Самая светлая ночь

– Что обрету я?

– Себя, должно быть. – Джина долго всматривалась в его лицо. – Каждый из нас соберет из осколков единое целое. Все, что неизбежно должно случиться, случится сейчас.

– Сейчас?

– Мы ближе, чем когда бы то ни было. И скоро мы вернемся домой. Туда, где мы должны быть, так далеко от этой планеты, как только можно себе вообразить. Туда, где вращаются миры, принадлежащие существам, отличным от людей, отличным даже от меня с тобой. Там, где вокруг неизвестных звезд оборачиваются неизведанные планеты, живые, трепещущие, принадлежащие не нам, но готовые подчиниться. В глубине этих миров мы потеряемся, обретая связь с новыми светилами, и вся наша сила сольется с ними в едином потоке жизни. – она замолчала, опустив глаза, и ветер свежим теплым потоком всколыхнул ее волосы.

– Я готов следовать за тобой, Джина. Я готов помочь тебе, о чем бы ты ни просила. Все, что открылось мне в тени тропы, что ты мне указала, все это спасло меня, вырвало из беспомощного света жизни. – Дориан протянул к ней руки. – Я готов помочь. – повторил он.

– Боюсь, помощь твоя будет лишь в отрешении. Однажды, рано или поздно, ты изберешь иной путь. Наши дороги разминутся, но, поверь, куда бы ты ни пошел, кто бы ни завладел твоим разумом, сила твоя принадлежит мне – я отметила тебя, я тебя нашла. – она улыбнулась печально и задумчиво, и взгляд ее снова стал подобен космосу. – Дождись моего сигнала, Дориан. Очень скоро я вернусь за тобой. – Незаметно и бесшумно она удалилась, и лишь занавески легко всколыхнулись, соприкоснувшись с ней.

Дориан вздохнул. Он долго стоял и ждал, когда же вновь появится мраморное лицо в окне напротив, когда глубокий взгляд пронзит его, а после перелетит через плечо и разобьется о стену. Безуспешно. Джина не появлялась, не мелькал ее силуэт за остывшим стеклом, не перемещался по мерцающей холодным светом комнате. Она словно бы испарилась, словно ее никогда там не было.

Оставив бесполезное ожидание, Дориан сел за мольберт.

Пустой холст быстро покрылся черными угольными линиями, разбросанными небрежно, но в своей совершенной недосказанности формирующими четкие очертания того, что художник собирался изобразить: вид на обшарпанную каменную стену дома напротив с черным пятном окна Джины и мерцающей тенью силуэта в нем.

Прошло не мало времени, прежде, чем Дориан решился отдохнуть.

Он встал, размял затекшие ноги и снова выглянул в окно. В небе седел приближающийся вечер, и огненным дымом расплывались облака. Он тихо вздохнул. Ему показалось, что он даже произнес имя Джины. Возможно, он действительно что-то прошептал, но было ли это действительно ее имя?

Он глядел в пустоту окна напротив, в надежде отыскать мерцающий силуэт в ее чернильной глубине, но лишь после полуночи ледяные синие огни сверкнули в ней, подсвечивая бледное лицо.

– Как только тьма окутывает город, Дориан, осознаешь ли ты, чего не хватает тебе в ее могильном холоде? – спросила Джина, едва представ его взору.

– Боли. – чуть слышно произнес Дориан, и голос его дрогнул, и сам он не поверил, что сказал это.

– Чужой боли. – прошептала Джина, всматриваясь в его лицо.

– И смерти. – Дориан сжал руки в кулаки и замер в томительном ожидании чего-то зловещего, чего жаждало сейчас его сердце, сейчас, когда ночь затмила солнце, когда зло и добродетель соединились под покровами одной сатурновой тени. – Но я не могу, я не должен больше убивать… – вдруг произнес он сдавленно, но воля сердца остужала его голос. В глубине своего сознания он понимал, что не просто может убивать, но жаждет этого. И темные глаза сестры Джонатана, и локоны Марианны были им позабыты, а смертельное очарование их пустых оболочек более не удовлетворяло его.

– Если бы ты только верил собственным словам, – произнесла Джина тихо, – я бы позволила тебе уйти. – она протянула ему руку, освещая синими огнями ночной воздух. – Но ты не веришь.

