Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)

– Но, почему?! Я был кем-то плохим?!

– Не могу сказать.

– Но ведь знаете?

– Знаю.

– Я был женщиной?

– Да.

– Кем?

– Не скажу.

– ?!

– Не скажу, но вы сами можете ответить на этот вопрос, если спросите у самого себя и немного подумаете в этом направлении, – тон Марины стал строгим, – нечего было и пытаться выведать у неё эту информацию.

У Марины зазвонил телефон: «У таланта судьба не легка, у художника жизнь одинока», – она извинилась и, взяв мобильный, вышла из кабинета. Я остался наедине со своим удивлением. «Подумать?! То есть это кто-то, кого я знаю?! Мари Кюри? Надя Крупская? Дэби Рейнолдс?! А нет, – Дэби жива… Может Эдит Пиаф, это объяснило бы, почему «я ни о чём не жалею»; может Вирджиния Вульф, – это бы объяснило моё стремление быть писателем и самоубийцей; или Айседора Дункан, – я тоже люблю шарфы и кабриолеты». Я не учёл того, что некоторые из перечисленных женщин были ещё живы, когда я уже родился. Марина вернулась.

Через какое-то время я уже оседлал своего любимого «коня», а именно: жаловался на свою жизнь и озвучивал мучавшие меня страхи:

– Я боюсь умереть! Боюсь, что меня изобьют до смерти или до инвалидности; боюсь разбиться на машине или упасть с высоты; боюсь отравиться или подхватить вирус; возможно этот панических страх перед жизнью, в конечном итоге и явится причиной того, что я просто самоликвидируюсь… Понимаете, – дабы не пасть жертвой случайности.

– Да, я вижу, что вероятность само… ликвидации высока. Но, Павел, каждую минуту мы отправляемся в путешествие, из которого рискуем не вернуться. Эта мысль хорошо развита в творчестве Мелвилла.

Прошло ещё какое-то время, в течение которого моя физическая слабость усилилась.

– Ещё у меня серьёзные проблемы в общении с матерью. Меня это очень беспокоит. Мы постоянно с ней ругаемся. У меня такое чувство, что я её ненавижу… Не подумайте, я не страдаю Эдиповым комплексом, так что проблема не в этом; возможно, это единственная патология, которую я смог избежать… Ха-ха… – я замолчал в ожидании ценного совета.

– Вы большой обманщик, Павел «Поль» Гончаров; хотя вы об этом ещё не знаете, – неожиданно сменила тему Марина. – Это – единственный путь к спасению, на этот раз. Помните: обманщику, обман награда.

– Так значит, меня обманут, и я должен буду воспринять это как должное?! – я начал относится к этому разговору как к забаве, в конце концов, такая перспектива обещает нескучную жизнь.

– Н-нет… Скорее наоборот, тобой обманутые должны воспринять это как должное и заслуженное. Да. Это я имела в виду, – но по интонации было не похоже, что именно это она имела в виду.

– Ну, это всё меняет, – грустно усмехнувшись, констатировал я.

Взгляд Марины дал понять, что, когда придёт время, смешно мне не будет.

– Теперь касательно здоровья: проблемы кожи, опорно-двигательный аппарат, желудочно-кишечный тракт… Селезёнка! Да, селезёнка! – Марина начала что-то искать в ноутбуке. – Вам необходимо в ближайшее время обследовать селезёнку.

Я не знал, где находится селезёнка, но тошнота была уже здесь и сейчас. Я решил, что самое время спросить, где находится туалет.

– Я извиняюсь, а где находится туалет? – сдавленно произнёс я, стараясь глубоко не дышать.

– А вон там, – указала она мне за спину. – Вас ведь тошнит, не так ли?

Я устремился в сторону предполагаемого нахождения туалета, боясь опоздать.

