Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)

– Что, простите? – я не поверил своим ушам, французская речь!

– Жапо pour vous?

– Заманчивое предложение, надо бы обсудить…

– А ты весельчак, – задумчиво сказала девочка-практикантка и смерила меня взглядом.

– А то! Я такой…

– Любишь грязные выражения? – продолжала она гипнотизировать меня взглядом.

– Не знаю, может быть… – настроился я на романтический лад.

Из кабинета вышла Вакс и спросила:

– Что ты не знаешь? Что может быть? А? – это на неё было похоже.

– Мы разговаривали о грязных выражениях и о… французской культуре, – ответил я, не сводя глаз с практикантки.

*****

Этот день я провёл в вялом «отписывании»; гораздо больше внимания я затрачивал на внимательное вникание в суть рассматриваемых дел. Не помню: говорил ли я вам, что во вторую неделю работы у Вакс, я потерял важнейший документ из рассматриваемого дела, а именно – подписку свидетеля. Все, кроме Вакс, знали об этом, ибо я бегал по всем знакомым помощникам и секретарям, и спрашивал, что же мне делать. Поступало два типа предложений: первый – поехать по адресам свидетелей и получить их подписи заново и, второй: подделать их подписи так, как я их себе представляю исходя из фамилии. В итоге я выбрал наиболее лёгкий способ – второй. Вернёмся в день сегодняшний. Нужно сказать, что Вера Борисовна Вакс никогда не сидела за рулём автомобиля, она всегда передвигалась на общественном транспорте, и выглядит довольно жестокой иронией тот факт, что все жалобы автомобилистов на дорожную полицию автоматически приносились на рассмотрение Вакс. Знаете вы или нет, но у каждого гражданского судьи есть своя негласная специализация: кому-то несут дела о перепланировке помещений, кому-то с участием несовершеннолетних, кому-то ещё что-то, а Вакс несли как жалобы граждан на дорожных полицаев, так и самих полицаев к гражданам, – короче вся автодорожная тематика в Центральном суде была на Вакс. Данное негласное разделение труда вовсе не означало, что к судье не могло попасть что-нибудь интересное, например раздел имущества супругов или воспитание детей, налоговые недоразумения, виндикация, наследство или трудовой спор; чего-чего, а вот «прибыльное» дельце просто так точно не могло попасть, но я не буду развивать эту тему потому, что плохо её изучил. Возвращаясь к вопросу об автомобилях и Вакс, следует сказать, что дорожное движение с места водителя автомобиля и с места пассажира автобуса выглядят по-разному. Как и всякий пешеход тире пассажир общественного транспорта Вакс испытывает ненависть к автолюбителю; её можно понять, когда даже автомобилист испытывает ненависть к себе подобному. Все мы прекрасно знали, что как бы автолюбитель ни изощрялся в оправдании своих действий, как бы ни протягивал судье снимки и видео на телефоне, ноутбуке или в распечатанном виде, – Вакс всё равно примет решение в пользу полицейского, выписавшего протокол. Может, слышали такую мантру: «У суда нет оснований не доверять инспектору…»? Сама Вакс, в предвкушении очередной экзекуции над водителем, показывала нам уже знакомый жест: два кулака сворачивают шейку маленькому жёлтому пищащему цыплёнку; этот воображаемый цыплёнок символизировал водителя со всеми его наивными надеждами на справедливость. Как я уже говорил, приводить фото и видео материалы в качестве доводов в пользу своей невиновности было бесполезно, – Вакс просто не воспринимала информацию, запечатлённую на плоском носителе, как не воспринимают таковую животные. У суда, кстати, есть законное основание не принимать в качестве доказательств, сделанные гражданином фото и видео материалы: дескать, неизвестно, – когда вы это сделали и где, может в начале века и на Марсе. Это правило имеет свою мантру: «Фото и видео материалы, сделанные участником дорожного движения, не принимаются в качестве доказательств». В заключение этой темы нужно сказать, что в девяноста девяти процентах случаев виновный в нарушении правил дорожного движения не пойдёт в суд. Как правило, жалоба на действие инспектора становится последним шансом на справедливость, принципом.

