Химера

– Только не сейчас, – отмахнулся молодой рарог. – У меня еще столько дел!

Мичура кивнул. Он был обижен и расстроен одновременно. Ему никак не удалось побыть наедине с сыном, поговорить с ним по душам, расспросить его о жизни и планах на будущее. Филипп как будто избегал его. Это заставляло Мичуру искренне страдать. Он был членом Совета ХIII, и ни один из рарогов не осмелился бы отклонить любую его просьбу, из уважения или страха, все равно. Но Филипп откровенно пренебрегал даже его приказами. А ему, Мичуре, приходилось смирять свою гордыню и, словно нищему на паперти, терпеливо ждать подачки от собственного сына. И все же даже унижение приносило старому рарогу мрачную радость. Он был счастлив от одной только мысли, что у него есть сын, кровь от крови и плоть от плоти, спасение от ужаса одиночества, в каком-то смысле – залог его бессмертия в грядущих веках. А потому он прощал Филиппу все обиды, и был готов простить намного больше, если потребуется.

Размышляя над этим и удивляясь сам себе, Мичура забрался в спальный мешок. Он лежал у костра, смотрел на огонь, слушал, как трещат, сгорая, ветки, охваченные пламенем, и думал о том, что не будь у него сына, его будущее было бы беспросветным, печальным и пугающим. А так ему есть, ради чего жить. Будущее Филиппа волновало его сейчас намного больше собственного.

Краем глаза Мичура увидел, что какая-то тень проскользнула от костра к вертолету, бесшумно открыла люк и скрылась внутри. Гордая улыбка тронула его губы. «Мальчик такой же, как и я в молодости». С этой мыслью старый рарог заснул, продолжая улыбаться во сне.

Филипп, очутившись в темном чреве вертолета, передвигался крадучись, словно большая кошка, боясь оступиться и привлечь внимание спутников шумом. Неожиданно его рука наткнулась на что-то мягкое и очень приятное на ощупь. Это была обнаженная грудь Адалинды. Она уже легла, но привстала, услышав его возбужденное дыхание.

Ее кожа была прохладной и нежной, а тело упругое и податливое. Рарог начал ласкать его. Адалинда тихо постанывала от наслаждения. Она взяла руку рарога и положила ее туда, где его прикосновения доставляли ей наибольшее удовольствие. Затем привлекла его к себе. И начала размеренно двигаться в одном ритме с ним. Это продолжалось вечность. Они не уставали, потому что не пытались противостоять друг другу, как это было у рарога с Алвой.

Филипп вспомнил об эльфийке только на миг и сразу же забыл. Новые ощущения были сильнее и сладостнее. Они обещали больше. Прошлое, сверкнув перед его глазами падающей кометой, кануло во мрак. Настоящее взошло яркой звездой. Как обычно, он не испытывал ни сомнений, ни сожалений.

Внезапная мысль, что блаженство, которое дарит ему Адалинда, уже никогда не повторится, едва не испортила ему удовольствие. Но мысль эта прожила всего одно мгновение.

Для него не существовало ни прошлого, ни будущего. Филипп жил только настоящим. И лишь оно одно имело в глазах молодого рарога ценность…

Утро сияло, словно мир хорошо выспался и отдохнул за ночь. Даже озеро, на берег которого они снова пришли втроем, уже не внушало ужаса. Оно казалось не таким леденяще-холодным и мертвено-неподвижным, как накануне. Быть может, потому что Филипп азартно бросал камешки в воду и считал, сколько раз они отскочат от поверхности, уверяя, что его рекорд – девяносто девять, и он рассчитывает сегодня побить его. Адалинда надела гидрокостюм-бикини еще в вертолете. И когда она скинула всю остальную одежду, то Филипп восхщенно заявил:

– Ты прекраснее всех ундин и русалок, которых я когда-либо встречал в своей жизни. А их, поверь, было немало.

– Ах, ты, противный! – ревниво сказала ему Адалинда. – Еще и хвастаешься мне, сколько их у тебя было!

– Поверь, ни одной, которую я мог бы сравнить с тобой, и она не проиграла бы от этого сравнения, – заверил ее Филипп, под обаятельной улыбкой скрывая дерзость своего ответа.

Адалинде пришлось довольствоваться этим.

– Ты выполнил мою просьбу насчет каната? – обиженно спросила она.

– Разумеется, – ответил он. – И даже заранее принес его к озеру. Пока ты спала, засоня, я думал о тебе.

Это признание тронуло Адалинду, и она снова начала улыбаться.

– Тогда привязывай меня, да покрепче, – сказала она. – Чтобы я не уплыла от тебя.

– Я последую за тобой даже на дно океана, – шепнул он, завязывая узел на канате за ее спиной.

