Затянутое Королевство: Правитель всех земель

– Нет нужды приклонять колени, Вассо из дома Киарант, – ответил Безоружный. – Поднимайся же и отдышись. Ваша семья славно потрудилась в этом сезоне. Я горжусь вами. Можно мне, пожалуйста, вот этот хрустящий краюшек? Он так аппетитно выглядит, я в нетерпении.

Добрые слова из его уст, и снова никаких эмоций. Слуги исполнили просьбу короля – осторожно положили кусочек хлеба ему прямо в рот. Как ребёнку.

Изгнанники наблюдали за этим действом со стороны и даже без объяснений советника поняли, почему Кэрниссиус сам не отломил желанный кусок. Он никогда не брал предметы из рук, не разделял ни с кем дружеского рукопожатия и был скуп на прикосновения к чему-либо. И дело не в брезгливости или беспомощности вкупе с абсолютной неприспособленностью к жизни. Видят боги, на свете бывали и такие короли. Причину, по которой возникло это особое положение, знали все жители четырёх королевств – правитель Мауторна был проклят.

Ещё в раннем детстве он стал жертвой могущественной ведуньи, позавидовавшей его красоте и богатству. Будучи в немилости короны, утратив высокий статус после обвинения в государственной измене, она решила отомстить и отняла у законного наследника трона самое дорогое – радость прикосновения. Можно сказать, Кэрниссиус лишился своих ладоней.

Если он принимал из чужих рук любой подарок, человеку становилось худо. Щедрый даритель либо оказывался в кровати с тяжёлой болезнью, либо начинал медленно гнить изнутри, начиная от кончиков пальцев. Если же король имел смелость или глупость прикоснуться к коже женщины или мужчины, то оставлял на ней страшные ожоги; а если брал пищу руками, та высыхала за считанные секунды – превращалась в пыль.

Однако в стенах Тёмного Вестника то не было проблемой. Слуги кормили своего святейшего властителя, покуда тот сидел за столом, положив руки на колени – его одежды защищали непродолжительные заговоры придворных чаровниц. Когда дело доходило до затяжных походов, военных предприятий или визитов в соседние города, эти преданные носительницы волшбы применяли свои особые знания для того, чтобы король не исхудал от голода. Они накладывали заговоры на его пищу и тем самым защищали её от разложения в руках Кэрниссиуса. И всё бы ничего, но еда под действом симмулякрии теряла свои вкусовые качества, становилась пресной, похожей на бумагу. Причина, по которой чаровницы не могли зачаровать буквально всё вокруг короля, поражала данной ей простой – волшба всегда имела неприятные побочные эффекты. Например, одежда расходилась на лоскуты спустя неделю.

Любой человек, неся на своих плечах столь тяжкий груз, давно сдался бы, однако, по мнению самого правителя горного края, то была самая безобидная часть проклятия. Худшим наказанием для себя Безоружный считал причину, по которой получил громкое прозвище. Он не мог взять в руки оружие, не пролив кровь. Отважься умелый кузнец выковать меч для короля, неминуемо стал бы первой и последней жертвой своего творения. Если клинок, булава, секира или копьё оказывались в руках Кэрниссиуса, невидимая сила сразу вела их против человека, которому они, по мнению проклятия, принадлежали. Как будто недуг Алаунта обладал сознанием и руководствовался логикой – убивал и кузнецов, и воинов. Как только оружие выполняло возложенную на него задачу, оно вмиг превращалось в пыль.

Забавно, что всё описанное не могло отпугнуть массы претенденток в жёны с разных краёв света. Они были готовы на любые лишения ради богатства. Как говорится, совместная жизнь не значит совместное ложе. Сам король никогда не стеснялся шутить на эту тему в свойственной ему хладнокровной манере.

Испробовав хлеб и поблагодарив слуг, он покинул замок вместе с сопровождающими. На этом знания Длани Короля об Алаунте Безоружном, увы, исчерпали данные им лимиты. Никто, даже начитанный Уэйн, понятия не имел, куда Кэрниссиус держал путь и чему хотел уделить драгоценное внимание. Местные жители громко приветствовали его на улице, желали доброго дня и мало-помалу собирались за ним хвостом, чтобы в качестве зрителей поучаствовать в грядущем действе. Они знали, что король шёл в главную кузницу, располагавшуюся недалеко от Тёмного Вестника, подле его «большого пальца».

