Двадцать лет одного лета. Дело № 48

В процессе осмотра квартиры негласно подтвердились показания Белинской и на одной из ручек шкафа действительно были обнаружены несколько следов папиллярных узоров, вот только их принадлежность могла быть установлена лишь дактилоскопической экспертизой, которая, как показывала практика, длилась в среднем месяца полтора. Но, к счастью, в окружном экспертно-криминалистическом центре у Карецкого был свой человек, точнее бывшая его однокурсница, которая за тортик, а может быть и вообще за одно лишь спасибо могла сократить процесс подготовки результатов до пяти дней. Но для всего этого нужно было время, а его у него, как всегда, не было. В любом случае, дабы не откладывать дело в долгий ящик, он дал указание эксперту получить образцы отпечатков пальцев рук от потерпевшей и в последующем, по возвращению в отдел, предстояло сделать тоже самое с Полиной и с Лёшей, если конечно, последнего найдут.

Глава 6

Спустя некоторое время, уже стоя на пороге отдела, Карецкий посмотрел на часы: времени было семь тридцать утра. Застегнув все пуговицы на своём кителе, он быстрым шагом направился в сторону своего дома. Моросил мелкий прохладный дождик, но его острые и холодные уколы разгоряченная кожа его лица практически не ощущала. Ночь оказалась довольно жаркой на события, которые ещё и не думали заканчиваться. Взяв небольшой перерыв на душ и завтрак, его расчёт сводился к тому, чтобы оказаться в отделе ещё до прихода Михалыча, то есть в запасе у него было часа полтора. Внутреннее чутьё подсказывало ему, что от Прусова должна была прилететь пакость, поэтому он должен играть на опережение.

Зайдя в квартиру, Карецкий снял форму, аккуратно повесил её на вешалку в шкаф и направился в душ. Раздевшись, он встал под обжигающие струи горячей воды, которые долго смывали с него усталость прошлой ночи и заряжали энергией на новый день. Вытершись насухо махровым белоснежным полотенцем, Карецкий повязал его на поясе и направился на кухню. Здесь на скорую руку он приготовил себе яичницу и залил кипятком в кружке две добрых ложки молотого кофе. Перекусив сам, он вспомнил про свою пленницу. Открыв холодильник, он достал из него полбатона докторской колбасы и сыр, порезал всё и аккуратно уложил на три куска белого хлеба. Самый простецкий завтрак для Полины был готов. Маленькая стрелка часов начала своё медленное черепашье движение к цифре девять и Карецкий, быстро одевшись в гражданскую форму одежды и взяв бутерброды, вышел в пасмурное и дождливое июльское утро.

«Первым делом», рассуждал он, «нужно покормить Полину, а потом всё остальное». Он не знал, чем было вызвано это странное желание проявить о ней заботу, но именно эти бутерброды окажутся тем самым спусковым механизмом, который потянет за собой череду некоторых событий. На тот момент Карецкий ни о чём таком не думал, просто обычных человеческих чувств и желания оказать помощь в нём оказалось чуть больше, чем того требовала этика сотрудника милиции и следователя. Сделал бы он подобное в отношении другого такого задержанного, он не знал, но предполагал, что вряд ли. Однако чувство жалости он испытывал абсолютно ко всем задержанным.

Первым делом, зайдя в отдел, он направился в помещение изолятора и постучал в толстую металлическую дверь. Секунд через пять послышался звон связки ключей, после чего один из них вошёл в замочную скважину и дверь тяжело отворилась. На пороге стоял тот самый Володя, который тоже видимо беспокоился за своего «клиента».

– Привет. На вот, передай ей.

Карецкий протянул ему через металлическую решётку выкрашенных серой краской толстых прутьев прозрачный целлофановый пакет с тремя завернутыми в него бутербродами.

– Надеюсь чай с сахаром у тебя не учитывается? – пошутил Карецкий.

– Привет. С чаем проблем нет, напою.

– Спасибо. Передай ей, что зайду чуть позже.

– Хорошо, – ответил Владимир и закрыл тяжёлую дверь.

Времени было уже половина девятого. Карецкий заглянул в окошко дежурной части.

– Дядь Саш, – по-дружески обратился он к Порубе. – Прусов не появлялся? Уехал ещё ночью за свидетелем и пропал.

– Так он привёз какого-то парня, между нами говоря – совершенно никакого, и сказал определить его в одиночку до вытрезвления и твоего прихода, а сам куда-то умчал.

– А данные на задержанного есть?

– Секунду.

Поруба подошёл к столу и взял какой-то лист бумаги, с приколотой к нему копией паспорта.

– Вот. Аношин Алексей.

Он протянул Карецкому рапорт.

– Спасибо, скоро заберу. Как он? Пришёл в себя?

– Спит ещё, минуту назад проверял. Постарайся до полдесятого забрать, а то у меня сдача дежурства, Толик опять орать будет.

Толиком называли начальника отдела – Внукова Анатолия Дмитриевича. Славился он тем, что постоянно подчёркивал свою значимость и превосходство над другими исключительным по громкости криком, при этом никогда не опускался до использования ненормативной лексики. Говорил он, а точнее кричал, чётко, чеканя каждое слово, и выйти из его кабинета после совещания, не поняв сути его криков, было просто невозможно. Процедура эта, однако, не приятная, поэтому никто не хотел просто так расстраивать Толика. В общем Анатолий Дмитриевич был строгий руководитель, но справедливый. Карецкий поспешил успокоить Порубу:

– Заберу, не переживай, – и похлопал его по плечу.

