– А, учителем. Понятно. И чему ж ты детей учишь, учитель? Как на собак брехать?
– Нет, я… – Рожок покрылся гусиной кожей, было холодно и отчего-то стыдно.
– Нет? А чему математике? Физике? Или литературе? А?
– Рисованию…
– Рисованию? Это случаем, не твои рисовальщики всю больницу граффити испошлили?
– Не знаю я.
– А кто знает? Твои. Не оправдывайся. Вчера машину на стоянке оставил, так какая-то сволочь два баллона на нее вылила. Суки! Вот учишь их, учишь, лечишь их, лечишь, а они… Стринги нацепят и ходют. Извини…
Врач вздохнул, как паровоз, во всю свою чудесную грудную клетку.
– Такие вот дела, учитель… Эх…
Помолчали. Рожку совсем стало не по себе.
– Ну и на что жалуешься, педагог? Хотя погоди, дай угадаю. Я ж врач, не так ли? – хирург неожиданно подмигнул Петру Ивановичу, а тот машинально подмигнул в ответ.
– Ишь, размигался! – тут же возмутился врач,– нечего мне мигать, я тебе не барышня! Смирно стой.
Рожок вытянулся в струнку.
– В армии служил?
– Нет.
– Во флоте?
– Нет.
– Понятно. Взяточник?
– Да, то есть, нет,– Рожок смешался и закашлялся.
– понятно, так коленки слабенькие, косточки хрупкие. А так вроде ничего. Пахать на тебе надо, учитель. Чего пришел?
– Я это… У меня суставы, и тот еще на санках один…
– На санках? Проверим сейчас твои суставы. Давай на шпагатик присядем.
– Я не могу…
– А что пробовал?
– Не, но я …
– Так попробуй! Ножки шире, еще шире, ручками не помогать. Попкой не крутить.
В конце концов, Рожок плюхнулся на пол и застонал уже по-настоящему.
– Встаем, встаем! – подбодрил его жестокий доктор,– не получился шпагатик, это ничего. А ну-ка теперь пальчиками пол достаем. Достаем. Животик не мешает? Отличненько!
Петр Иванович аж покраснел от напряжения, но все-таки ковырнул линолеум своим коготком.
– Прекрасно! Хотим, если можем! Или наоборот? Не важно. Так правую ножку туда, левую сюда, локоточками об полик опираемся, правая вверх! Держим позицию! Держим…
Рожок от натуги уже сипел, но, тем не менее, старался.
– Левую, левую вверх. На раз-два-три!
Тело учителя рисования с тяжелым шлепком грянуло на пол и растянулось в живописной позе. На доктора это впрочем, не произвело никакого впечатления.
– Отжимаемся от пола, и раз, и два! – он покрутил ручку магнитофона, и в кабинете зазвучала бодрая музыка. – С хлопочком постараемся! И раз, и два… Стоп! Держим все. Держим! Отличненько.
Снова шлепнулось.
– Правая ножка вверх! Левая ручка в сторону! Стоим, стоим… И теперь отвечаем доктору. Быстро и по-существу. Какого черта приперся?
– Мне, мне…
– Не мычим, отвечаем по – существу. Суть.
– Нет, мне…
– Я сказал не мычать! Правая ножка…
– Я все скажу!
– Молчать! Стринги вниз! Пол пальчиками достаем. Фу… Гадость… Одеваемся!
Рожок подтянул трусы и тяжело дыша, потянулся за остальными вещами.
– Минуточку! – после рывком поднялся из-за стола и отвесил коленом под зад больному увесистый пендель. Рожок пулей вылетел из кабинета, а вослед ему полетели ругательства и верхняя одежда.
Захлебываясь слюнями и путаясь в рукавах и штанинах, учитель рисования стал натягивать на себя вещи, по ходу отдаляясь все дальше и дальше от страшного кабинета.
– И чтоб я тебя тут больше не видел, извращенец,– услышал он гневный голос доктора,– детей он в стрингах учит! Чему интересно такой может научить? Рисовальщик, бля…
Хлопнула дверь. Рожок по быстрому застегнул оставшиеся пуговицы и помчался бегом в школу, потому что до начала урока оставалось уже не так много времени.
КАРЛССОН
– Ты что делаешь, придурок? – заорал Байзель выходя на балкон собственной квартиры.
Его воспитанник Костя Семенко испуганно шарахнулся и чуть не вывалился через перила.