Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)

– Да…

– Что «да», Павел? Что ты думаешь?

– Я начинаю по-настоящему работать, – неуверенно сказал я.

– Да… Ладно, иди. С сегодняшнего дня ты будешь секретарём у Вакс, – там уже две недели нет секретаря. Воооот такая гора дел скопилась. Кабинет четыреста пять.

Я пошёл на четвёртый этаж. Сначала зашёл к составу судьи Арбенина. Поговорив с ними полторы минуты, я узнал, что Вакс – самый невыносимый человек в этом здании, что с ней никто не хочет работать, что она меня будет обзывать и проклинать по поводу и без; не привык, что к тебе обращаются матом – привыкай, и так далее. Я поблагодарил за хорошие новости и направился в соседний зал, на этот раз уже к Вакс. Постучался и вошёл. Первое что я увидел, было то, что все плоские поверхности были завалены стопками дел. Сама Вакс была во внутреннем кабинете. Где-то между вышеупомянутыми стопками сидел помощник судьи Вакс – мой нежданный послеобеденный гость, – НПГ. Помните домогательства в машине? Это он. Назовём его Маратом. У Марата с соседним кабинете работала мама – судья по уголовным делам, – назовём её мама Марата, та самая судья у которой я успел немного поработать, пока не заболел простудным заболеванием.

*****

– Здорово. Ты кто такой? – спросила Вера Борисовна Вакс, когда вышла из своего кабинета.

Я встал со своего рабочего кресла, у которого, кстати, не хватало одного колёсика, и ответил:

– Здравствуйте, Вера Борисовна Ва…, я – Гончаров, я на замену…

– Гончаров – Обломов, да? Уууу…

– Да, – не видя смысла с ней спорить, подтвердил я.

И вообще, чтобы раз и навсегда закрыть тему оскорблённого чувства собственного достоинства, я решил перестать воспринимать себя как человека пока работаю в составе Вакс.

– Где раньше работал? – снова вспомнила обо мне Вакс.

– В смысле? Здесь в суде? Или вообще? – я снова опустился в кресло и тут же вздрогнул, потому что колёсико дало знать о своём отсутствии.

– Уууу… – ответила Вакс, а потом добавила. – Где раньше работал?

– Много где. На стройке…

– Уууу…

– В барах, ресторанах…

– Уууу…

– Клубах ночных…

– Уууу…

Вера Борисовна (ВБ) имела привычку на секунду-другую уходить в себя, сопровождая этот уход звуком, который удобнее всего описать четырьмя буквами «у», хотя, конечно, звук был намного сложнее и… таинственнее что-ли. Возвращалась из «себя» она без звука. Стоит сказать несколько слов о её внешнем виде. На вид ей было лет шестьдесят восемь, а по факту шестьдесят. Ростом она была где-то сто пятьдесят пять-шесть сантиметров, растрёпанные седые волосы, несколько бородавок на лице, несколько зубов во рту. У неё было два свитера: один с символикой московской олимпиады, другой – с медвежонком и надписью «Tedy», этот последний, наверное, ещё с избирательной компании Теодора Рузвельта. На ногах были башмаки, которые носили французские санкюлоты. Вместо колготок, под юбку, она поддевала синие тренировочные штаны с перемычной на ступне и лампасами. Прогресс она отрицала: компьютером старалась не пользоваться, сотового телефона не имела. Каждый знает таких людей, которым бесполезно что-либо доказывать; судья Вакс Вера Борисовна была как раз из таких. Ещё лучше можно представить себе образ Вакс, если вспомнить новеллу Достоевского «Игрок», – старуха-лудоманка по характеру, по отношению к окружающим была очень похожа на Вакс. Я прямо слышу, как Вера Борисовна орёт: «Едем назад, в Москву! Я пятнадцать тысяч целковых профершпилила!» В общем, как видите, вид у неё был весьма эксцентричный и, от себя добавлю, опасный. Как говорят в таких случаях: я сразу понял, что скучно не будет.

– Ладно, разберёмся, – остановила она мои перечисления и удалилась в свой кабинет.

Глава 40

Для меня начались трудные времена. Секретарь, которого я заменял, даже не думала выздоравливать. В конце первой недели лавина уже моих дел накрыла меня с головой. В этой череде мучительных дней была одна единственная отдушина – Вера Борисовна Вакс.

– Ну как тебе работается у ведьмы? – просила меня помощница Арбенина, когда мы вдруг оказались за одним столиком во время обеденного перерыва.

– Это оказалось даже лучше, чем я ожидал, ведьма – просто уникальный человек. Для неё не существует правил: на неё написано больше жалоб, чем на всех дорожных полицейских вместе взятых, – пишут и граждане и юристы… Она не придерживается процесса, а ко всем людям обращается посредством на ходу придуманных кличек, типа: «Эх, кепка» или «Ты, борода», или даже «Поди сюда, ты, с ушами».

– А я тебя предупреждала, – сказала помощница, но всё равно по ней было видно, что она в изумлении. – А тебя, Поль, она каким существительным называет?

