Химера

– Если это те, о ком мы думаем, то их кровавый след можно обнаружить во многих странах. В Лиме они зверски расправились с шестью студентами местного университета. В Сан-Франциско не менее жестоко убили доктора Амира Бейли. Возможно, есть и другие жертвы. И это не считая России.

– Есть свидетели?

– Не очень надежные, – вздохнул Жиль Дидье. – Случайный прохожий, которому помешали хорошо разглядеть происходящее сумерки. Соседка, видевшая, как кто-то входит в квартиру, но со спины. И тому подобные показания, которые едва ли примет во внимание любой судья. Но все свидетели сходятся в одном – женщина была рыжеволосой и с бесподобной фигурой. Ее спутника почти не запомнили, настолько она привлекала внимание своей яркой внешностью. И эксцентричным поведением.

– И в чем оно выражалось?

– Например, случайный свидетель убийства в Лиме утверждает, что всем шестерым студентам лица в кровавое месиво превратила эта женщина. Просто подняла камень с земли и… Куда уж эксцентричнее, не так ли, старина?

– Да, – согласился майор Лихобабенко. – У вас есть ее фоторобот?

– Плохонький, – голос Жиля Дидье стал еще печальнее. – Сами понимаете – сумерки, спина… Рыжие волосы да шикарная задница – вот и все, что мы имеем.

– Тогда я могу вас порадовать, – улыбнулся майор Лихобабенко. – Я привез с собой превосходный фоторобот этой дамочки. Ее хорошо запомнили в аэропорту Владивостока, где она устроила грандиозный скандал, пожелав разделить VIP-зал с губернатором и мэром. Вы правы, Жиль, она весьма эксцентрична.

– Это ее и погубит, – пробурчал француз. – Позволите мне посмотреть на ваш фоторобот?

– Вам придется остановить машину, – ответил майор.

Ему не пришлось повторять дважды. Джип мгновенно свернул на обочину и замер, словно только что не двигался по трассе со скоростью намного выше дозволенной. Лихобабенко дотянулся до своего чемодана, растегнул молнию и извлек большой конверт. Достал изнутри черно-белый рисунок и протянул его Жилю Дидье.

– Какая красотка, – произнес тот, разглядывая изображение. – По виду и не скажешь, что она может быть маньяком-убийцей.

– Да, – согласился Антон Лихобабенко. – Почти нечеловеческая красота. Признаться, будет жаль, когда ей дадут пожизненный срок.

– А это смотря где будут судить, – возразил Жиль Дидье. – В Америке ей обеспечен электрический стул. А во Франции…

Он замолчал, не сводя глаз с фотографии. Казалось, женщина, изображенная на ней, тоже не сводит с него своих неземных глаз.

– И как вам удалось сделать такой прекрасный портрет? – спросил Жиль Дедье некоторое время спустя.

Антон Лихобабенко затруднился с ответом. Не мог же он сказать, что это заслуга некоего пенсионера Борисова, который в разговоре с сотрудниками аэропорта, казалось, извлекал мельчайшие детали внешности рыжеволосой женщины прямо из глубин их подсознания. Никогда еще на памяти майора не было так просто нарисовать на компьютере фоторобот предполагаемого преступника. Это была словно зарисовка с натуры.

– У нас хороший художник, – нашелся он.

И французу пришлось поверить.

– Проверим по своей картотеке, – сказал он. – Может быть, что-то и найдем. Внешность у нее запоминающаяся.

– Да и имя тоже, – как бы ненароком сказал майор Лихобабенко. Этот сюприз он приберег напоследок.

Жиль Дидье, глубоко вздохнув, отчего рисунок, затрепетав от поднятого им ветра, едва не вылетел в открытое окно автомобиля, спросил, укоризненно глядя на своего русского коллегу:

– Так вам известно ее имя?

– Ну да, – кивнул майор. – Мы, русские, возможно и дремучие невежды. Но хорошие полицейские. И умеем делать свою работу.

– Охотно признаю и даже приношу свои извинения, – буркнул француз. – Ну, а теперь, когда с церемониями покончено, может быть, вы мне все-таки назовете ее имя?

– Алва Эльф, – ответил майор Лихобабенко. – Во всяком случае, так значится в паспорте, выданном ей в Париже.

– Но ведь это все меняет, – неожиданно улыбнулся Жиль Дидье. – И если она настолько глупа, что путешествует по миру под своим настоящим именем…

– Или даже получила паспорт на то имя, под которым живет в Париже…, – продолжил еум в тон майор Лихобабенко.

– То мы подцепим ее на крючок, с которого ей не сорваться, – закончил майор Дидье.

– И эта рыбка окажется на раскаленной сковороде, – добавил майор Лихобабенко.

Джип рванул с обочины, словно застоявшийся в стойле жеребец.

– Я подброшу вас до гостиницы, – сказал Дидье. – Устраивайтесь сами. Стойка регистрации работает круглосуточно. Администратор говорит по-русски. В отеле есть бар, где вы сможете перекусить и что-нибудь выпить, если захотите. Потом сходите в сауну или турецкую баню. В крайнем случае, зайдите в казино, оно находится рядом с гостиницей, на территории развлекательного комплекса Cite International. Но слишком много не проигрывайте. В общем, убейте часа два-три, пока я не пообщаюсь с нашим компьютером. Потом я заеду за вами и сообщу новости. Если они будут.

– Казино тоже за счет Интерпола? – поинтересовался Лихобабенко.

Дидье искоса глянул на него и одобрительно хмыкнул.