– Но как долго будет это продолжаться? – Дориан уверенно перескочил на подоконник Джины и встал рядом с ней, с высоты своего роста всматриваясь в ее лицо. Огни на кончиках ее перчатки стали изменять свой цвет с синего на фиолетовый, и с каждой секундой продолжали алеть. Джина сжала руку в кулак, не раскрывая ладони до тех пор, пока цвет их не превратился в багровый.

– Чувствуешь, как близко мои враги? – задала она вопрос Дориану. Кровавый свет заполнил комнату, и Джина коснулась мерцающими огнями руки художника. – Я ощущаю, как близка моя утраченная сила. Ближе, чем когда бы то ни было за все века моего ожидания.

Дориан кончиками пальцев прикоснулся к огням и ощутил их легкую дрожь.

– Я чувствую. – произнес он осторожно, и в алой глубине растеклась поглощающая свет темнота. – Но я чувствую, что они – не моя цель.

– И где тогда твоя? – Джина наблюдала за тем, как пальцы Дориана пронзает багровое сияние.

– Я пока не в силах это постигнуть. Мой ум сейчас похож на бездну хаоса. Единственное, что я понимаю, так это то, что становлюсь иным. Быть может, ощущая себя собой гораздо больше, чем когда бы то ни было в жизни.

– Знаешь, Дориан, как сохраняется тонкий узор кожи рептилий на камне? – прошептала вдруг Джина, встречаясь с ним взглядом. В алом свете его глаза казались эбеново черными, лишенными зрачка. – Исходный материал заменяется камнем, и камень принимает обличье животного, камень становится шкурой.

– Едва ли я тот самый камень. – ответил он ей шепотом.

– Так или иначе, камню требуются тысячелетия, Дориан. Исчезнешь ты или впитаешь в себя иную сущность – подумай. Кто ты в этом пласте времени? Готовый измениться камень или мертвый, отдающий свое тело земле, зверь?

Джина бросила на Дориана странный взгляд, оставшийся ему совершенно неясным. Был ли то намек, упрек или небрежное намерение сказать больше, оборвавшееся, едва начавшись, он не знал. Сейчас, в очередной ночи, он слепо следовал за ней, доверяя ее инстинктам, полагаясь на нее, вверяя ей собственную жизнь, он отдался ей, растворился в ней, как самый покорный ученик в знаниях и силе своего учителя. И ночь вновь поглотила их, провожая в объятия смерти.

9

17—18 октября 1849

Стояла глубокая ночь, такая же прозрачная и сухая, как и прошедший день. Листья шелестели в придорожной пыли и завивались в танце прозрачными рваными пластами охры и сепии. Ветер был теплый, будто бы летний, и пахло пылью и сухой корой. Пробираться сквозь дремучий лес под покровом теплой осенней ночи, вдыхая воздух, кристальный, мягкий, ласкающий лицо, было пределом мечтаний любого существа, жаждущего в этот час свободы.

Чувства обострялись под ровным щитом луны, неподвижно застывшем в шелковых складках небосвода, и сердцу казалось, что каждый шаг и каждый вдох – словно походка по берегу, устланному шелками и лепестками несуществующих в вещественном мире цветов, походка по мягкой воде, нагревшейся за день и сейчас теплой, что парное молоко; это словно вдох под водой, когда ты вдруг осознаешь, что не утонешь, что легкие твои полны влаги, но ты чувствуешь себя так же, как и мигающие чешуей рыбы – дома; это – как сон, что подкрадывается в полночь; воздушная волна, что несет тебя в неосязаемом и вечном течении вселенной.

Дориан шел следом за Джиной. Вокруг вырастал густой непроходимый лес: деревья и кустарники стояли, что частокол, и повсюду извивались вьюны и колючие стебли.

Ночь. Сухая и чистая ночь. Дориан часто дышал и пьянел от свежести и переполнявшей его грудь необъяснимой воздушной свободы.

– Там, впереди, есть небольшое затянутое тиной озеро, – говорила Джина, – и нам следует привести туда нашу жертву.

– Где же найти ее в столь поздний час в лесу?

– Через пару миль мы выйдем на дорогу, где экипаж неких Спенсеров столкнулся с поломкой и задержался там на некоторое время. До тех пор, пока к ним не придут на помощь, мы должны выманить младшую дочь – Эмму. И это будет твоей задачей. Запомни: светлые волосы и очки. Да, впрочем, она первая тебя обнаружит. Я буду ждать вас у озера в полумиле к северу. К нему от дороги ведет тропа, следуй по ней.