– Она меня прилагательным называет.

– А? Каким же?

– «Тупой», – я хихикнул.

Лицо помощницы выразило крайнее изумление, она проговорила:

– И как ты это терпишь? Я как-то у неё заменяла, так мы с ней так разругались, что я на неё жалобу написала…

– Я, по заветам одного мудреца, свёл на нет чувство собственного достоинства, а также стал безжалостен к себе; теперь получаю удовольствие от созерцания жизнедеятельности этого уникального человека, анрополого-психологический интерес, если угодно… Вера Борисовна среди судей, как доктор Хаус среди врачей. Мантию она, кстати, тоже никогда не надевает, как Хаус не надевал халат.

– Так или иначе: нельзя терпеть оскорбления, – гнула свою линию помощница.

– Она меня не оскорбила, а раскусила. В конце концов, – она с первой минуты поняла, что я не хочу работать и не хочу хотеть работать… – я прервал мысль и стал выколачивать со дна стакана прилипшие сухофрукты.

– Сколько ты уже у неё? – в глазах помощницы я увидел жалость.

– Сейчас, дай подумать… Сегодня девятое декабря, значит три недели и два дня.

*****

За эти последние три недели, мне некогда было «взяться за перо». Были несколько событий, описание которых крутилось у меня в голове уже тогда, когда они происходили, и сейчас я вкратце расскажу о них читателям.

Начну с того, что моя подработка в такси, с момента моего прикрепления к составу Вакс, сошла на нет. Всё началось с того, что старая советская машина низкооплачиваемого адвоката, работающего тут же при суде, с падением температуры на улице, перестала заводиться. По стечению обстоятельств, этот самый адвокат каждый вечер подвозил до дома судью Вакс, а теперь подвозить уже не мог. Вера Борисовна уже на второй день выяснила, что мой путь домой пролегает непосредственно через её жилище и, не теряя ни дня, стала ездить с работы домой со мной за компанию. Мне было жалко терять возможность подработки, но зато я уходил домой ровно в шесть часов вечера, а оставшаяся на работе кипа дел меня уже не волновала (я как-то научился абстрагироваться от мысли о низком качестве моего труда).

Где-то в последних числах ноября установилась стабильно минусовая температура, а с первого декабря повалил снег. В один прекрасный обеденный перерыв – пятого декабря в понедельник – я решил посидеть в своей машине и покурить, я, естественно, стал заводить мотор с ключа, так как автозапуск снова не сработал, но и с ключа это помойное ведро не завелось! От этого факта моё хрупкое душевное равновесие, бл.., нарушилось; стая птиц вспорхнула с проводом, когда я нецензурно прокомментировал сложившуюся ситуацию, колотя при этом по рулю. В этот день мне пришлось уехать домой на метро, на следующий день тоже, и на следующий… В четверг в половине двенадцатого ночи, а машина сломалась в понедельник, я наконец заставил маму поехать со мной на её машине ко мне на работу и притащить на буксире мою тачку к дому. Все эти дни шёл снег…

И вот мы с мамой едем по мосту «Миллениум», через десять минут настанет следующий день, а через шесть часов мне надо вставать на работу. Я нервничаю. Мама нервничает. На заднем сиденье её машины лежит лопата для выкапывания моего транспортного средства. Я не помню, кто первый начал… Я помню чётко, что мама сказала следующее:

– Эти твои фантазии… Это всё ерунда, понятно?

Я не понял, – к чему это было сказано.

– О чём ты, чёрт возьми?! При чём здесь выкапывание моей машины и мои фантазии?! О каких фантазиях идёт речь?! – меня уже начало трясти от злости.

– Ты собираешься уволиться и что? Что ты будешь делать? Ты ведь никто… ты не станешь ни художником, ни актёром, ни писателем… Ты просто будешь сидеть на моей шее, как и всю свою жизнь! Или ты к отцу снова поедешь… А там ты тоже ничего не хочешь делать. Я не знаю, как ты собираешься жить. Просто не знаю. Ты просто фантазёр.

Меня убивал её безапелляционный тон. Это мне говорит человек, который тупее куска гипсокартона. Я решил парировать. Для начала интеллигентно.

– Это я-то фантазёр?! Я не больший фантазёр, чем те, кто получает образование, ходит на работу, женится, берёт ипотеку, рожает детей, наивно надеясь, что уж они-то будут хорошими людьми!.. Только ты мало-мальски решил свои проблемы, как сразу стремишься приобрести новые. Вроде сам здоров и обеспечен и, тут ты связываешься с проблемными и неустроенными людьми, влезаешь в затратные обязательства; кульминацией всему рожаешь больных бестолковых детей, которые высасывают из тебя последние жизненные силы. Многие люди принимают картонные декорации, построенные немногими людьми, за настоящую жизнь. «Мне во сто крат милей всех этих подлых благ – мои пустые бредни…» Я хочу строить картонные декорации для других, а не жить в чужих декорациях. Тебе это не понять.

– Вот и покупай еду сам!