La Critica (первая книга казанской трилогии)

В течение следующих пятнадцати минут мы с Глебом, надев перчатки, в свете фонариков I-phon’ов перерывали все возможные места в кабинете. Хозяин висел посередине комнаты и против обыска не возражал. «Сука, так тебе и надо», – подумал я, кинув взгляд на господина Романова. Последним местом, где мы не посмотрели были карманы покойника. Я взял стремянку и поставил её возле висельника. Это от него, кстати говоря, воняло дерьмом.

– Ты что Аронов?!… О, Боже, – с отвращение прокомментировал Глеб.

– Отгадай загадку, Стальский, – шёпотом говорил я, ощупывая карманы Якова Семёновича. – Висит груша, нельзя скушать.

– Чёртов сумасшедший, – отреагировал Глеб.

В карманах у антикварщика трубки тоже не оказалось. Мы уже направлялись к двери, когда мой взгляд упал на лампу Тиффани, – это для её транспортировки предназначалась квадратная коробка.

Тут я позволю себе лирическое отступление. Мне всегда было наплевать на деньги, но я также, сколько себя помню, всегда был неравнодушен к красивым вещам; и тот факт, что вещи приобретаются почти исключительно за деньги, являлся, несомненно, моей личной маленькой трагедией.

– Не трогай тут ничего! Пойдём! – шипел Стальский с такой громкостью, что лучше бы он просто говорил.

– Иди, я тебя сейчас догоню, – загипнотизировано сказал я, глядя на лампу.

– Ты же не собираешься украсть эту лампу? – с тревогой спросил Глеб.

– Я тебя догоню.

– Ты же не собираешься украсть эту лампу?! Эту лампу с места преступления! Идиот! – прошипел Глеб и покинул помещение.

Я приблизился к витрине и окинул помещение взглядом, выискивая подходящую упаковку для лампы; картонную коробку мне брать не хотелось. Висящий на стене гобелен в стиле «хозяин летнего кафе зимой повесился в сортире» (т.е. в стиле абстракционизма) мне показался тем, что надо. Не трогая ничего из поверхностей и вещей, которые я не собирался красть, я снял гобелен со стены, постелил его на пол, затем поставил лампу в середину гобелена и запахнул углы, – получился мешок деда Мороза с подарками.

– Будем считать, что это моя компенсация, – сказал я Романову, осторожно закидывая мешок за спину.

Только мы погрузились в машину, у меня зазвонил телефон. Бимерзкий.

– Привет, – сказал я.

«Что там у вас?»

– Романов мёртв, – сообщил я.

«Идиоты! Вы идиоты!» – вспылил Бимерзкий.

– Да это не мы, – поспешил поправиться я. – Он, вроде, повесился.

– Дай-ка сюда трубку, – сказал Стальский, вырывая у меня из рук трубку. – Аронов спёр из кабинета лампу! – сказал он адвокату.

«Лампу? Он что дурак?»

– Это лампа Тиффани, – громко, чтобы Марк услышал, сказал я.

Глеб поставил на громкую связь.

– Слушайте и запоминайте, – сказал Бимерзкий. – Сейчас Аронов остаётся около дверей служебного входа и вызывает полицию, а ты, Стальский, с награбленным, едешь ко мне в офис и ждёшь меня в приёмной. Я выезжаю к Аронову. Где уж это?

– Напротив шубовского автокомплекса, – хором сказали мы с Глебом.

– А понял. Всё.

Реальность – это всегда приманка для новичка,

по пути которой далеко не пройдёшь

М. Пруст

Глава о всаднице красного Ягуара и об опасениях связанных с ней

29.12

Мы с Глебом сидели в «Суши “Вёсла”», ждали заказ и вели околофилософскую беседу. Через пятнадцать минут обещал подойти Шуба. Да, мы всё ещё были в городе.

Двадцать пятого и двадцать шестого меня допрашивали по делу о самоубийстве антикварщика. Я рассказал следователю, что у меня с Яковом Семёновичем были дела насчёт купли-продажи мебели моей покойной бабушки, а в этот раз мы должны были встретиться касательно покупки (мной у него) часов из коллекции Саломонса. В тот момент мне ничего попроще в голову не пришло, поэтому и далее – на последующих допросах – пришлось придерживаться версии с этими часами из коллекции Саломонса. «И что, дорогие часы?» – хитрой интонацией спросил следователь. «Нееет… – деланно легкомысленно махнул я рукой и прикрыл левое запястье правой ладонью. – Подделка». «И зачем тогда эти ненастоящие часы вам?» – как бы уличая во лжи, спросил следователь. «Красивые. Пыль в глаза пускать» – ответил я. И вот, якобы, мой друг – Стальский – подбросил меня до антикварного салона и оставил там. Я вошёл через служебную дверь и обнаружил Романова. «Я вас попрошу не покидать город», – на прощание сказал следователь. «Не могу обещать, – честно сказал я. – У меня в планах отдых за границей». Следователь ничего не ответил.

