Двадцать лет одного лета. Дело № 48

– Укажите в протоколе, что я взяла эту картину. Про Лёшу ничего не пишите. Пожалуйста.

Карецкий в уме стал быстро анализировать дальнейшее развитие событий по принципу «что будет, если…». И ключевым был вопрос: что будет, если он запишет в протокол её показания, где Алексей является соучастником? Он представил, как вызовет его на допрос. Тот естественно станет всё отрицать. На очной ставке сама Полина откажется от своих показаний, потому как даже сейчас она не желает его в это втягивать. Всё! Подозрения с Лёши снимутся, и Полина пойдёт по делу одна, как и сейчас. А иных доказательств причастности к краже Алексея не найти однозначно.

– Хорошо, я не буду это записывать, но тогда что я должен написать про картину?

– Напишите, что я сама взяла её, когда собрала детские вещи в пакет.

Он записал в протокол данные слова и дальше у него возник ещё один не менее важный вопрос:

– А как тебя задержали? Как ты оказалась здесь, в отделе, с вещами Голощенковой? Расскажи мне подробно про то, кто, где и как тебя поймал.

Полина на минуту задумалась, решая говорить ей правду или нет. Карецкий уже научился распознавать, когда человек собирается ему соврать, поэтому сухо сказал:

– И не нужно ничего придумывать. Я всё равно узнаю, как было на самом деле.

В этом она уже перестала сомневаться. Полина опустила голову, разглядывая пальцы рук, затем сказала:

– Прусов. Он давно хочет, чтобы я с ним стала встречаться. Сегодня, когда я шла с вещами от Голощенковой, у самого подъезда ко мне подъехал Прусов на своей машине. Он перегородил мне дорогу к подъезду и просил, чтобы я села к нему для серьёзного разговора. Я понимала, что он хочет, поэтому отказалась. Тогда он выскочил из машины, схватил меня рукой за локоть и сказал, что даёт мне последний шанс, а если я откажусь, то сильно об этом пожалею. Я не хотела быть с ним, но не знала, как это обернётся для меня. Я ему сказала, чтобы он оставил меня в покое и больше не приезжал сюда. Тогда он вырвал у меня из рук пакеты и спросил, что это. Я ему сказала как есть, что эти вещи мне отдала Голощенкова, что тут в основном детские вещи. Он в ярости бросил пакеты на землю и уехал, а я подобрала с земли раскиданное и пошла к себе домой. А примерно через час в квартиру позвонили. Дверь открыла мама. Я не знала, кто там пришёл, поскольку сидела в своей комнате, смотрела телевизор и ждала Лёшу. Через мгновение дверь в комнату открылась и на пороге я увидела Прусова Сергея, который буквально в охапку собрал пакеты с вещами Голощенковой и сказал, чтобы я поехала с ним. Сначала я отказывалась, но потом увидела на пороге двух сотрудников милиции в форме и поняла, что он что-то задумал. Уже тогда до меня дошло, как он это всё вывернул, но ничего поделать уже не могла. Да и не хотела, мне было плевать, в тюрьму или на расстрел он меня повезёт. Но с ним я быть не хотела.

Его догадки подтвердились. Прусов был в своём амплуа. Карецкий, на сколько себя помнил, всего лишь по одному взгляду на человека всегда мог сказать с вероятностью ошибки в один процент, хороший перед ним стоит человек или плохой. И чуйка его в отношении Прусова Сергея в очередной раз не подвела. Он ему не нравился ещё с первых дней работы, когда Карецкий проходил стажировку. Но самое не приятное во всей этой истории – это то, что он не в силах был ничего исправить. Да и не должен, по сути. Прусов – опер, у него свои методы работы, Карецкий – следователь. Он обязан беспристрастно подходить к расследованию, а сейчас он заметил, что стал занимать сторону подозреваемой, что в его профессии было просто не допустимо, по-скольку он не адвокат. Да к тому же он до конца ещё сам не убедился, что в действиях Полины отсутствует состав преступления, а именно хищение имущества Голощенковой. Скорее наоборот, вот только злодея Прусов ловко подменил.

– Полина Андреевна, – официально обратился он к сидящей рядом с его столом Полине, закончив составлять протокол допроса. – Ознакомьтесь внимательно со своими показаниями и, если всё верно, дайте знать: я подскажу, где нужно будет поставить свою подпись.

Немного переосмыслив своё отношение к подозреваемой, он вновь стал обращаться к ней на «Вы». Это её несколько смутило, потому что после обращения к ней по имени отчеству, она уставилась на него своими светло-голубыми глазами, в которых Карецкий прочитал одновременно испуг и разочарование, вызванные её излишней доверчивостью по отношению к нему.

– Я Вам верю, – проговорила она. – Где подписать.

– Так не пойдёт, – сказал он. – Ознакомьтесь пожалуйста с протоколом, после чего у меня к Вам будет ещё один вопрос, но уже без протокола.

