Химера

– А что будет с моим внуком?

– Твой внук один из нас. Мы не можем причинить ему вреда.

– Ты лжешь! – гневно воскликнул Фергюс. – Мой внук…

– Получеловек, полуэльф, я знаю.

– Откуда тебе это известно? Отвечай, старик!

– Не только ты умеешь читать чужие мысли, эльф, – тонкие губы пигмея раздвинулись, обнажив черный провал. – Пока ты был в стране предков, я кое-что узнал из твоего прошлого. Ты называешь это таламусом. Я извлек из него все, что мне было нужно.

Фергюс в бессильной ярости сжал кулаки. Он чувствовал себя так, словно над ним надругались, пока он был без сознания. Если бы не Альф, пигмей был бы уже мертв. Мысль о внуке охладила гнев эльфа.

– Но почему ты говоришь, что мой внук один из вас? – настойчиво спросил Фергюс. Слова старика неприятно взволновали его.

– Потому что мы тоже полулюди, полудухи, – ответил старик. – Наши предки были духами баобабов. А затем они начали вступать в связь с людьми, которые им поклонялись. Мы, пигмеи, их потомки. Ты называешь таких бастардами. Но я не обижаюсь, ведь и твой внук бастард. И только это сегодня спасло ему жизнь. И твою жизнь тоже, чужеземец.

Фергюс не верил старику. Тот явно лукавил. Его выдавали маленькие хитрые глазки. Пигмею было что-то нужно от Фергюса. И пока он этого не получит, эльф будет жить.

Однако старик не лгал относительно Альфа. Их закон действительно не позволял причинить мальчику вред, потому что он, как и пигмеи, был наполовину человеком.

Но это табу не распространялось на эльфа.

Фергюс легко разгадал мысли и намерения старого пигмея. Тот даже не понял, как быстро и основательно уже пленник выпотрошил его таламус. И взял на вооружение одну мысль, которую обнаружил в одном из его темных закоулков. Она звучала так: если кто-то тебе лжет, обмани его, сделав вид, что поверил лжи.

Поэтому Фергюс сказал:

– Я знаю, что жив только благодаря тебе, старик. Назови свое имя, я не забуду его.

– При рождении меня назвали Амади, – ответил польщенный пигмей. – Это значит «мертворожденный». Когда я родился, я очутился в стране предков. Но потом вернулся. Вместо меня туда ушла моя мать. Своей смертью она выкупила мою жизнь. Древний закон позволяет это.

– Благословенна мать, родившая такого сына, – сказал Фергюс, в душе содрогнувшись от бесхитростного рассказа пигмея, который был настолько эгоистичен, что даже не пожалел свою мать, умершую при родах, наоборот, посчитал ее жертву естественной. – Могу ли я чем-то отплатить тебе за то, что ты вернул мне жизнь?

– Жизнь бесценна. Какую плату ты можешь за нее предложить? – прошамкал старик.

– Любую, какую ты пожелаешь, – ответил Фергюс. Он ничего не терял.

– Тогда скажи мне, зачем ты хотел забраться в дупло священного баобаба? – спросил пигмей, введенный кажущейся искренностью Фергюса в заблуждение.

– Я увидел ступени, которые вели в дупло, – глядя на него честными глазами и спрятав как можно глубже свои мысли, сказал Фергюс. – И не смог устоять от искушения подняться и посмотреть, что внутри.

– А разве ты не знал, что внутри этого баобаба покоится прах Адетоканбо?

Голос старика звучал слишком равнодушно, и Фергюс насторожился. Он не знал, говорил ли старик с Ннамди. Того не было видно, но это ничего не значило. Старик мог приберечь его, как тайное оружие.

– Я слышал раньше, что в дупле одного из местных баобабов покоится прах какого-то божества, – осторожно ответил Фергюс. – Но не был уверен, что именно в этом.

– А тебе известно что-нибудь о золотом диске, с которым Адетоканбо не раставался при жизни, и с ним же он был похоронен? – спросил пигмей, безучастно глядя на Фергюса затянутыми мутной старческой пленкой глазами.

Но Фергюс смотрел сквозь его глаза, внутрь таламуса. И он уже не сомневался в том, что Амади хочет узнать у него тайну золотого диска. Пигмеи знали о нем. Но им было неведомо, для какой цели диск предназначен. Не узнал этого Амади и сейчас, пока Фергюс был без сознания. То ли Амади не сумел настолько глубоко проникнуть в мозг эльфа, то ли не успел, потому что тот слишком рано очнулся.

Но Фергюс понял и то, что следом за Абрафо придет его черед. Если он не откроет тайну золотого диска по доброй воле, его будут пытать, чтобы выведать ее. А потом все равно убьют.

– О золотом диске я ничего не знаю, – ответил эльф. И с кажущейся заинтересованностью спросил: – А что, он очень дорого стоит? За сколько его можно продать?