Наступил законный и святой для госслужащего обеденный перерыв: все помощники разошлись по мамам-папам, все секретари и специалисты разошлись по заведениям общепита. Я пошёл в столовую и встал в очередь со своим подносом. Сразу за мной пристроился судья Петрик, а за ним ещё один молодой судья. На вид обоим было двадцать лет, наверное, не пили и не курили никогда в жизни. Я забыл думать о судьях и сосредоточился на красивой работнице столовой; когда я брал горячее, буфетчица-бабулька сказала по-татарски куда-то в глубину цехов несколько слов. Я разобрал только «матур малай». На её призыв незамедлительно явилась красавица, которую я упомянул в позапрошлом предложении. Она была свежа и игрива, как и все люди, питающиеся за счёт фирмы. Я был вооружён знанием о том, что не равнодушен ей, но не предпринял ни малейшей попытки вступить в контакт, что свидетельствует об опасности для всего рода человеческого. Надо бы остановиться подробнее на факте снижения моего либидо. Это началось сразу после моего последнего приезда из Питера. После окончания института у меня не было достаточно времени, чтобы наблюдать семейную жизнь моих попугаев; Кешка-то жил с нами давно, а Сашеньку я купил за две недели до своего отбытия. Сейчас я вам объясню, как связана моя половая активность и наблюдение за жизнью попугаев. Терпение. Так вот, когда я уезжал, Сашка только-только познакомилась с Иннокентием, и было ещё непонятно: будет у них любовь до гроба, как у «голубей и католиков», или нет. Кто читал про попугаев – знает, что они влюбляются один раз на всю жизнь, но могут и невзлюбить друг друга, тогда их придётся расселять и находить для каждого новую пару. И вот, когда я в середине августа вернулся, уже было очевидно, что они пришлись друг другу по душе, несмотря на разные темпераменты, жизненный опыт и политические воззрения; за этот месяц с небольшим они попадали в различные передряги, как то: Сашенька застряла между москитной сеткой и приоткрытым окном, а Кешка ринулся её спасать, а ещё Кешенька объелся и у него были проблемы с пищеварением, вследствие чего он упал на дно клетки и лежал, а Сашка сидела рядом с ним и отгоняла всех нас от больного, и другие не менее душещипательные и трогательные истории, в которых птицы доказали свою любовь. А в часы полуденной или вечерней неги эти комки перьев нежно щекочут друг другу клювы и головы. Любой человек, достаточное время наблюдающий за домашними птицами, если он не полный дурак, поймёт глубину и жертвенность любви птиц друг к другу. Как бы они ни боялись, – их любовь заставит пожертвовать собой ради второй половины. А для чего они делают это? Я задал себе этот вопрос и мне пришёл пока только один ответ: для продолжения рода. У девочки-попугая одна забота в жизни – высидеть и выкормить таких же смешных разноцветных дурачков как она и её спутник. Инстинкт выживания велит этому виду любить и заботиться о своём партнёре, который, как я уже говорил, бывает только один. То есть, если кто-то из них исчезнет, то другой уже не будет продолжать попугаичий род. У меня, как у начинающего писать писателя, возникла идея романа, написанного от лица моего друга Иннокентия, – ведь он сменил несколько домов, он был дружен с котом, а потом – со щенком, а ещё с ребёнком, теперь же он, наконец, обрёл большей дом (клетка за пять тысяч) и большую любовь; это мог бы быть роман о непростой судьбе простого парня с птичьего рынка, который в малолетстве, ещё комаром, был продан и куплен одновременно, пережил становление как личность, прошёл тесные клетки и опасности… короче, повидал на своём девятилетнем веку, но не озлобился; название какое-нибудь эпическое, например: «Жизнь Ке. Сага». Виржиния Вульф выбрала пса, а я выбираю птах. I like a bird, потому что.

Теперь вернёмся к моей персоне. Я, изо дня в день, являясь свидетелем чистой и большой любви, просто больше не могу относиться к женщинам как к объектам сексуального вожделения. Когда я вижу красавицу, а не красавиц я просто не замечаю, то сразу на её образ накладывается образ милой маленькой птички, смысл жизни которой высидеть яйца и вывести птенцов. Тут, дорогие читатели, как ни крути, вопрос продолжения рода, а всё остальное подчинено этой главной цели; всё подчинено этой главной цели! А так, как я не стремлюсь к продолжению рода, то срабатывает какой-то предохранитель, который заставляет меня «смотреть сквозь женщин». Даже порно сайты не помогли мне выбросить из головы призрак «главной цели». Пока всё оставалось так. Не знаю, как будет потом. Я разглядывал главные блюда, в то время как девочка разглядывала меня. «Что вам? Сметанки побольше положить?» «Как положено».