Там каждый день в поте лица трудился лучший кузнец горного края по имени Тодеус Сантиунт, двоюродный брат великой Ионессы Сантиунт Первой[8 - Ключевая фигура в развитии искусства симмулякрии в мире Драо. Именно Ионесса организовала чаровниц для борьбы с Арвольдом тираном и помогла Лавгуту объединиться с Салливаном в войне четырёх гербов.]. Этим днём он заканчивал изготовление меча для своего единственного сына – военачальника армии Мауторна по имени Гастиус – высокого воина, облачённого в доспех григора Учения Стойких. Чтобы не мешать отцу работать, младший Сантиунт стоял у стены, облокотившись на неё спиной. Его внешности мог бы позавидовать сам король, знай он, каково испытывать оное чувство. Улыбкой, подобной лучам летнего солнца, Гастиус озарял молодых девиц, пришедших полюбоваться на маститого воителя. Длинными волосами, чёрными, как дно морское, он взмахивал всякий раз, когда ему казалось, что восторженные оханья стихали больше чем на минуту, а карими глазами, хитрыми как у лисицы, смущал помощницу отца Исму, которая годилась ему в матери, но тем не менее не отказалась бы позабавиться с григором.

То и дело вылавливая эти неловкие переглядки, бедолаге Тодеусу оставалось разве что мириться с ними и подёргивать себя за длинную бороду, дабы не упасть в обморок от смуты. Женщины просто обожали его сына. Настоящий красавец, старый гин, лучший друг Кэрниссиуса и самый умелый воин всего горного королевства.

Он готовился принять дар из рук своего прародителя:

– Этот клинок станет твоим продолжением, мой сын, – объявил Тодеус Сантиунт, закончив заточку. – Но сперва наш святейший монарх должен благословить его сталь. Прошу, мой властитель…Я преклоняю колени пред тобой.

Тем временем персты Длани Короля расположились у входа в кузню и наблюдали за незнакомым им обрядом со стороны. Они увидели, как Безоружный наклонился над мечом, самозабвенно закрыл глаза и начал шептать молитву, покуда отпрыск Сантиунта, из-за которого всё и затевалось, строил глазки дамочкам. Разумеется, посыпались вопросы.

Их источником стал сын Тавгура:

– Тагок совсем ничего не понимать. Что происходить? Кто таков этот григор и почему тут собраться так много женщина? Два десяток, а то и три десяток. И что за меч кузнец передавать? Тагок в полный замешательство.

– Не ты один, – пробурчала Альвия. – Советник Норс, будьте добры, объясните нам, что происходит.

– С превеликим удовольствием. Этого статного воина, коего вы имеете честь лицезреть, зовут сэр Гастиус Сантиунт Великолепный. Он военачальник нашего святейшего монарха и величайший воин Мауторна. Гастиус одержал множество громких побед и одолел сотни врагов государства. Как и у любого воина, у него есть свои особые привычки. Вернее, только одна… После каждого полномасштабного сражения он отдаёт свой, как он выражается, «использованный» меч и получает совершенно новый, выкованный из озарённой мортриммской стали[9 - Озарённая мортриммская сталь – особый сплав металлов, который проходит закалку путём поглощения энергии солнца Бастиона Ауроса. Кудесники помогают кузнецам в этом процессе, используя волшбу. Они поставляют к ним готовые металлы точно по графику.].

– А что случается со старым мечом? – поинтересовался Польдаар раньше всех.

– Хороший вопрос, господин Джуно. Отец Гастиуса переплавляет его, чтобы экономить материалы. Обычно при переплавке железа и подобных ему материалов… как бы сказать? Я не очень хорошо в этом разбираюсь. Но, в общем, они становятся хрупкими и непригодными, но благодаря волшбе отставной чаровницы Исмы, помощницы Тодеуса, металл остаётся крепким, словно его никогда не использовали. Да, не спорю, процесс странный, но Тодеус во всём доверяется нашему королю, а Кэрниссиус, как и сам Гастиус, считает, что новый меч, не обагрённый кровью, принесёт удачу военачальнику в бою.

«Удатю военотяльнику в бою…» – мысленно передразнивал Равус.

