– Успокойся, я сказал. Так вот, Сталин издал закон. Сын за отца не отвечает. Ясно?
– Нет,– шмыгнул носом Костя, но выт перестал.
– Так вот, по закону, судить будут Байзеля и только. А тебя нет.
– Честно? – просиял Костя.
– Честно, только если ты мне передашь шкатулку. Иди быстрее, ты меня совсем уморил.
С радостным гигиканьем Костя помчался прочь из комнаты, а Пасенков обессилено упал в кресло. Эта беседа о законности его изрядно вымотала.
Через пару минут чуткое ухо Ярослава Ивановича уловило неясный шум на лестничной клетке, и тогда он быстренько подхватил рюкзак и выскочил в прихожую. Кто-то явно спускался сверху по лестнице, судя по голосам, это был Байзель со своими приятелями. Поднявшись на чердак, они обнаружили, что никакой опасности и близко нет, и теперь неспешно возвращались, чтобы закончить трапезу. Пасенков резонно решив, что синица в руках лучше, стал спускаться вниз, немного сетуя на нерасторопность Кости. Еще через пару-тройку минут он уже был на свежем воздухе.
К тому момент Костя только добрался до заветной шкатулки, и крепко сжав ее руками, побежал в свою комнату. Обнаружив, что Карлссон уже улетел, Семенко моментально обмочился, потому что был застигнут с поличным, возвратившимся Байзелем.
– Это не я, это не я,– запричитал он, пряча шкатулку за спину.
– А кто?! – заревел суровый наставник.
Выдрав шкатулку из судорожно сжатых пальцев, Байзель швырнул воспитанника на диван. Плюшевые медведи, сидевшие на нем, вежливо расступились, и Костя хорошенько треснулся башкой об стенку.
– Я тебя предупреждал?
– Ждал… – всхлипнул Костя.
– Шкатулку трогать запрещал? – от волнения Байзель заговорил стихами, что еще больше его разъярило.
– …щал…
– А ты почему тронул? А?
«Кожаное пальто» шепнул Адольфику: «Неспокойно тут у него». И нацисты на цыпочках вышли на лестницу и потопали на улицу. Костя забился в истерике.
– Почему тронул шкатулку?!
– Мне Карлссон приказал!
– Карлссон?! Где он? Где? – Байзель принялся крушить мебель. Медведи опасливо косились на него.
– За столом нет, и за шкафом…ммм….нет. Где же Карлссон? Где?
– Да…
– Что да?
– Да, нету…
– Я спрашиваю, где он?
– Улетел, уже улетел… я…
– Улетел? Ах, ты ж сволочь!
Байзель принялся шарить по комнате, в поисках предмета, которым можно запустить в Костю, и наткнулся на лежащий посреди комнаты вентилятор, забытый Пасенковым. Он схватил его и замахнулся. Костя с медведями вжались в диван.
–…а вентилятор оставил,– неожиданно произнес Байзель и опустил руку,– откуда это? Ты притащил?
Костя замотал головой:
– Нет, я ж тебя предупреждал, что это не мои проделки. Это уголовное дело, между прочим.
– Так,– сказал Байзель и сел в кресло,– говори начистоту.
Костя приосанился и стал рассказывать:
– Прилетел Карлссон, сказал: «Шкатулку добудь». Я отказался. Бил… – лицо Кости на миг скривилось,– потом он сказал, что шкатулку для Гитлера нужна, я и подумал…
– Кому нужна? – Байзель обхватил свою лысую голову руками и стал раскачиваться в кресле из стороны в сторону.
– Гитлеру. Он еще говорил: «Гитлер – капут», и другие нехорошие слова. А я сказал, что нет, «Гитлер – зиг хайль! Хайль!» – Костя принялся скакать по комнате, выкрикивая партийное приветствие, и еще какие-то малопонятные обрывки фраз на немецком, типа «партизани», «арбайтен» и «млеко-яйка». Байзелю раньше всегда это нравилось.
Сегодня же наставник встал из кресла и со шкатулкой в руках молча вышел из комнаты, несмотря на то, что в Костиной уже во всю шла подготовка к военному параду, и медведи, кряхтя, одевались в эсэсовскую форму, и цепляли на свои могучие плечи винтовки и автоматы. Семенко помогал им одеваться и одновременно с расческой под носом усиленно изображал фюрера. Орать он не переставал, потому что знал, что разжалобить Байзеля можно только этим нехитрым способом. Однако наставнику уже было все равно. День вымотал его, и он, завалившись в кровать, и спрятав под подушку свою шкатулку, моментально уснул. И снились ему плюшевые немцы в рогатых касках и парящий в небе Карлссон с красными звездами на жирной заднице.
ЗАСРАНЦЫ
– Не, ну, карличек, ну покажи, что у тебя в этой коробочке! – приставал к Буцефалу Костя Семенко, пританцовывая от нетерпения, и во всю пуская слюни в разные стороны.
– Пошел вон, урод! Сто раз тебе говорю! – огрызался карлик, пытаясь вытолкнуть Костю из лодки при помощи весла.
От Костиных подпрыгиваний и карликовских размахиваний лодку кидало из стороны в сторону, и утонуть бы придуркам, но все это действие проходило на мелководье и до берега было метра полтора.
Вечерело. Сжимая весло одной рукой, второй карлик ухитрялся прижимать к телу картонную коробку из-под торта.
– Ну, дай же мне посмотреть! – вопил Костя, с него капало. Капли воды, пота и слез собирались в ручейки, и стекали на дно плавсредства.
А все так хорошо начиналось. Карлик предложил сплавать за сокровищами, на улице стоял май и в школу совершенно не хотелось. Там Семенко ожидали сразу два урока труда, вернее домоводства, потому что провинившегося Костю мстительный Рожок наказал и определил ему в наказание два урока с девочками. Девочек Костя не любил и боялся, еще больше чем мальчиков, и потому представив, что он пират, нацепил на ухо серьгу и поплелся на реку.
Там в компании Буцефала они отвязали старинную лодку деда Шенделяпина, стащили из сарайчика весла и мужественно переплыли на другой берег, благо плыть было недолго – метров пятнадцать. Семенко трусил ужасно, но держался молодцом. На другом берегу, карлик немедленно отыскал старую немецкую саперную лопатку, вручил ее Косте и приказал копать под здоровенным дубом, причем сразу в трех местах, а сам принялся носиться вокруг и давать советы.
Промучив Семенко около часа, Буцефал хлопнул себя по лбу и вспомнил, что сокровища спрятаны в дупле этого самого дуба, после чего немедленно туда полез. Через секунду он появился снаружи, уже с картонной коробкой, и, не говоря утомленному "домоводством" сообщнику ни слова, прыгнул в лодку и отчалил от берега.
Но Костя успел среагировать, и ввалиться в лодку следом за наглым карликом, так как тот управлялся с веслами недостаточно умело. При этом он орал на все Триполье и требовал немедленно поделиться добычей.
– Пятнадцать человек на сундук мертвеца! Йо-хо-хо! И бутылка рома! – распевал нарочито грубым голосом веселящийся карл и продолжал отмахиваться от наседающего Кости тяжелым веслом.
– Ихи-хи! – подвывал Семенко,– дай мне коробочку!
– Пошел вон!