– Навеки твоя, – прошептала она в ответ.

Казалось, они забыли, ради чего пришли на это озеро. Но им напомнил Мичура.

– Пора бы начать, – сказал он, мрачно глядя на темно-зеленую неподвижную воду. – Эльбст, небось, уже заждался.

Улыбки на лицах Адалинды и Филиппа разом погасли.

– Я готова, – произнесла ундина. Но еще какое-то время она стояла неподвижно, словно ей было тяжело решиться сделать первый шаг в воду.

Филипп взял в руки канат и начал понемногу его отпускать. Адалинда вошла в озеро. Ледяная вода обожгла кожу ундины, и она снова пожалела, что на ней не полный гидрокостюм, закрывающий все тело. Бикини выгодно подчеркивало ее прелести, но было совершенно непригодно для погружения в горное озеро. Адалинда привыкла к теплым водоемам. Ей никто не сказал, что озеро будет таким холодным. Если бы она знала это заранее, то, по крайней мере, взяла бы с собой и натерлась сейчас китовым или тюленьим жиром. Было бы не так зябко. Ундина уже почти не чувствовала своих ног. А ведь она зашла в воду только по пояс. Чтобы не так мерзнуть, Адалинда без всплеска ушла под воду.

Она ощутила, что канат напрягся, но тут же ослаб. И подумала, что это Филипп не сразу отпустил его, не ожидая, что она нырнет. Но после этого канат уже не мешал ей, словно его не было.

Вода была мутной, и Адалинда почти ничего не видела перед собой. Она, изгибаясь всем своим гибким телом, начала погружаться. Озеро оказалось необычайно глубоким. Внезапно ундина почувствовал головокружение. От ледяной воды онемели все мышцы. Если бы она даже захотела, то уже не смогла бы повернуть назад или всплыть на поверхность, чтобы позвать на помощь. То, что она продолжала погружаться, происходило независимо от нее.

Неожиданно Адалинда увидела утопленников. Они стояли на дне озера, как верстовые столбы на дороге. Их было очень много. Слишком много для такого маленького озера. Но она сразу узнала эльбста Роналда, несмотря на то, что его неимоверно раздуло от воды, и он был мало похож на себя прежнего. Казалось, он смотрел на нее широко раскрытыми, подернутыми мутной пленкой глазами. Адалинда открыла рот, чтобы закричать от ужаса, но ее дыхание пресеклось, а глаза омертвели. И она, уже бездыханная, опустилась на дно рядом с эльбстом…

Адалинды не было слишком долго, это встревожило Мичуру.

– Натяни канат, – сказал он.

– Это может помешать ей, – возразил Филипп.

– Это приказ, выполняй, – ответил Мичура. Впервые он разговаривал с сыном в таком тоне.

Филипп удивленно посмотрел на него, но не посмел ослушаться. Он потянул канат на себя. Тот легко подался. Филипп начал выбирать его. И вскоре из воды показался конец каната. Молодой рарог взял его в руки и растерянно взглянул на Мичуру.

– Как это могло случиться? – спросил тот.

– Я сам не понимаю, – ответил Филипп. – Видимо, когда Адалинда нырнула, канат зацепился за какую-то корягу и оборвался.

– Но это было давно, – в ужасе произнес Мичура. – И если она до сих пор не вернулась…

Он не договорил. Но Филипп понял его. И побледнел. Отбросив канат, он начал быстро раздеваться.

– Что ты собираешься делать? – спросил Мичура.

– Я нырну за ней. Может быть, еще удастся ее спасти.

– Не глупи, Филипп! – повысил голос Мичура.

– Мне поручили ее охранять, – ответил Филипп. – Я не выполнил приказ. Я буду опозорен, если не спасу Адалинду. Пойми меня, отец!

Филипп впервые назвал его отцом. Мичура почувствовал, как жаркая волна нежности прихлынула к его сердцу.

– Здесь приказы отдаю я, Филипп, – сказал он. – И я приказываю тебе остаться на берегу. Я сам поплыву за Адалиндой.

– Ты не можешь, отец! – воскликнул молодой рарог. – Я не позволю тебе!

– Это приказ, Филипп! – голос Мичуры был суровым, но глаза выдавали его нежность. – Выполнять! Сколько от каната осталось?

– Метров тридцать, – неохотно ответил Филипп, измерив длину каната.

– Этого может хватить, – решил Мичура.

Филипп накинул канат на старого рарога, завязал узел.

– Все будет хорошо, сынок, – сказал Мичура. – Верь мне. Только держи канат крепче. И если я не всплыву минут через пять, тащи меня что есть силы на берег. Ты понял меня?

– Да, отец, – преданно глядя на старого рарога, ответил Филипп. У него в глазах стояли слезы.