Данная фраза, произнесённая Карецким гораздо мягче, чем предыдущие, вновь вселила в неё надежду. От его слов повеяло заботой и желанием разобраться в этой глупой ситуации, и она безропотно взяла протокол и углубилась в чтение. Через минут пять она положила на стол протокол допроса и сказала:

– Всё верно. Где подписать?

Шариковой ручкой он указал места в протоколе, в которых необходимо было поставить свои подписи, после чего составил прокол задержания в качестве подозреваемого.

– Прежде чем я отведу тебя в изолятор временного содержания, один вопрос: в какой поликлинике ты наблюдаешься? Я имею ввиду, где стоишь на учёте по поводу беременности?

Глава 5

– Вениамин, можно Вас, на секундочку?

Карецкий уже выходил из изолятора, куда отвёл Полину, когда возле самой двери его окликнул дежурный по изолятору Владимир.

– Да, Володь, слушаю.

– Она есть хочет, а мы её на питание только завтра поставим. Есть возможность, чтоб ей родня передачку передала? Мы пропустим. Хотя бы завтраком покормить. Жалко уж больно девчушку…

– Я что-нибудь придумаю, спасибо.

Выйдя из помещения изолятора, расположенного на первом этаже здания районного отделения милиции, Карецкий направился прямиком к Прусову, дабы расставить все точки над «и».

– Зашибись ты мне свинью подбросил.

Карецкий уверенным шагом зашёл в кабинет Прусова Сергея, который, вернувшись с выезда, даже не удосужился зайти к Карецкому и поинтересоваться судьбой своего материала. В кабинете было темно, лишь от экрана работающего телевизора исходил серый

мерцающий свет. Тот сидел за столом, по-хозяйски закинув ноги на стол и смотрел какой-то фильм.

– Расслабляешься, смотрю?

– А что не так? – поинтересовался Прусов, явно проявляя безразличие. – Я её поймал, всё оформил, даже протокол осмотра места происшествия составил, чтоб ты не мотался. Твоя задача теперь «забить» её по 91-ой* и выйти с арестом.

– Не тебе мне тут задачи ставить, – взорвался Карецкий. – Подсунул мне беременную малолетку и сидит довольный.

– Беременная? – Прусов попытался вложить в свой вопрос искреннее удивление, но у него это не получилось. – Я не знал, ей богу. Это она тебе сказала? – В его голосе чувствовалось явное безразличие и спокойствие.

– Нет, я сам поставил диагноз. Я же старый опытный гинеколог, забыл? – съязвил Карецкий. – Естественно она, кто же ещё.

– Ты её слушай больше, она ещё и не на такое способна.

– Зато я знаю, на что ты способен, – прорычал Карецкий. – Баба тебе отказала, и ты решил избавиться от неё?

– Что ты несешь? – сквозь зубы процедил Прусов, отчего его лицо вытянулось и стало похоже на морду скунса. – Я тут точно не причём, что она беременная.

– Несут куры яйца, а я задаю вопросы. Я не знаю, при делах ты, или нет, но узнаю. Попрошу завтра в одиннадцать прибыть ко мне на очную ставку.

С этими словами он положил перед ним заранее подготовленную повестку о вызове к следователю. Фактически Прусов ему был не нужен и очную ставку проводить между ним и Полиной никакого процессуального смысла не было: Прусов её взял с похищенными вещами, которые та вынесла из квартиры. Они это оба отрицать не будут, соответственно противоречий никаких нет. Но вот знала ли Полина, что ворует, это уже другой вопрос. Для этого очная ставка не нужна, к тому же у Карецкого уже были признательные показания от Полины.

– Я завтра не смогу, после суток, так что сорян, – продолжая пялится в экран телевизора, не поворачиваясь к Карецкому, проговорил Прусов.

– Да мне по барабану, – спокойно ответил Карецкий. – Я тоже после суток, однако благодаря твоему говноматериалу, буду ещё двое суток тут конфетку из него лепить. Поэтому жду завтра в одиннадцать. Вот тут подпись поставь о получении. – Он указал пальцем на строчку в повестке.

– Слушай, я реально завтра не могу, у меня планы на это время, давай послезавтра?

Карецкий стоял и молча ждал, когда тот распишется.

– Ну ты и…

Прусов наверняка хотел вставить какое-то ругательство, но Карецкий на это никак не отреагировал. Тот поставил подпись и щелчком пальца презрительно вернул ему корешок от повестки, отчего тот взмыл в воздух, после чего приземлился точно на самый край стола возле Карецкого. Нисколько не удивившись точности своего щелчка, Прусов злобно проговорил:

– Дверь не забудь прикрыть, когда выйдешь.

– А я пока не собираюсь уходить, – спокойно сказал Карецкий. Он заметил, что Прусов начинал изрядно нервничать.

– Сколько тебе времени нужно, чтобы через час у меня в кабинете сидел Лёша?

– Какой Лёша?

Прусов захлопал глазами, делая вид, что не понимает, о ком идёт речь.