравне со всеми (я не имею в виду Твердолоба), но общительнее не стала.

Сейчас Спица стояла передо мной, строго поджав губы.

– Часовник, я хотела попросить тебя кое о чем, – наконец прозвучал немного скрипучий голос.

Спица не часто обращалась к обитателям с просьбами, потому я весь превратился в слух и предложил:

– Присаживайся. Чем я могу тебе помочь, что нужно сделать?

Старушка присела на край лавки и замялась:

– Понимаешь, мне нужна клетка.

На моем лице, наверное, отразилось нечто большее, чем недоумение, поэтому Спица торопливо продолжила:

– То есть не мне, конечно. Змею.

– Змею? – уточнил я на всякий случай.

Но ситуация продолжала оставаться совершенно не проясненной.

– Зачем змею клетка? – спросил я с интересом.

Видно, уйдя вчера спать раньше других, в разгар переполоха с Бантиком, я что-то пропустил.

– Когда я иду за зеленью в огород, Бантик может испачкаться, – пояснила Спица.

– Я все-таки не понимаю – чем испачкаться? – неумело пытаясь скрыть удивление, поинтересовался я.

– Грязью, – невозмутимо и даже как-то высокомерно ответила Спица.

Потом, видя мою оторопь, пояснила подробнее:

– В огороде грязно из-за дождя.

Меня объяснения не удовлетворили – я продолжил расспросы:

– Насчет грязи я в курсе. Но зачем ему пачкаться?

– Он ведь ползает.

– Да зачем ему по грязи ползать? Пусть дома сидит. Или лежит.

– Он хочет со мной пойти.

– Как – пойти?

Спица подумала и ответила так, словно иметь дело со змеями для нее – самое обычное времяпрепровождение:

– Змея, конечно, не ходит, но это не отменяет желания Бантика отправиться в огород.