– Кстати зайди к Михалычу. Он просил это сделать, как появишься.

– Он уже здесь? – удивился Карецкий. – Ладно, иду.

Поднявшись на второй этаж, он увидел в конце коридора свет, который исходил из открытой двери кабинета его начальника.

– Рано ты чего-то сегодня, – протягивая руку, Карецкий направился к Михалычу, который сидел за своим столом с кружкой горячего кофе в одной руке и дымящейся сигаретой в другой.

– Здорово, бизон.

Михалыч поставил кружку на стол и пожал руку Карецкому.

– Ну рассказывай, что за кашу ты здесь заварил?

Выходит, утекла информация. Карецкий ни минуты не сомневался, от кого произошла утечка, вопросом было только кому. Он не думал, что Прусов позвонил лично Михалычу и обо всём рассказал. Наверняка он изложил свою версию начальнику криминальной милиции – своему непосредственному руководителю, а тот в свою очередь Михалычу. Как и он, Михалыч понимал, что большой объём информации, прошедший через двух и более людей, уже сам по себе не может быть достоверным. Поэтому он усадил Карецкого за стол для совещаний, и тот ему всё рассказал в мельчайших подробностях.

– Принеси мне дело, я посмотрю, – вынес свой промежуточный вердикт Михалыч. – И кружку захвати, кофе попьём, сейчас кое-что расскажу.

Карецкий быстро сбегал в свой кабинет, взял дело Белинской и свою кружку. Вернувшись обратно, он положил дело перед Михалычем, а сам принялся заваривать себе кофе.

– Короче, братан, – начал Михалыч и машинально поправил сползшие с переносицы очки своим излюбленным жестом. – Зря тебя вчера не было в «Рандеву», там тебя кое-кто спрашивал.

– Кто? – искренне удивился Карецкий.

– Знаешь такую Кристину Шумакову?

– Первый раз слышу эту фамилию. Кто это?

Михалыч хитро посмотрел на него, улыбаясь.

– Не трынди! Ты хочешь сказать, что не знаешь прокурорскую секретаршу?

Теперь до Карецкого дошло, о ком шла речь. Её имя естественно ему было знакомо, однако её фамилия была ему не известна.

– Кристинку-то? Кристинку знаю, – ответил Карецкий. – Я фамилии её не знал до этого момента. Ну, и…, – он подался вперёд в ожидании продолжения.

– Так вот, пришла она вчера в «Рандеву», никогда её там не видел до этого, а тут заходит вся такая…

Михалыч мечтательно посмотрел куда-то в сторону, затем продолжил:

– … В такой узкой красной юбке, в чёрной полупрозрачной блузке. У всех мужиков челюсти отвисли, а она ко мне идёт. Подошла значит и спрашивает, мол, где ты. Ну я сказал как есть, что ты на дежурстве и завтра придёшь. То бишь сегодня. Поэтому отмазки не принимаются, сегодня ты идёшь со мной, я ведь не даю невыполнимых обещаний, тем более прокурорским.

Делать нечего, придётся идти. Но сначала дела.

– Не подведу, – ответил Карецкий. – Ты только дело-то глянь, а то мне сейчас свидетеля нужно идти допрашивать, оно мне может понадобится.

– Понял. Дай десять минут.

Карецкий сел на диван, стоящий в углу кабинета, рядом с рабочим столом Михалыча и погрузился в свои мысли. А все они крутились вокруг Полины. Даже прокурорская секретарша, с которой сегодня вечером предстояла многообещающая встреча, не могла их вытеснить. Внезапно он вспомнил, что до одиннадцати ему необходимо прибыть в прокуратуру для согласования возбуждения уголовного дела. Процесс был формальный, но необходимый. Там то он и увидится с Кристиной. А сейчас его мыслями завладела Полина. Он сидел на диване и размышлял над тем, чем эта молоденькая девчонка смогла его так зацепить, однако ответа пока не находил. Но факт оставался фактом: с того самого момента, как их глаза впервые встретились, буквально каждую секунду она присутствовала в его голове. Он думал о работе – представлял Полину; готовил завтрак и наливал кофе – представлял рядом её же. «Уж не влюбился ли ты, Вениамин», задал он сам себе вопрос и тут же, испугавшись своего первого пришедшего ему в голову ответа, попытался отогнать эти мысли. Неправильно это всё как-то. Затем он припомнил, что не так давно купил золотой маленький крестик на цепочке, который собирался подарить своей бывшей девушке Инге. Но поскольку они расстались, подарок остался у него и где-то затерялся в квартире. Нужно его поискать. Он решил, что в случае, если Полину не арестуют, он подарит его ей. Он так захотел. В его голове стали рисоваться волнующие картины их встречи, как он будет надевать ей на шею кулон, как она захочет отблагодарить его, подарив лёгкий поцелуй… Громкая фраза Михалыча вернула его на землю:

– Ну и пидор же он!