– Он бесценен, как и твоя жизнь, – Амади даже не пытался скрыть своего недоверия, вызванного словами эльфа. – Но, кажется, ты ею не дорожишь, если пытаешься обмануть меня. Подумай об этом, чужеземец. Мы вернемся к нашему разговору после казни нгояма. Тебе будет полезно увидеть его мучения. Может быть, после этого твой лживый язык станет честным.

Старик встал. Стоя, он был почти одного роста с сидящим на траве Фергюсом.

– Сохрани жизнь нгояма, Амади, – сказал Фергюс. – Я дам тебе за него большой выкуп.

– Тебе известна древняя африканская притча о камне и мести? – спросил Амади. – Я вижу по твоим глазам, что нет. Тогда послушай. Варились в одном котле камень и месть. Камень разварился, месть осталась твердой. Эта притча – ответ на твою просьбу, чужеземец.

И Фергюс понял, что дальнейший разговор бесполезен. Абрафо был обречен.

Глава 23

Амади жестом подозвал одного из пигмеев. Тот подбежал и низко поклонился старику.

– Все готово? – спросил Амади.

– Да, вождь, – ответил воин и потряс копьем, которое держал в руке.

– Тогда начинайте, – приказал старик.

Воин отбежал и что-то сказал остальным пигмеям. Те издали радостный крик и направили свои копья на нгояма. Они кололи наконечниками пик Абрафо до тех пор, пока он не встал, а затем крепко привязали его лианами к стволу пальмы. После чего обложили ветвями, которые до этого набрали в саванне.

Один из пигмеев взял небольшую высохшую палку, вставил ее в сухие волокна, надерганные из коры деревьев, и начал быстро вертеть между ладоней. Вскоре показался дымок. Другой пигмей наклонился и начал раздувать его. Вспыхнул огонек. В него подложили щепок и ветвей, и разгорелся костер. Амади поджег от него длинную ветку и поднес ее к ветвям, которые были накиданы вокруг нгояма. Пламя перекинулось почти мгновенно.

Абрафо с презрением смотрел на пигмеев, пока они добывали огонь, и молчал. Но когда подожгли пальму, к которой он был привязан, и груду ветвей, в которой его ноги утопали до колен, нгояма перевел взгляд на обложенное облаками небо, низко нависшее над саванной, и начал что-то беззвучно шептать. Он не молился. Он прощался с Абангу.

На челюстях Фергюса вспухли огромные желваки. Его потрясла бессмысленная жестокость пигмеев, для которых месть была важнее всего остального. Внезапно он вспомнил свое последнее сновидение, в котором к нему приходила Евгения. Она тоже пыталась удержать его от мести за свою смерть. Но он не послушал ее, и даже забыл тот сон. А сейчас прихотливая память услужливо напомнила о нем. Фергюс громко заскрипел зубами. Он ничем не мог помочь Абрафо. Голова его уже была ясной, но ноги и руки по-прежнему отказывались ему служить. Кровь эльфа все еще не освободилась от яда, и густой вязкой массой перетекала по венам и артериям его тела. Фергюса начал бить озноб. Он взглянул на Альфа. К счастью, мальчик все еще спал и не мог видеть происходящего.

Фергюс смотрел на внука и не увидел, откуда и когда появилась Абангу. Он услышал изумленные вопли пигмеев. И только после этого перевел взгляд снова на Абрафо.

Эта попытка Абангу спасти мужа могла быть вызвана только отчаянием. Она яростной черной фурией налетела на пигмеев, увлеченных зрелищем, и сумела пробиться сквозь их толпу к пальме, которая к этому времени уже занялась огнем. Она подняла руку с большим ногтем, чтобы рассечь опутавшие тело Абрафо лианы, когда брошенное одним из воинов копье пробило ее шею и вонзилось, злобно дрожа, в пальму. Абангу оказалась пригвожденной к стволу.

И сразу же в нее полетели другие копья. Неподвижная, она оказалась легкой мишенью. Кто-то из пигмеев промахнулся, и копье поразило Абрафо в грудь. Абангу, истекая кровью, обняла мужа, как будто пыталась закрыть его своим телом. Пламя, бушевавшее вокруг, охватило их обоих.

Даже пигмеи перестали кричать и потрясать копьями, не отводя глаз от охваченных огнем врагов. А когда Абрафо, видя смерть жены, завыл, как дикий зверь, они, устрашенные, даже отступили на несколько шагов, словно боясь, что пылающий нгояма, разорвав обгоревшие лианы, бросится на них.

Пальма продолжала пылать еще долго после того, как тела нгояма обуглились.

Эльф увидел, что к нему подходит Амади, и закрыл глаза, чтобы скрыть сверкавшую в них ненависть.

– Теперь ты понял, что бывает с теми, кого мы считаем своими врагами? – спросил Амади.

– Я вам не враг, – ответил Фергюс. – И если это аутодафе ты устроил для меня, то напрасно. Я не знаю того, что ты хочешь у меня выпытать.