Вернувшись из столовой в зал, я приземлился на свой раскладной стульчик и открыл компьютер. Оставалось двадцать минут до окончания обеденного перерыва. Я записал эти строки.

Первым послеобеденным делом было дело о неуплате автотранспортного налога, или как он там называется? Лощеный дядька с интонацией пятилетнего малыша говорил: «Уважаемый суд, сорок пять тысяч рублей налогов в год – это слишком много! Сорок пять! Сорок! Пять!» Вакс, очнувшись ото сна: «Что же вы хотели, миленький… БМВ седьмой серии, триста с лишним лошадиных сил… Уууу…» «Дорого, уважаемый суд, очень и очень дорого!..»

Перед окончанием рабочего дня меня вызвала к себе Наденька Юсуфовна.

– Когда закончишь отписываться? – задала она ожидаемый мною вопрос.

– Я только начал, – ответил я.

– Какие планы? – она снова намекала на увольнение.

– Я хочу проработать до Нового Года, – я сдался.

– Хорошо.

Глава 42

Спустя две недели. Двадцать шестое декабря одиннадцатого года. Сегодня утром снова не завелась машина. Даже с ключа. Я достаточно легко одетый для автомобильной поездки, сильно замёрз по дороге от дома к метро, а потом сильно вспотел по дороге от метро до работы. Дойдя до рабочего места, я написал, как мне показалось, смешное сообщение Аркадию: «Когда утром шёл от метро и заледенелые половые признаки бились о лодыжку (!) рискуя разбиться на миллионы осколков, я подумал, что неплохо было бы переехать в Олимпийский Сочи, или хотя бы в Паралимпийский Сочи». Аркадий ответил: «Да, Сочи».

Я поднимался на свой этаж, когда меня перехватила Юсуфовна.

– Сегодня заканчиваешь отписываться?

– Да, сегодня… Или завтра, крайний срок – послезавтра, – я приготовился к разносу.

– Хорошо, – она явно ослабила хватку, зная о моём намерении уволиться после Нового Года.

Я дошёл до кабинета Вакс, поздоровался с Маратом, секретарём и Ларисой, которая тоже была здесь, и сел на свой раскладной стул.

Через полтора часа мы все дружно засыпали на каком-то занудном заседании, содержание которого не могли вспомнить, даже находясь на нём. Я в который раз перечитывал строчку, тщетно пытаясь уловить её смысл. Кто-то из участников давился за копейку, а кто-то сидел по привычке. Как бы сказал мсье Маранье: «Болтаем, мямлим, гоним», и так до самого обеда, когда Вакс волевым решением отложила разбирательство на две недели в связи с какой-то формальной ерундой. Стороны разошлись, Вакс тоже куда-то делась, в зале заседания остались мы трое: я, Марат и секретарь Вакс. У Марата зазвонил телефон. Он взял трубку и, почти сразу, начал ругаться с тем, кто был на другом конце провода. Потом он положил трубку и во всеуслышание заявил, что ему необходимо срочно отъехать на неопределённое время, потому что его девушка попала в ДТП.

– Девушка?! – воскликнул я и испугался своего же восклицания.

Марат посмотрел на меня укоризненно. Я перевёл взгляд на секретаря, – она тоже смотрела на меня укоризненно. Мне стало стыдно за свою несдержанность. Марат ушёл, а я остался наедине с секретарём. Я, конечно же, не собирался обсуждать с ней хитросплетения личной жизни Марата, поэтому, молча, дождался обеденного перерыва и убрался прочь.

