Человэльф

Такие мысли не могли довести до добра. Лучше всего их выражала древнегреческая поговорка, которую в латинском переводе часто употреблял римский император Тиберий. «Me mortuo terra misceatur igni», – говорил он, что означало «когда умру, пускай земля огнём горит». Видимо, не случайно именно при нем был распят Иисус Христос. Много позже их не менее образно высказала фаворитка французского короля Людовика ХV маркиза де Помпадур, заявив: «После нас – хоть потоп». Борис понимал, насколько эти мысли чудовищны с точки зрения общепринятой человеческой морали, и старался избавиться от них самым простым и естественным способом – он начинал думать не о моральной, а о технической стороне вопроса.

На словах все легко и просто, но как практически сменить цветные светофильтры, чтобы белый свет, обозначающий безопасный для прохода корабля сектор, заменили красный или зеленый? По здравому размышлению, он, Борис, не мог этого сделать без техника Крега. Приказать же Крегу, и даже предложить ему совершить подобное значило бы перевернуть его представление об окружающем мире с ног на голову. Борис хорошо понимал это. Несмотря на то, что Крег был одним из духов, а, следовательно, имел слабые, если вообще они у него были, представления о человеческой морали, он, по всей видимости, обожествлял маяк Эйлин Мор. Маяк был его религией и моралью одновременно, которые были смешаны наподобие коктейля в одном сосуде. И любые приказы и уговоры могли здесь оказаться бессильными.

Раздираемый сомнениями, тревожимый мыслями о судьбе Катрионы, переживая за свое собственное будущее, Борис бесцельно бродил по маяку. Он много раз поднимался на башню и спускался вниз, выходил во двор, блуждал по острову, благо, что это было всего шестьсот шагов в одну сторону и триста в другую, забирался на скалу, всматривался в морскую даль – в общем, убивал время. Возможно, в глубине души он надеялся, что, когда настанет час, все совершится само собой, и ему не придется принимать никакого решения. Иными словами, Борис плыл по течению жизни.

Домовые, несомненно, заметили его нервозность, однако ни о чем не спрашивали, даже Скотти, обычно такая внимательная и заботливая. Весь этот день она сидела в углу комнаты за веретеном и пряла. Точеная деревянная палочка с заостренным верхом и утолщенным низом стремительно вертелась в ее руках, превращая навитую на нее пряжу в длинную и тонкую нить. Скотти была необыкновенно молчалива, и не обмолвилась ни словом даже с Аластером, который привычно стоял за мольбертом у окна в двух шагах от нее. Крег, сходив куда-то с утра, еще до завтрака, затем поднялся в свою каморку, расположенную на самом верху башни, и уже не выходил из нее.

На первый взгляд, все, что происходило, казалось привычным, обыденным. Но если приглядеться, то можно было заметить, что Аластер слишком часто и подолгу смотрел в окно, забывая наносить мазки на холст, а клубок, в который Скотти сматывала нить, почему-то почти не увеличивался в размерах. Все только изображали деятельность, но в действительности жизнь на маяке как будто замерла в ожидании чего-то неизвестного и оттого еще более пугающего. И то, что никто ни о чем не спрашивал Бориса, только подчеркивало это. Создавалось впечатление, что все обо всем знают, но пытаются скрыть это друг от друга. Как будто тайна, которую Борис хранил ценой неимоверных душевных мук, была раскрыта задолго до того, как на горизонте, уже ближе к вечеру, показались две черные точки. Вскоре можно было рассмотреть, что это два судна, одно намного меньше другого. И то, что больше, преследовало маленькое. Но расстояние между ними было слишком велико, чтобы они могли сблизиться, не достигнув острова.

Какое-то время Борис еще надеялся, что суда пройдут стороной. Но они приближались, лишив его последней надежды. Однако не настолько быстро, чтобы Борис не успел подняться в комнату Крега. Он рассчитывал убедить техника стать соучастником, если называть вещи своими именами, преступления. Провидение так и не пришло к нему на помощь, и Борису волей-неволей пришлось взять на себя его роль.