Едва заметив прекрасное убранство туалетной комнаты, я упал на колени перед унитазом, словно это был языческий идол. Ноги полностью отказывались меня держать, – даже стоя на коленях, я чувствовал, что есть куда падать. Я пытался вызвать рвоту, но ничего не получалось, – слабость была всеобъемлющая. Через несколько секунд после моего пришвартовывания к «фарфоровому другу» в туалет зашла Марина и спросила: «Павел, чем я могу вам помочь?» Мне стало ужасно стыдно за свою ничтожную стойкость, и я сказал: «Прошу прощения, Марина, мне очень стыдно за этот спектакль… У меня низкий гемоглобин… Можно мне воды». Марина принесла мне воды, я выпил стакан залпом, подумав, что теперь мне есть чем блевать. Но приступ тошноты отступил, а жажда была такой же сильной. Я стеснялся просить ещё воды, но Марина предложила налить ещё и я согласился. Выпив второй стакан, я как можно вежливее попросил оставить меня на некоторое время одного. Когда она ушла, я, всё так же стоя на коленях над унитазом, снова попробовал вызвать рвоту, но было очевидно, что это бесполезно. «Какой же я идиот! Позорище!» – думал я. «С другой стороны: когда занимаешься тем, что предсказываешь судьбу незнакомым людям, – можешь ожидать всяческих нестандартных ситуаций». На стенке унитаза я заметил прилипший тёмный волосок, но и тут меня не стошнило. Надо было подниматься с пола и валить домой. У меня как-то по-особому заболела голова. Через минуту я всё-таки собрался с силами, помыл руки, глядя в зеркало на своё, без преувеличения, зелёное лицо, и, с извиняющимся видом, вышел из туалета.

– Прилягте на диван, Поль. Хотите, я вам разогрею кусок мяса? – Марина открыла дверцу холодильника, но я её остановил своим решительным отказом.

Я не мог сопротивляться слабости и лёг на диван. Всё кружилось. Впервые в своей жизни я был так близок к обмороку на трезвую голову. Марина села в кресло около дивана.

– У вас есть ещё какие-нибудь вопросы ко мне? – мягко спросила она.

– Я… Мне непонятно: стану ли я актёром и писателем? Вы об этом упомянули, но как-то неочевидно что-ли…

– Такое дело… Я не могу сказать точно… Да, станете актёром, но не в прямом смысле… И писателем станете, но как бы, не совсем вы… Мне тоже не совсем понятно, я такого противоречия не встречала в данных своих предыдущих клиентов.

– Я не понимаю… – проговорил я и закрыл глаза. – У меня будет псевдоним что-ли?

– Может быть. Может, вы возьмёте женский псевдоним? Может быть, это и есть причина нестыковки в прогнозе? – Марина развела руками.

– Странно, я не планировал брать женский псевдоним… Я же хочу, чтобы меня узнавали… Женский псевдоним – это как-то необычно… – я балансировал на грани бодрствования и сна, и огромным усилием воли заставил себя подняться с дивана.

Я вспомнил Акунина, это к вопросу о женском псевдониме. Потом спросил:

– У вас, наверное, не часто люди в обморок падают?

– Не часто, всё больше плачут, – ответила Марина.

– Даже мужики? – с грустным смехом в голосе спросил я.

– Мужики даже чаще, – задумчиво ответила Марина.

– Это на нас похоже… Мне надо идти, простите за неудобства, – я вспомнил, что ещё не расплатился за оказанную услугу и вытащил из кармана бумажник, а из бумажника приготовленные деньги. – Я положу деньги на журнальный столик. Маша мне сказала, что это стоит три тысячи рублей, верно?

– Да. Я провожу вас до машины, – сказала Марина, когда я уже, пошатываясь, стоял в дверях. – Не возражайте.

Через минуту мы шли по заснеженной стоянке.

– Это ваша машина, я угадала? – спросила Марина, указывая на внедорожник Volvo.

– Что вы! Не-хе-хет. Вон моя машина, – кивнул я на покрытую слоем снега Ладу.

Я сел в кресло и завёл мотор. Марина стояла рядом с дверью. Мне было неловко.

– Спасибо, Марина, мне неудобно вас заставлять мёрзнуть, я смогу доехать до дома.

– Хорошо я пойду, но обещайте прислать мне сообщение, когда доберётесь.

– Обещаю, – пообещал я.

Марина ушла. Я включил передние и задний дворники, обдув и тронулся. Дорога была как каток. Я представил себя Санта-Клаусом в санях. Удивительное дело: Марина мне в течение четырёх часов рассказывала много всего интересного обо мне, а я помню только то, что записал выше, а это – не самые значительные вещи. Как говорила агент Скалли в конце каждой серии при докладе Скиннеру: «В этой истории больше вопросов, чем ответов». Включил радио. «Чёрный бархат от дождя промок…» – заиграло ретро. «Надо же, – какое совпадение», – подумал я. – «Та же песня, что и у Марины на мобильнике». Сделал громче; любимый певец моей мамы.