По стечению обстоятельств, мы с Маратом в этот день всё-таки оказались с глазу на глаз в зале заседания, и он, не дожидаясь (а он бы и не дождался) расспросов с моей стороны, пояснил ситуацию с наличием у него девушки. Он сказал, что он всегда хотел стать судьёй и брак с представителем противоположного пола облегчит ему эту задачу, отведя ненужные подозрения. Я согласился, но мысленно усомнился в том, что стоит идти на подобные ухищрения, ведь личная жизнь человека потому так и называется… «Как-то сложновато…» – подумал я.

– Считаешь, что это слишком сложно? – спроси Марат.

– Нет, конечно нет! – незамедлительно ответил я.

Только мы закончили этот короткий щекотливый разговор, как в зал буквально ворвался представитель одной из сторон, что присутствовали на сегодняшнем «сонном» заседании, и, извиняясь и тяжело дыша начал ползать по полу. Потом он нашёл то, что искал и дал объяснение. «Простите, я тут у вас диктофон забыл. Такой конфуз…» Я посмотрел на Марата. Марат встал изо стола и подошёл к представителю. «Стирайте», – тихо и властно произнёс Марат. Представитель пытался что-то сказать: «Вы не можете требовать… Вы не имеете права…» «Стирай», – тихо и зло повторил Марат. «Но, позвольте…» «Ты слышал, что я тебе говорю, стирай немедленно, чтоб тебя!..» – Марат готов был выбить из него дерьмо, я выдел это по его профилю. Я говорил, что Марат – довольно крепкого телосложения? А в его глазах каждый желающий мог прочитать решимость на крепкий отпор. Уловив флюиды, представитель поспешил выполнить приказ; затем из своих рук показал Марату очищенный от записей цифровой диктофон. «Дай сюда», – Марат взял из рук парня аппарат. Удостоверившись, что диктофон пуст, Марат вернул игрушку представителю и вернулся на своё место. Парень тем временем убрался восвояси.

Рабочий день подошёл к концу. Впереди был путь под горку до метро.

Глава 43

Как и всё в этом мире, моя работа у Веры Борисовны Вакс подошла к концу. Я сдал последнее дело в архив двадцать восьмого декабря в среду, установив при этом новый рекорд некомпетентности. Спустился к Наденьке Юсуфовне за новым назначением; я называл их миссиями. До конца этого рабочего дня Наденька послала меня помогать на почту, но, когда я дошёл от общего отдела до почты, там уже звонил телефон, – Юсуфовна снова звала меня к себе. Я вернулся, про себя отметив, что это плохая примета. «Так, дядя, идёшь сейчас к Регине Петровне, – у неё секретаря уже две недели нет». «А это где? Кто? Где?» – засуетился я. «А это – заместитель председателя по гражданским делам, дядя. Четвёртый этаж». «Ой, по гражданским…» – только и ответил я.

Помните, дорогие мои читатели, я упоминал мельком о личности Регины Петровны? Я зашёл в кабинет, в глаза сразу бросилось огромное количество дел, они (дела), как и некогда в зале Вакс, занимали все плоские поверхности; сотрудников я не заметил, но, возможно, они скрывались за этими завалами.

Сегодня утром моя машина завелась, я надеялся немного заработать на обратном пути, но Вакс послала за мной Ларису, чтобы та сказала мне, что Вера Борисовна желает ехать со мной.

Стоя в пробке на Миллениуме мы с Вакс разговорились.

– К нам опять сегодня телевидение приезжало, ты видел, Поль?

– Ага. Опять того наркошу судят – адвокатского сына?

– Точно. Вот ведь гадёныш: обожрался наркотиков, сбил человека насмерть и ещё улыбается! Прибила бы суку! – Вакс потрясла кулаком в воздухе. – Наркоманы, блядь, проклятые!

– А кто сейчас не наркоман… – задумчиво произнёс я.

– В смысле?

– А, ну да, то есть… От наркоманов спасу нет. Вот у маминой машины колпаки спиз..ли. Кто? Наркоманы! – вспомнил я недавний случай.

– Они! Наркоманы! – Вакс ткнула пальцем в воображаемых наркоманов.

Обсудив наркоманов, мы на время затихли. Я нажал на кнопку магнитофона. «…Триппер сразу прыгнет на твоё муде…» – заорал из колонок Юрий Клинских, которого я слушал утром по дороге на работу. Я лихорадочно убавлял звук и заливался краской. Через пять минут Вакс возобновила общение: