До встречи не в этом мире

Она жила в доме 5 дробь 10 по Каретному ряду, известном как «Дом артистов». Я провожал ее после школы вниз по Успенскому. Она была в алом газовом шарфике, и было в ней столько прелести и обаяния, что она, конечно, стоила ежедневных кровавых драк и ненависти ко мне завучихи, властной и настырной дуры. Я не желал проигрывать. Если не мог победить, все равно дрался до последнего, пока не оставался валяться на асфальте. И это отнюдь не означало победу моего противника.

Потому что на следующее утро я неожиданно набрасывался на него, как тигр на буйвола, и прежде чем он мог что-либо сообразить, лица на нем уже не было.

Помню, один орел меня долго донимал. У него было кодло, и я старался уходить от стычек. Но однажды он отобрал у меня перстенек с корабликом, который мне подарили.

– Дай посмотреть, – сказал он. – Я тебе его после верну.

Я понял, что если не теперь – то никогда. Я приготовил тяжелый «дрын» и под вечер стал его поджидать в подъезде в углу за массивными двойными дверями.

Ну вот и он. Начал медленно подниматься к лифту.

«Пора!» – решил я и огрел его, что было мочи, между ушей. Он упал. Я снял с него свой перстенек и пошел домой.

Полежав в больнице, он сильно переменился. Врачи до смерти напугали его, что он мог умереть. Меня он больше не доставал, даже дружелюбие пытался оказывать. Разумеется, я пообещал ему защиту и помощь… Както меня задели пятеро знакомых мне парней. Я их сильно не любил, поскольку знал, что они водили на чердак девочку, которой едва исполнилось одиннадцать лет.

Я сходил домой за плеткой из авиационного жгута девяносто пять квадрат, подкрался неожиданно и так их отходил, что у всех кости были сломаны и текло изо всех дыр. Меня поставили на учет в детской комнате милиции. Исключили из пионеров.

С этого дня я стал носить пионерский галстук, который до этого хранился в шкафу.

После седьмого из школы меня выперли за глобальное инакомыслие. Хотя на экзамене, в присутствии комиссии, завучиха, как ни старалась, не смогла мне поставить по русскому и литературе ниже пятерок.

Но поскольку я три четверти прогулял по Тверскому, заглядывая постоянно в Кинотеатр повторного фильма и Эрмитаж, мне достались две переэкзаменовки: по биологии и географии… Прихожу осенью, после пионерлагеря, с любимой тетушкой.

Биологичка спрашивает:

– Назови пресмыкающихся.

– Волк, лисица, собака, – выпалил я.

– «Тройка», – говорит биологичка.

– А я ему и так «тройку» поставлю, раз он такой умничка, – сказала географичка.

Тетушка со стыда сгорела.

В общем, я оказался на улице. Хулиганил, играл в карты. Как-то раз мои бывшие соученики мне говорят:

– Арзямов-то облапал твою Жанку при всех.

Этот сын богатого азербайджанца ходил в наш двор играть в сику – теперь эту замечательную игру мало кто помнит. И так все подстроилось, что он взял кон, и большой. Встает, а у него к ж… прилипли два туза.

Все игроки потемнели. Я мигаю Коле Измайлову (он меня без слов понимал), и тот нагибает Арзямова.

Я попадаю ботинком точно ему в рот – и тройки фронтальных как не было. После, довольный, я наблюдал в окошко на кухне, как он с друзьями меня караулил.

А когда он угомонился, я встретил его одного и ласково спрашиваю:

– Хочешь, я тебе остальные вышибу прямо здесь?

На этом его обиды закончились. Я с детства привык к конфликтным ситуациям и жил в их среде естественно, как и сейчас. Из-за силы моего духа на меня обращали внимание приличные ребята – хулиганы со спортивным уклоном. Один из них, которого вообще никто не мог победить, приглашал меня домой, и там мы остервенело колотили по груше.

Кроме того, он устроил меня заниматься самбо.

Вместе мы учили спецприёмы по украденной кем-то в КГБ книжке. Во двор к нам хаживал один местный король – здоровенный лось.

Однажды после очередной отсидки он приходит – выпить не на что, а охота. Ну, я его компанию угостил, из сострадания: ведь человек из тюрьмы. Когда портвейн закончился, его закоротило, и он мне посреди полного здоровья вдруг говорит:

– Я знаю, ты стучишь ментам.

Я отвечаю:

– Тебя три года не было, они тебе на зону, что ли, писали?

После этого ничего не оставалось, как дать ему в челюсть, отчего он часа два лежал бездыханный, а после удивленно спросил:

– Где я?

Я же, пока он валялся, хлестался с его многочисленной братвой. Трудно мне было, как гоголевскому Тарасу. Вдруг идет Витя Капанадзе, фанат джаза, вольник, который славен был своими проходами в ноги. Шестерки убежали, оставив поле битвы за нами.

А этот урод, очнувшись, сзади полоснул меня ножом и – вдогонку за своими. Быстро он бежал, и шаг у него был вдвое больше моего, потому я его не убил тогда.

Пришлось мне идти в 71-ю вечерку. Там училась Настя Вертинская, которой я бредил после фильма «Человек-амфибия». Узнав о моих чувствах, мои старшие друзья из ее класса меня с ней познакомили. Я проводил ее, и она пригласила меня домой.

Там я почему-то не понравился Марианне, хотя до нее все особы женского пола сходили от меня с ума, и мое, так и не начавшееся, счастье расстроилось.

Вообще, жизнь вокруг была мирная, домашняя.

По подъездам с утра молоко носили, картошку… Точильщик ходил, старьевщик.

– Ножи точить… Старье берем, – эхом отдавалось во дворе.

Я во дворе как-то умудрялся существовать и со всеми вроде, и сам по себе. У нас во дворе был настолько потрясающий сиреневый сад, что позже всю лучшую сирень власти украли в Кремль.

Создала его Малкиель – еврейка, прекрасная женщина, которую все почему-то боялись. Сад примыкал к кирпичной стене гаража.

Пока во дворе все дрались, играли в футбол, «в сику», «расшибец», «казеночку», «лунку», «в козла», забавлялись портвейном, я лежал среди веток сирени на гребне крыши гаража и мечтал или просто размышлял ни о чем. К слову, игры азартные были замечательные, не то что теперь.

Об игре «в козла» надо сказать особо. Водящий нагибался, крепко держась за коленки, а через него прыгали остальные. Спереди и сзади.

Здравствуй, козел! До свиданья, козел!

Прихлестнуть козла! Прихлестнуть и пришпорить козла! Игра была трудная, жестокая, но интересная.

Во дворе у меня было много подружек. Я умел дружить с девочками, не доставал их, да они мне сами все отдать были готовы. Идет, бывало, стайка:

– Здравствуй, Золотая рыбка!

– Здавствуйте, маленькие рыбки…