Итак, мы сидели в кафе, болтали и поджидали Егора. Стальский высказывал философскую мысль о человечестве и своём месте среди него, а я с полуулыбкой внимательно его слушал.

– Чтобы по-настоящему хорошо ладить с людьми, нужно много всего знать, – это для того, чтобы чаяния людей, хотя бы в теории, не были тебе чужды; но главное: любить людей. Если ты не любишь людей – не всё потеряно; у тебя ещё есть шанс поладить с ними, если научишься любить «идею людей», некоего «абстрактного идеального человека». Такая вот обманка для самого себя.

– Да, – только и сказал я.

– «Поле сражения было и в течение столетий будет полем ещё не одного сражения», – напоследок изрёк Стальский и многозначительно посмотрел на меня.

– Да, пожалуй. Но мы сражаться уже не будем. По крайней мере, на этом поле.

– Ладно, – приподнимаясь и оглядываясь, сказал Глеб. – Пойду теперь и я помою руки.

Он удалился, а я начал переписываться с Мартой. Я ей сообщил, что Глеб вернул Ягуар своей благодетельнице. Она ответила: «Я предполагала, что он так поступит. Родители очень надеялись, что вы успеете приехать до Нового Года. А уж я как на это рассчитывала, милый. Если бы сели на самолёт, то успели». Я обдумывал ответ и смотрел на своё отражение в погасшем экране телефона, когда за окном раздался рёв двигателя, задрожали стёкла, и сработало несколько сигнализаций у припаркованных около заведения машин. Я машинально повернул голову в сторону улицы, но, не разглядев ничего интересного, снова уставился в телефон. Девушка-официант принесла наши напитки, я кивнул ей и нажал на центральную кнопку мобильного, затем начал набирать сообщение в WhatsApp’е. Напротив меня сел человек, и я сказал: «Приколись, Стальский. Марта мне прислала твою детскую фотку!..» Я развернул телефон в сторону собеседника и вздрогнул от неожиданности, – передо мной сидела женщина и внимательно меня рассматривала, а потом опустила глаза на экран телефона, который я всё ещё держал повёрнутым к ней. Я собирался что-то сказать, вроде «извините, тут занято» или «это место моего друга», но мой речевой аппарат отказался мне повиноваться, а в следующую секунду я поймал себя на ощущении, что и мыслей у меня никаких нет. Я как бы оказался в плену мгновения. Мне показалось, что я в этом мгновении заточен уже целую вечность, будто вся моя жизнь и все мои воспоминания существуют только для того, чтобы я не скучал, находясь всегда в одном и том же месте, а именно – в этом мгновении. Я сижу, как растение в горшке на подоконнике, а меня рассматривает какое-то существо.

Моё оцепенение прекратилось в тот момент, когда пискнул мой телефон, приняв новое сообщение в WhatsApp’е от Марты. Незнакомка на мгновение отвела от меня глаза, кивнула на мой мобильник и сказала:

– Поздравляю.

– А-ах… – как будто вынырнул я с глубины. – Кхе!.. Э…

– Вадим-LaCritica, не так ли? – скорее утвердила, чем спросила женщина.

В этот миг я подумал, что она моложе, чем мне показалось вначале. А в следующую секунду она нахмурилась, и мне показалось, что она стала старше лет на пятнадцать. «Чёрт! Наваждение!» – подумал я, а потом сформулировалась очень знакомая в затруднительных ситуациях мысль: «Где Стальский?» Я с надеждой подумал: «Вот сейчас придёт Глеб и отгонит от меня эту сумасшедшую, и другую сумасшедшую, и гипотетических хулиганов, и умозрительных врагов, и инопланетных захватчиков, если потребуется».

– Твой партнёр немного занят, – сообщила мне незнакомка. – Он беседует с поклонницами. В данный момент они делают селфи.

Я посмотрел в сторону туалета в надежде разглядеть Стальского, но в моём поле зрения его не было. Я приуныл. Есть уже не хотелось.

– А вам что?..

– Да я просто так… – беззаботно махнула рукой блондинка (она была блондинка). – Просто, знаешь, решила увидеться лично. Перекинутся парой слов перед вашим отъездом.

– Перед нашим отъездом? – переспросил я.