К обеду, когда внутренности перестали бунтовать и в душе наступило равновесие, Савелий запряг Черныша в телегу и отправился в урочище Шар кошкар на севере станицы, к одноимённому озеру, где собрался нарезать камыша. Три года назад он затеял обновить крышу сарая, но призыв на службу нарушил планы. Теперь кровля почернела и местами совсем сгнила. Не привыкший к упряжи Черныш, недовольно мотал головой, безуспешно пытаясь избавиться от хомута, брыкался и резко дёргал телегу в стороны. Савелий пару раз перетянул паршивца плёткой и на какое-то время это подействовало.
Черныш убрал свой гонор, и приняв реальность, пошёл спокойно. На повороте к озеру, у протоки, в кущах сидел старый казак Тимофей, с которым Савелий, ещё будучи пацаном ловил рыбу. Старый Тимофей привстал с коряги и прикрыв ладошкой глаза, воззрился на Савелия. Он какое-то время рассматривал Савелия, затем произнёс шершавым голосом:
– Не признаю тебя, ты из Самохиных, что ли?
– Нет, дедушка, я Черкашин, сын Ивана Филипповича. Савелий я.
– А рыбачёк, – узнал его старик, – Эка ты вымахал, настоящий казак!
– А вы дедушка, вроде уменьшились. – рассмеялся Савелий.
– Так ведь всё по закону: где-то прибудет, а где-то убудет, – философски заметил старик, и давая понять, что разговор окончен, отвернувшись, сел на корягу.
Савелий обогнул озеро и подъехал к дальнему берегу, где камыш стоял высокой сплошной стеной. Остановившись у кромки берега, он положил кинжал и карабин в телегу и пустил Черныша пастись, а сам, снял сапоги, закатал штаны, и подоткнув полы черкесски, полез в воду. Осторожно чтобы не напороться на торчащие обрезки камыша, Савелий прошёл вдоль берега, достал из-за пояса серп и стал срезать высокие стебли под самый корень. Скоро на берегу выросла большая куча очерета, которую разделив на части и связав с двух концов, Савелий погрузил на телегу. Получилось достаточно, чтобы с запасом починить кровлю. Савелий не спеша омыл мелкие ранки от порезов, обмотал ноги портянками и надел сапоги. Затем, отряхнув черкеску, взгромоздился на большой воз из вязанок камыша. Не доезжая к протоке, где встретил старика Тимофея, Савелий услышал выстрел. Он остановил Черныша, и скатившись вниз, сунул руку под связку камыша, где лежал карабин. Знаком показав Чернышу стоять на месте, Савелий осторожно и скрытно двинулся к кущам. Первое, что он увидел были всадники, которых, поначалу, он принял за ногайцев, но приглядевшись, он понял, что это чеченцы. Их было двое: один на коне, а второй, спешившись, колдовал над стариком, прилаживая к его шее камень. «Шакалы проклятые, что вам старик сделал?» – возмутился Савелий. – «Зачем его надо было убивать». Несколько мгновений спустя он увидел ответ на свой вопрос: из кустов верхом на кауром коне появился третий абрек ведя за собой четвёрку связанных между собой коров. «Вот сволочи!» Савелий прицелился и выстрелил в пешего чеченца. Тот, сделав кувырок, упал в воду у самого берега. Остальные бандиты, достали ружья и дали беспорядочный залп по кущам, откуда был произведён выстрел. Савелий, между тем успел перезарядиться, вышел на дорогу, и прицелившись, выстрелил во второго абрека. Чеченец зашатался и склонился к шее коня. «Двое». – со злорадством отметил Савелий. Он поглядел на оставшегося чеченца: – «Этот не пойдёт один на один». Действительно, третий, самый молодой, как и предположил Савелий, разразился потоком ругательств, и подхватив под уздцы коня раненого подельника, ускакал по дороге ведущей на северо-восток, в сторону Сулейманова кургана. Савелий подошёл к Тимофею. Старик был мёртв. Рядом в воде валялся зарезавший его чеченец, видимо за то, что старик стал невольным свидетелем кражи четырёх коров. Савелий раскидал часть связок камыша и сложил тела в телегу. Подумав, вернул связки обратно, и привязав коров сзади телеги, отправился в станицу. У дома атамана, на скамье, Савелий увидел двоих стариков. Они ещё издали приметили диковинный обоз и один из них, старший Герасимов, спросил подъехавшего казака:
– И где же ты, милок, столько коров наимал?
– На Шаре дедушка, а что, Алексей Михайлович дома?
– Дома, ты заходи.. Черкашин что ли?
– Он самый, – бросил на ходу Савелий взбегая по ступенькам на крыльцо.
Атаман, выслушав Савелия, поднял своё грузное тело из-за стола.
– Пойдём поглядим, – сказал он, вздохнув от навалившейся проблемы.
Когда Савелий снял вязанки камыша, Атаман посмотрел на тела и увидев труп чеченца, покачал головой:
– Этого нам только не хватало. Знаешь кого ты приземлил?
– Кого?
– Кого-кого, – передразнил атаман, – родственника своего,.. Беноева Юсуфа, чёрт тебя подери!
Теперь только Савелий припомнил, что прапрабабка Хава была из Беноевых, очень серьёзного и воинственного клана.
– На нём не было написано: чей он, – пытаясь оправдаться поднял голос Савелий, – было ясно, что он вор.
