До встречи не в этом мире

– Как жизнь?

– Нормально.

Подружки… Знали, что я всегда помогу, что никто их не обидит, пока я есть. А рыбка вот откуда: Батяйкин – рыбатяйкин – рыбка – Золотая рыбка.

Среди них выделялись две девчонки постарше – Юлька и Алла. Однажды они мне пожаловались, что к ним приставал парень. Вечером мы его подловили…

Девчонки лупасили его, а я контролировал. В конце Юльке показалось мало, и она угостила его по голове доской, валявшейся на куче угля. Он упал, и мы ушли.

А вечером приходят два мента.

– Ты Батяйкин? – спрашивают.

– Не, – говорю, – я – Харитон. А что, он опять че-нить натворил? Хоть бы вы посадили его – житья от него нет. Он с кем-то по телефону разговаривал, может, ушел?

– А где его дверь?

– Во, – говорю, указывая на вполне цивильную дверь, заколоченную много лет назад, потому что она была в соседскую квартиру.

Менты постучали, подергали ручку.

– А вы заходите пока ко мне, он придет, вы его и схватите.

Они зашли. Я их угостил портвейном, одному подарил старинную открытку – он собирал, и вообще стал их лучшим другом за пару часов. Стемнело.

Они говорят:

– Нам в милицию надо.

Я отвечаю:

– Вы идите, а как только Батяйкин придет, я вам тут же позвоню, вы подъедете и его схватите.

На этом мы дружелюбнейшим образом разошлись.

А я на следующий день решил на пару-тройку недель съездить к знакомой девушке в Валентиновку.

Вот только ночью за мной снова пришли. Другие уже.

Матери-то я ничего не сказал. Она им открыла, и меня под белы руки – в отдел. А там – два знакомых простофили и мой участковый.

– Кого вы привезли, дураки? Это ж Харитон.

– Это вы дураки, – сказал участковый, – а это самый Батяйкин и есть…

На четвертый день нас отпустили. Меня, Юльку и Алку. Ни в чем мы не сознались, юные сволочи. Мои отношения с милицией развивались параллельно с любовными историями. У меня была девочка – Сима Лебедева, юная скрипачка, очень милая. Познакомились мы с ней на свадьбе моего друга. На Чапыгина. Хорошая свадьба, все чин чинарем. Вдруг приходит местная шпана. Им поднесли, как полагалось, но они обиделись, что не пригласили за стол. Началась потасовка. Я в этот момент танцевал с Серафимой. Вбегает жених.

– Ты тут танцуешь, а там наших бьют.

Наши – это бард-пьяница Саша Смирнов и ереванский бандит Капоян, который никогда не расставался с огромным пистолетом Марголина. Я галантно проводил новую подружку до дивана и вышел на лестницу.

Ниже на площадке две гориллы тузили барда Смирнова.

Я поискал глазами крышку от мусорного бака – в то время в стране разводили свиней и баки в изобилии стояли на лестнице. Но на баке крышки не оказалось, потому что жених уже пробил ею голову одному из непрошеных гостей. Тогда я поднял почти полный бак и метнул его над головами визжащих родственников в одного из врагов. Бак точно угодил парню туда, где у него должен был быть мозг, и он упал. Родственники опешили, и я без помех спустился вниз, где Капоян боксировал с одним из крутых.

– Давай я тебя сменю, – сказал я. – А ты к жениху иди.

Когда обеспокоенная моим долгим отсутствием пятнадцатилетняя Серафима отправилась меня искать, она увидела, что я сижу рядом с чапыгинским кавалергардом на ступеньках, поймав его рукой и ногой на удушающий, а пяткой другой ноги монотонно, как автомат, бью по его физиономии. Увидев прелестную девочку, я очнулся, и мы пошли танцевать, как ни в чем не бывало. С того дня мы с Симкой проводили вместе дни и ночи. Ее родители получили новую квартиру на проспекте Балакирева, вот мы там с ума и сходили ночами.

После она шла с красными глазами в школу, где все уроки думала обо мне. Но не одними поцелуями жив человек. Надо же как-то и ухаживать. Купил я билеты в Большой. Начал готовиться. Ванная у нас была не стерильная, поэтому, чтобы мыться, каждый ставил в нее огромное личное корыто. А у меня была французская пена, купленная по случаю.

Я все приготовил, а матери сказал:

– Когда Симка позвонит, – постучи.

И вот она стучит. Я накидываю халат. Поговорил.

Возвращаюсь. Вот те на!.. Прямо в моем корыте моет руки Петр Николаевич Огановский, геолог, отличавшийся от нормальных людей тем, что после него в уборную можно было входить только в специальном скафандре. И вот: рядом раковина, а он, падаль, так решил… Ну, я его беру за рукав и за шкирку и макаю в пену.

Макнул раза три, дал оглушительного пинка. Домылся уже под душем и выхожу в коридор. И слышу – а у нас потолки были высоченные, телефон стоял в углу, акустика прекрасная – как он разговаривает с участковым.

Слышу голос участкового:

– Приходи! Напишешь заявление – мы его посадим…

Это меня. Но на то и карась в озере, чтобы щук не дремал.

Я бегом к дружку – Соколову, говорю:

– Звони Огановскому.

– Это Огановский? – спрашивает Соколов. Получив утвердительный ответ, Соколов продолжает: – С вами говорит участковый Белаш, которому вы только что звонили. У меня на участке убийство, я выезжаю на место – так что вы ко мне сегодня не приходите. Я сам вам позвоню.

Огановский отвечает:

– Ну ладно.

– Теперь звони участковому.

– Это участковый Белаш? – спрашивает Соколов. – Это Огановский, который вам только что звонил по поводу Батяйкина. Вы знаете, я успокоился. Я, ведь, сам был не прав. Мы помирились, пожали руки. В последнее время Батяйкин ведет себя хорошо, так что я к вам не приду.

– Ну, как хочешь, – говорит Белаш.

Симка ждет у входа в Большой. Подлетает самосвал с прицепом, груженным кирпичом, и из кабины спускается одетый во французский костюм «Голден Лайон»

Юрий Батяйкин и галантно ведет свою избранницу в четвертый ряд партера. Огановский с Белашом встречаются на улице через месяц.

– Ну, как Батяйкин? – спрашивает Белаш.