Борис постучал, услышал в ответ недовольное бурчание и расценил это как приглашение войти. Каморка Крега была крошечной, в ней едва помещались узкая кровать, деревянный столик, пара колченогих табуреток, шкафчик для одежды и сам хозяин. Когда Борис вошел, он увидел домового, который сидел на табуретке и пересыпал в маленькие кожаные мешочки какие-то разноцветные камешки, лежавшие перед ним горками на столе. Крег брал их по одному, и, прежде чем положить в мешочек, долго вертел каждый в пальцах, рассматривая и словно пытаясь определить его вес. В мешочек клал, отсчитав, равное количество камешков, а затем туго затягивал горловину шнурком и ставил на стол. Почти треть стола уже была заставлена туго набитыми мешочками, но камней было еще много. Один из них невольно бросился в глаза Борису. Камень был крупный, размером со страусиное яйцо, и он, несмотря на то, что был прозрачный, как будто светился изнутри. Борису смутно припомнилось, что где-то, и не так давно, он уже видел похожий, но когда и при каких обстоятельствах – он не смог вспомнить. Да ему было и не до этого сейчас. Домовой смотрел на Бориса встревоженными глазами, а его пальцы нервозно подрагивали, словно выражали свое недовольство тем, что их оторвали от дела. Он не пригласил Бориса присесть, и тот стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу.

– Коллекционируешь? – спросил Борис. – Я тоже в свое время собирал марки. Увлекательное занятие.

Но Крег неожиданно обиделся.

– Издеваешься? – спросил он, злобно сверкнув глазами. – Думаешь, тебе все дозволено, если ты главный смотритель? И почему ты врываешься в мою комнату без разрешения?

– Я же постучал, – возмутился Борис. – Не хочешь, чтобы входили, закрывай дверь на замок.

– Нет замка, – буркнул Крег. – И не нужен был, пока ты здесь не появился.

Они помолчали. Крег выжидал, а Борис не знал, с чего начать разговор. Камешки, разбросанные по столу, отвлекали его. Он взял в руки один, вишневого цвета, повертел, рассматривая.

– Красивый, – сказал он. – На острове нашел?

Крег невольно усмехнулся.

– Если бы Эйлин Мор был усыпан алмазами…

Борис пригляделся. Камень, который он держал в руках, считая его обыкновенной галькой, мог действительно быть драгоценным. И, судя по его размеру, очень дорогим. Но он был не самым крупным из тех, что небрежной россыпью устилали стол. Если бы все эти камни обратить в деньги, Крег стал бы очень богат. При условии, что они были его. А это вряд ли. Иначе трудно было объяснить, зачем он работает простым смотрителем маяка на необитаемом островке где-то на краю света. Борис недоумевал.

– И сколько такой камешек стоит? – спросил он нарочито небрежным тоном.

Глаза Крега блеснули. Но не от алчности, а от удовольствия рассказать кому-то о своих сокровищах.

– Этот недорого, миллиона два-три. Английских фунтов стерлингов, разумеется. Самые ценные – зеленые, фиолетовые и черные. Но они чрезвычайно редкие. Не так давно один такой бриллиант, яркого фиолетово-розового цвета, продали на аукционе Sotheby’s почти за восемнадцать миллионов долларов. В природном алмазе было двадцать карат, после огранки осталось меньше девяти.

– А вот этот за сколько можно было бы продать? – показал Борис на бриллиант, который показался ему знакомым.

Но глаза Крега внезапно потухли. Он с подозрением посмотрел на Бориса, словно пытался понять, не насмехается ли тот над ним.

– Этот не продается, – буркнул он. – И вообще здесь ничто не продается. До поры до времени. Так что не приценивайся.

– Мне это не по карману, – ответил Борис. – Да, кстати, а что значит «до поры, до времени»? Когда оно настанет, это время?

Он просил это просто так, думая о своем. Но ответ ошеломил его.

– Когда алмазов будет достаточно для того, чтобы купить маяк Эйлин Мор. И будь уверен – тебе придется отсюда убраться в тот же день. Ни один человек никогда больше не осквернит маяк своей ногой.