– Едва ли увести ее оттуда будет так просто, как это звучит из твоих уст. – произнес Дориан, глядя на преобразившееся под луной лицо Джины. Оно словно бы отражало лунный и звездный свет, и Дориан осознал, как никогда прежде, что видит перед собою творение далекого космоса.

– Она последует за тобой, как только почувствует, что ты рядом.

– Почувствует?

– Верь мне и делай, как сказано. – Джина вдруг замерла, указывая Дориану на какое-то движение на открытой поляне впереди них. Там к небу вздымалось пламя и дым от костра. Огонь выхватывал из мрака несколько бледных угловатых лиц, тройку лошадей и громаду экипажа, и тени плясали на них, словно духи зла.

– Подойди ближе, Дориан! – прошептала Джина. – Задержись на мгновение за ее спиной и следуй своей дорогой. Она заметит тебя, не сомневайся! – она исчезла, будто бы превратившись в невидимую лесную нимфу, которую унес за собой вдаль порыв ветра.

Дориан осторожно подкрался к поляне. Он видел мужчин, женщин и детей у костра, различал юные овалы нежных лиц, и разобрал, наконец, в этом множестве Эмму. Юная леди с волнистыми бледно-пшеничными волосами сидела на корнях дерева, читая над лампой. В темноте Дориан сумел разглядеть овал ее лица: маленький, приплюснутый, с впалым подбородком с оттененной ямочкой на нем.

Как только Дориан приблизился к ней, трава зашуршала под его ногами, и теплый сухой ветер своим веянием принес к Эмме тонкий аромат его тела. Она тотчас же обернулась. Силуэт прекрасного мужчины, казавшегося совсем юным в серебристом полумраке полнолуния, волшебно проступал между стволами деревьев и жесткими плетьми ветвей. Эмма отложила книгу в сторону и поднялась на ноги.

Голубое платье тихо зашуршало в тишине осенней ночи, зацепилось за кустарники, но не смогло остановить его обладательницу. Молодая леди осторожно проплыла между деревьями, следуя за тонким силуэтом ведущего ее на смерть художника.

Дориан шел медленно, приостанавливаясь и оглядываясь, чтобы в темноте девушка могла разглядеть его лицо. И она могла. Она шла, будто зачарованная, околдованная его красотой.

В тишине леса Дориан мог различить ее шепот, звук ее тонкого голоса, проходящего острыми иглами сквозь его жилы, и ему отчего-то становилось страшно, и тупая боль разливалась по его телу, отбивала убогий свой ритм по каждой его клетке, по каждой капле крови. Эмма звала его и ускоряла шаг в попытке настичь и убедиться в том, что он – лишь сон, лишь призрак, существующий только в ее сознании.

Когда они оба вышли на мягкий топкий берег пруда, Дориан остановился, и фигуру его, и волосы, и лицо облило тусклое сияние луны. Эмма замерла, онемев на мгновение, и тело ее словно парализовало. Видение, казавшееся ей плодом собственного воображения, возникло перед ней в полнокровном обличье. Она не могла принять этот образ в своей голове, но точно знала одно: даже если он окажется убийцей, даже если решит выпить всю ее кровь до последней капли, смерть эта ей не страшна.

Дориан протянул Эмме руку так, словно приглашал ее на танец. Эмма приблизилась к нему и вложила свою руку в его ладонь. От теплого живого прикосновения, она чуть было не лишилась сознания, но Дориан притянул ее к себе и обнял так, как обнял бы Клариссу, будь она сейчас здесь вместо этой несчастной жертвы.

Дориан стал направлять Эмму к озеру и продолжал вести ее до тех пор, пока оба не оказались в воде по бедра. Эмма даже не успела выдохнуть, как Дориан легко толкнул ее в грудь, и она, ощущая страшную слабость в коленях, сама опрокинулась в воду. Тут же кто-то больно схватил ее за волосы и потянул вниз. Задыхаясь черной тиной и песком, глотая пресную грязную воду, Эмма восторженно глядела на размытую фигуру отрешенно наблюдающего за ее смертью ангела.

Когда Эмма перестала дышать, Джина и Дориан вместе вытащили на берег ее тело и бросили на траву. Джина вложила в руки Дориану нож, но художник отказался от него, различая затопленный у берега ржавый топор. Он взял топор обеими руками и возвысился над трупом девушки.