Атаман снова вздохнул и покачал головой.
– Дай бог, чтобы родственники не узнали кто виноват в смерти Юсуфа. Не то откроют на тебя охоту, а это, сам знаешь, не с врагом на поле боя… в общем пора тебе обратно на Линию. Тебе сколько осталось отпуска?
– Две недели.
Атаман поскрёб за ухом, подумал и сообщил:
– Даю тебе три дня. Со двора никуда. О случае этом никому ни слова. Чеченца ночью подкинем на тот берег, пусть голову ломают: что да как.. Потом дошлю к тебе человечка – он расскажет, как дела обстоят.
После этих слов атаман, видя, как сник Савелий, похлопал его по спине и попробовал утешить:
– Не унывай, всё как-нибудь устроится, может ещё обойдётся…
Глава 9
«Кровная месть среди горцев – закон.» – раздавив пальцами клопа найденного в складках рубахи, пояснил старый Савелий. – «Кровник брался за оружие, чтобы кровью убийцы смыть кровь убиенного родственника. С этого момента главным в его жизни становилась месть». Прадед прищурившись поглядел здоровым глазом на испачканные кровью пальцы, затем на Филю и сказал: – «Я расскажу тебе одну историю.. Она началась из-за такого же, как ты, мальца». – И Савелий поведал правнуку о том, что случилось с казаком, Михаилом Караваевым из Старогладовской лет тридцать назад. В тот день, когда началась эта история, Михаил с сынком Алёшей возвращался с рыбалки. Они шли от Терека по лесу к Южному посту и тут пацан, вспомнив, что забыл на берегу одну из своих удочек, рванул обратно, только пятки засверкали. Удочки были особенные, наборные. Михаил присел на бревно и стал ждать. Время шло, а сына всё не было. Наконец, терпение казака лопнуло и он вернулся на берег, где застал следующую картину: вцепившись в черкески, словно два щенка, его сын и непонятно откуда взявшийся здесь чеченский подросток, валтузили друг друга совсем не по-детски. Рядом стоял довольного вида вайнах и заинтересованно наблюдал за поединком. Увидев, что Михаил хочет разнять драчунов, он остановил его:
– Подожди, я хочу посмотреть, как мой Алимхан побьёт твоего щенка.
Наглость и снобизм чеченца задели Михаила.
– А ты что за нохчи? Похож на волка, а тявкаешь, как шакал. Может докажешь обратное?
Насмешка достигла цели. Чеченец оскалился и стал действительно похож на волка.
– Держись русский, я тебя резать буду. – прорычал он, и выхватив кинжал, бросился на Михаила.
Михаил увернулся от клинка, но по касательной, кинжал распорол широкий рукав черкески. «Жаль» – мелькнуло в голове. – «Жена заругает»
Достав свой кинжал, он с легкостью ушёл от следующего выпада и с удовлетворением увидел, как потемнел от крови бок соперника. Чеченец, почувствовав рану, словно взбесился. Он прыгал вокруг Михаила стараясь нанести ему рубленную рану, но пропускал лишь новые удары. Виновники поединка стояли открыв рты и глядели как сражаются отцы, ещё не понимая, что конец будет один. Отчаянно атаковав, чеченец, всё таки достал Михаила, и полоснув от ключицы до газырей, сделал глубокий надрез на груди казака. Черкесска мгновенно набухла кровью, но в горячке, Михаил не почувствовал боли. Он произвёл ответный выпад и нанёс чеченцу колющий удар в живот, отчего тот сломался пополам и упал на колени. Папаха слетела с его головы, обнажив бритый череп. Михаил подошёл, внимательно следя за поверженным врагом. Чеченец рычал, глядя на него налитыми кровью и ненавистью глазами, он пытался подняться на ноги. Тогда Михаил зашёл ему за спину, рывком запрокинув голову, полоснул клинком по горлу. Бросив тело на землю, он посмотрел на волчонка, готового броситься в бой, затем на сына и сказал:
– Он сам так хотел.
Уже в лесу, когда отец, нарвав листьев подорожника, засунул их под черкеску, Алёша отмер и перевёл дыхание.
– Он удочку мою забрал. – попытался оправдаться он перед отцом.
У Южного поста Михаил остановился, наклонился к сыну и серьёзно сказал:
– Что видел помалкивай, не было ничего, запомнил?
– А твоя рана? Мать увидит.
Они вернулись домой, как ни в чём не бывало. Жена Мария, посмотрев на улов, проворчала: – «Стоило бить ноги за парой замученных шамаек», и позвала завтракать. Михаил облегченно вздохнул, но за обедом срыть рану не удалось. Увидев кровь на черкеске, жена всплеснула руками.
– Это что такое? Ты где это лазил? А ну снимай одёжу.
Разглядывая рану, Мария качала головой и приговаривала:
– Это с кем же ты сцепился, с волком что ли? Ох ты господи, как полоснул.. Говори с кем дрался, с Егоркой? Он тебе тот случай, на меже простить не может. – Жена сморщилась. – Давай я тебе зашью. Сиди спокойно, я щас…
Она убежала и вскоре вернулась с иголкой и суровой ниткой. Обработав рану самогоном, она ловко и быстро сделала несколько стежков.
– Вот и ладно. В следующий раз думай прежде чем лезть в драку.
Михаил согласно кивнул, в душе благодаря недалекость Марии.
– Чтоб я ещё с Егоркой.. да ни в жизнь.