– Я потому и люблю работать с русскими, что у них широкие натуры, – сказал он. – Но, к сожалению, человеческие пороки Интерпол не оплачивает. А страсть к азартным играм – это порок. Так что, старина, фишки в казино вам придется покупать за свой счет.

– Я просто спросил, – сказал майор Лихобабенко. – Ничего личного.

Джип стремительно сокращал расстояние до Лиона. Уже показалось предместье города. На склонах высоких гор были видны старинные монастыри и красивые загородные дома с садами и виноградниками. Сверху на них опускался редкий туман.

Лион считался одним из древнейших европейских городов. Когда-то в нём прошли два Вселенских собора. А местные жители с гордостью показывали туристам остатки строения, в котором некогда жил император Нерон.

Но Антон Лихобабенко не знал об этом. И Лион не произвел на него впечатления. А когда они проезжали площадь Bellecour с каштановыми аллеями и конной статуей Людовика XIV, он ощущил внезапную тоску по Владивостоку. Это была ностальгия.

А возникла она потому, что Лион был чем-то похож на Владивосток. Но не на современный, с убогой архитектурой и хаотичной застройкой, а на тот, которым русский город смог бы стать, просуществуй он столько же веков, сколько насчитывал французский город.

Глава 16

Джеррик подозрительно всматривался в невозмутимое лицо рарога. Он пытался найти на нем следы хотя бы мимолетного сожаления, которое тот мог испытывать, убив своего отца. Но не находил их. Филипп подробно рассказал о том, что произошло на горном озере, и ни разу голос его не дрогнул, а в глазах не промелькнула тень раскаяния. Подобная бесчувственность поражала кобольда. И восхищала. Даже он сам не смог бы остаться таким бесстрастным, совершив столь ужасное преступление.

– Ты далеко пойдешь, мой мальчик, – непривычно ласково сказал Джеррик.

У кобольда появилось желание прикоснуться к Филиппу, чтобы ощутить его силу и, если это возможно, получить частицу его жизненной энергии, которой рарог был переполнен, а карлику так не хватало иногда из-за слабости здоровья. Тщедушный кобольд с некоторой завистью смотрел на молодого рарога. Он с удовольствием поменялся бы с ним телами. Его, Джеррика, мозг, помещенный в такую могучую оболочку – это была бы квинтэссенция, которая позволила бы ему замахнуться не только на эту жалкую крохотную планету, а на всю Вселенную…

При мысли об этом Джеррик загрустил. Даже случись подобное, ему был бы необходим ключ от ворот в горе Хай-Марка, которые ведут в страну богов. А тот бесследно пропал несколько веков тому назад. Экспедиции на Мертвое озеро, на дне которого якобы покоился хранитель ключа, были лишь предлогом. Они предоставляли прекрасную возможность умертвить его, Джеррика, врагов, мешавших ему на пути к безграничной власти. Но не более того. Все его попытки отыскать истинное место захоронения жреца пока оказывались тщетными. А время шло. Неумолимое, безжалостное время. Vita brevis est. Жизнь коротка.

Крошечное личико Джеррика помимо его воли жалобно сморщилось. Он боялся смерти и отдал бы все, чтобы избежать ее. Но смерть была неизбежна. Сама мысль об этом приносила кобольду страдания. И порождала ненависть в душе. Он ненавидел всех, кто мог и должен был пережить его. И часто задумывался о том, как сделать так, чтобы этого не произошло. Смена магнитных полюсов была хорошей возможностью уничтожить все живое на планете. Но это было неосуществимо без ключа к воротам, ведущим в страну богов. Circulus vitiosus, порочный круг, снова замкнулся.

Джеррик даже зарычал от бессильной ярости. Филипп с тревогой посмотрел на него и спросил:

– Повелитель Джеррик, я сделал что-то не так и вызвал твой гнев?

– Все так, мой мальчик, – опомнился кобольд. Он редко позволял эмоциям выплеснуться наружу и никогда – при посторонних. Но к Филиппу он чувствовал искреннее расположение. Он сказал бы, что почти родственное, если бы знал, что это такое.

Джеррик был одинок всю свою жизнь. Когда-то и неизвестно кто подбросил его младенцем на один из рудников в Северной Европе, принадлежащий совету ХIII. Сам Джеррик думал, что собственная мать отказалась от него, устрашенная его безобразием. У него, сироты, было трудное детство. И юность. И потом, долгие годы, когда он работал, как проклятый, на руднике, отрабатывая свой черствый кусок хлеба. Пока его не встретил случайно эльбст Роналд и не забрал к себе в услужение, восхищенный его уродством и злобным нравом. Он, Джеррик, так и не смог простить эльбсту этого нового унижения. Роналд облегчил его физическую жизнь, но сделал невыносимым духовное существование. Джеррику пришлось быть клоуном, комнатной собачкой – и это в то самое время, когда он грезил завоеванием мира! Так что Роналд получил по заслугам. И Адалинда, вздумавшая оплакивать эльбста, этим самым досаждая ему, Джеррику. И Лахлан, который осмелился назвать его пигмеем. И Мичура, который один миг держал в своих руках его, Джеррика, жизнь и искренне наслаждался этим, видя страх кобольда. И многие, многие другие, которые в прошлом или в будущем вызовут его, Джеррика, гнев – все они получат, что заслужили. Скорую и неотвратимую смерть. Он, Джеррик, уже может себе это позволить. Он долго выжидал. И, наконец, получил неограниченную власть и могущество. Сраниться с ним, Джерриком, главой Совета ХIII, не может ни один другой правитель на планете. И все они, все те, кто мнят себя хозяевами Земли, вскоре узнают, кто их истинный властелин. Очень скоро. Vita brevis est.