И Борис понял, что Крег сошел с ума. Техник и вел себя все это время, как помешанный, только Борис, занятый своими мыслями, не обращал на это внимания. Борис почувствовал невольный страх, от которого похолодели кончики его пальцев.

– Я здесь не по своей воле, – сказал он, чтобы не злить сумасшедшего домового. – Со мной заключили контракт.

– А ты и рад, – с ненавистью сказал Крег. – Как тот француз. Он тоже радовался, пока не упал со скалы. Когда я рассказал Скотти, как он умирал, она заплакала. Из-за таких ренегаток, как она, все это и происходит.

– Что все это? – спросил Борис, незаметно пятясь к выходу.

– Гибель нашего мира. Домовой пожалел человека! А он ее презирал и ненавидел. Да-да, я это знаю! Вы, люди, презираете нас, духов природы. И ненавидите!

– Это почему же? – удивился Борис.

– Да просто за то, что мы существуем. И неподвластны вам, людям. А ведь вы провозгласили себя царями природы! Дай вам такую возможность, вы бы всю вселенную уничтожили, лишь бы чувствовать себя властелинами мира, – заявил Крег. – Да только руки коротки!

– Это точно, – согласился Борис. – С этим не поспоришь. На вселенную нам замахиваться рановато. Да, кстати, а сколько стоит маяк Эйлин Мор? Ты его будешь покупать с островом или без?

Борис говорил и говорил, опасаясь, что если он замолчит, Крег набросится на него. Как тогда, в море, на рыбацкой лодке. Когда черты домового исказила смертельная злоба, и он перестал контролировать себя, Борис узнал в нем того самого рыбака, который подобрал его на причале на острове Барра, а затем направился к нему с багром в руках. Может быть, все эти дни Борис не признавал его еще и потому, что считал погибшим и косвенно винил в его смерти себя. А потому пытался забыть о той ночи. А сейчас внезапно вспомнил.

– Не твое дело, – внезапно успокоился Крег. Глаза его снова померкли. Так иногда неожиданно затихает разрушительный смерч, но это длится всего несколько минут или даже мгновений. А затем черная воронка снова начинает всасывать все в себя и крушить с удвоенной силой. В безумии, которое владело Крегом, такие периоды затишья и хаоса чередовались часто. Возможно, сам он даже не замечал этого. – Ты пришел ко мне с какой-то целью, как я полагаю. Что тебе от меня надо?

Но, не дожидаясь ответа, он погрозил Борису пальцем и сказал:

– Только не проси меня подменить секторные огни! Ты пожалеешь об этом первый!

– Ты это о чем? – с наигранным изумлением посмотрел на него Борис. – Я тебя не понимаю.

– О том, что вы задумали с млитом Сибатором, – ответил эльф. – И ты меня очень хорошо понимаешь. Глупец!

– Кто?

– Да ты же! Неужели ты думал, что я не смогу прочитать твои мысли? Ты для меня как открытая книга с картинками. Впрочем, млит Сибатор был ничуть не умнее тебя, рассчитывая на твое молчание. Он забыл, что ты можешь выдать его план, не сказав ни единого слова. Ты так старательно старался скрыть это, что уже утром я все знал, прочитав твои мысли. Мы, духи, превосходим людей во всем. Запомни это на будущее.

– Запомню, – кивнул Борис. – Но если ты все знаешь… Ты поможешь мне?

– Своими собственными руками накинуть себе петлю на шею и затянуть узел? – хихикнул Крег. – Ты так ничего до сих пор и не понял, человек?

– Нет, – признался Борис. – Не понимаю, почему ты не хочешь помочь если не мне, то адмиралу Сибатору поймать пиратов.

– Наверное, потому, что я сам один из них, – кривляясь, передразнил его домовой. – Откуда же, по-твоему, у меня все это?

И он кивнул на алмазные россыпи на столе.

– Может быть, ты думаешь, что мне это досталось в наследство от моей бабушки? Как тебе от твоей – ее старенький домик в деревне?

– Не смей! – крикнул Борис. – Я запрещаю тебе читать мои мысли!

Крег презрительно фыркнул, давая понять, что он думает о запрете Бориса.