Надутый, как после трёх долек лимона, он стоял за спинами соратников, скрестив руки на груди, и думал о семейке Сантиунт:

«Быть богам впроголодь, меня сейчас вывернет наизнанку! Ну что за сраный павлин? Вы только поглядите на него! И это григор? Вот это? Скорее, какой-нибудь любитель ковыряться у себя в заднице, а не щит короны. Тлеть! Мерзко находиться с ним в одном помещении! Новый меч после каждой битвы! ЧТО ЭТО ВООБЩЕ?! Он жеманный? Девчонкой уродился? Хотя нет… Так больше думать нельзя. У нас есть Альвия, и она ему зад в два счёта надерёт! Я не могу поверить, что думаю об этом, но в Сангерхъеме было лучше! Тут король в платье, а скоморох у него вместо военачальника! Мать его гнать, почему никто не смотрит на его отца?! Ему же стыдно! Он меч еле держит!

– Пойду проветрюсь… – Избранный Кузней не выдержал и шагнул к выходу.

– Тебе нехорошо?

Кто ещё, кроме Уэйна, мог задать ему этот вопрос?

– Нет. Просто надо проветриться.

– Ничего, если я пойду с тобой? Мне тоже, эм… нужно проветриться. Тут душновато.

И Вал’Гавсми не стал упираться.

Протиснувшись меж зеваками, двое покинули кузницу и завернули в первый попавшийся закуток. Никого не было рядом. Все столпились в одном месте, и Равус с Уэйном могли спокойно перевести дух. Облокотившись на колени руками, выдохнув напряжение и собравшись с мыслями, он вдруг посмотрели друг другу в глаза и одновременно произнесли:

– Вот ведь павлин!

Даже интонации совпадали. Избранный Кузней не ожидал подобного расклада, отчего улыбка вмиг украсила его лицо.

– Ты думаешь о нём то же, что и я? Серьёзно?

– А что я ещё должен думать? Когда вы с Польдааром подшучиваете надо мной, мол, мне нравится Альвия, я и то не чувствую себе настолько смущённым. Сантиунт Великолепный совсем не соответствует моему представлению о воине.

– Да ладно?

Смурной Равус вообще перестал быть похожим на самого себя. Его брови поднялись так высоко, что он почувствовал боль во лбу.

– Я уверен, про этого Гастиуса сложили немало песен. Не ты ли говорил, что это чуть ли не самое важное?

– Говорил. Не спорю. Но взгляни, как он ведёт себя на публике. Поставь мы перед ним зеркало, он бы развоплотился на месте от удовольствия. Я не хочу прозвучать как грубиян, ни в коем случае… И я более чем уверен, что Сантиунт Великолепный сможет убедить нас в своей исключительности, ибо король не избрал бы его своим военачальником за красивые глаза. Однако…

– Однако что? – подначивал Вал’Гавсми.

– Однако первое впечатление не из приятных. Уфф… Что-то меня совсем понесло. Знаешь… А ведь мы сейчас поступаем неправильно. Говорить о человеке у него за спиной очень некрасиво. И теперь мне стыдно. Я ещё слишком молод и плохо разбираюсь в людях. Вдобавок, не в моём положении выдавать громкие суждения. Принц должен видеть только хорошее в людях.

– Тогда зачем ты мне всё это сказал, пацан?

– Мне показалось, ты чувствуешь то же самое… Вот я и захотел поделиться. Я захотел лишний раз поговорить с тобой хоть о чём-то. Извини, если я…

– Тлеть!

И тут смурной Равус вернулся.

– Пацан, вот зачем ты извиняешься? Во имя чего?! Ты не обидел меня, не оскорбил… Вообще ничего не сделал! Зачем ты постоянно строишь из себя этого добряка?

– Я не строю… Я просто такой, какой я есть.

– Ну, раз уж ты такой, какой ты есть, я тебе вот что скажу. Я вижу, что ты пытаешься сделать. Когда ты спасал нас от Тулиса, ты до последнего оттягивал неизбежное. Давал ему шанс, чтобы он одумался и сделал шаг назад. Задел неплохой, но учти: если перестараешься, не сносить тебе головы. Иногда первое впечатление самое правильное, и я очень надеюсь… О-о-очень надеюсь! Что ты прознаешь, когда им нужно будет воспользоваться. Нутро мне подсказывает, этот павлин точно не стоит твоих стараний и надежд. Он будет павлином и дальше, и дальше, и дальше.

– Вполне возможно, – ответил Непрощённый, слегка отстранившись от напирающего Вал’Гавсми. – Я тебя понял. Тем не менее я рад, что первое впечатление о тебе оказалось ошибочным.

Эти слова сбили Избранного Кузней столку. Он было хотел ткнуть указательным пальцем в нос Айнроуса в качестве закрепления урока от старшего, но так растерялся, что напрочь позабыл ход мысли.

Лишь одна фраза застыла у него в голове: