Двадцать лет одного лета. Дело № 48

Дежурный помялся, потом коротко ответил:

– Это моё мнение, интуиция.

– Понял, – ответил Карецкий и добавил: – Ознакомлюсь с материалом, а минут через пятнадцать пусть постовой поднимет злодейку ко мне в кабинет.

Карецкий взял коробку, положил на неё сверху картину и материал проверки, после чего поднялся к себе. Сев за стол, он включил настольную лампу, закурил и с головой окунулся в изучение материала.

Из рапорта оперуполномоченного Прусова С.В. следовало: «Шестнадцатого июля две тысячи первого года, примерно в двадцать один час, Белинская П.А., незаконно проникла в квартиру гр. Колощенковой А.В., откуда тайно похитила картину художника П. Стаканова «Заводская осень», детские резиновые сапоги, различную детскую одежду и комплект женского нижнего белья, а всего имущества, принадлежащего гр. Колощенковой А.В. на общую сумму четыре тысячи пятьсот рублей, чем причина последней значительный материальный ущерб, после чего с места преступления скрылась и распорядилась похищенным по своему усмотрению.

Он отложил материал и сделал очередную затяжку, после чего потушил сигарету и снял трубку телефона внутренней связи.

– Поруба слушает, – раздался в трубке голос дежурного по отделу.

– Поднимать ко мне злодейку пока не нужно. Где у нас потерпевшая? Её опер отпустил?

– Да какой там… В камере сидит, трезвеет, «Му» сказать не может.

Как он и предполагал: очередная подстава от оперов. Наверняка не было никакого «незаконного проникновения». Бухали наверно вместе, и сама же терпила этой Белинской всё и отдала. Внезапно вспомнились слова Михалыча: «Запомни: если есть возможность, отмахаться от материала – используй её. Например, передай его в другие службы для дополнительной проверки или отправь на доработку. Если не получается, пусть он отлежится несколько дней. Но если же материал с лицом и хоть как-то в нём можно усмотреть наш состав, то нужно брать и работать, иначе в следующем месяце нечего будет направлять в суд». В данном случае, даже если в конечном счёте такой квалифицирующий признак как «незаконное проникновение в жилище» отвалится, то значительность ущерба гражданину никуда не деть. А это означает лишь то, что подследственность в любом случае его и дело подлежит направлению в суд.

Он извлёк из материала проверки бланк объяснения потерпевшей и сразу же бросилось в глаза то, что оно написано никак не рукой смертельно пьяной женщины. Почерк ровный, аккуратный, написано практически без ошибок. Очевидно, что писал объяснение кто-то другой.

Изучив полностью материал и объяснения потерпевшей, у Карецкого возникла потребность кое-что прояснить. Закрыв кабинет на ключ, он спустился в дежурную часть.

– Где терпила? – обратился он к дежурному. Тот молча взял со стола связку длинных ключей и вышел из помещения. Карецкий проследовал за ним по длинному коридору, по бокам которого находилось четыре закрытых камеры с толстыми массивными дверьми, выкрашенными грубыми мазками в серый неприглядный цвет. Поруба остановился напротив второй двери, посмотрел в глазок, после чего вставил ключ в замок и открыл её, жестом приглашая Карецкого входить. Он щёлкнул включателем света с наружной стороны камеры и зашёл внутрь. Внос резко ударил запах мочи и грязной одежды. На деревянном помосте, спиной к выходу лежало грузное тело, укрытое каким-то рваным черным пуховиком, из которого в нескольких местах торчали клоки ваты.

– Подъём! – скомандовал Карецкий, но тело никак не отреагировало.

Он легонько ткнул мыском ботинка в спящую спину и тело зашевелилось.

– Ну хто там бль ещё… Сказали шь треззззветь, вот я и треззз икк..вею, – медленно, запинаясь и заикаясь, проговорил прокуренный женский голос.

Женщина медленно поднялась на лежанке и, также медленно повернувшись, уставилась на вошедшего своими мутными и ничего не понимающими глазами.

– Вы написали заявление о краже Вашего имущества? Я должен Вас допросить, – спокойно, но чётко проговорил Карецкий.

– Йия? – женщина в недоумении уставилась на него. – Я ничё не псала икк…

– Так, – удивился он. – Вы же Колощенкова Алёна Владимировна?

– Икк… Ну да, вроде пока я, хотя… икк… не уверенна.

– Вы знакомы с Белинской Полиной? – начал он не спеша задавать вопросы, относящиеся к будущему делу. Ему уже было ясно, что весь материал сфабрикован опером и даже имелись некоторые предположения, зачем он это сделал, но нужно было всё до конца прояснить.

– Полинку-то? Кхе.. – усмехнулась Колощеноква и закашлялась. – Да хто ж её икк… не знает. Хорошая девка, Мать Тереза ёбт… Помошница бль…

На её лице появилась улыбка, больше напоминающая звериный оскал.

– Ясно.

Карецкий повернулся к Порубе:

– Товарищ дежурный, приведите её в чувство и ко мне в кабинет поднимите, – сказал он и выйдя из камеры, направился обратно к себе.

Интуиция ему подсказывала, что дело будет ещё то. Зная Прусова Сергея, опера по заводскому району, где всё это произошло, Карецкий мог предположить, что тот подкатывал к Белинской, да, видимо, безуспешно. Это чистой воды его методы, но… Это были лишь догадки.

Минут через сорок к нему в кабинет доставили Колощенкову. Выглядела она уже гораздо лучше, чем когда он с ней общался в камере для административно задержанных. Было видно, что хмель до конца из неё ещё не вышел, однако речь стала более или менее внятная. Что с ней сделал дежурный, для Карецкого осталось тайной, но она уже была в абсолютно адекватном состоянии.

С трудом, но допрошенная в качестве потерпевшей Голощенкова всё же подтвердила свои показания, данные оперу, но, как Карецкий и предполагал, собственноручно в объяснении она естественно ничего не писала. В силу обстоятельств она могла лишь подписать, да и то, как говориться, с божьей помощью. Из её показаний вырисовывалась следующая картина: она распивала алкогольные напитки со знакомыми у себя дома, в числе которых был молодой человек по имени Алексей. Когда она уже была в состоянии сильного алкогольного опьянения, то решила пойти спать. Зайдя в свою комнату, она увидела пустой диван, на котором ранее лежали разбросанные детские вещи. Также она обратила внимание на отсутствие картины на стене. Будучи в состоянии сильного алкогольного опьянения, в милицию она не обращалась и легла спать.

Спустя какое-то время её разбудил Прусов Сергей. Она его прекрасно знала как оперуполномоченного по их району. Он то и заставил её написать заявление, сказав, что украденные у неё вещи он якобы нашёл. А то, что украла их Белинская Полина, она понятия не имела. Да и не поверила она в это, когда узнала.

– Полинка не могла. Она первая святоша на районе: всем помогает, для всех старается, на себя плюёт… Пьёт, конечно, бывает даже сильно, да кто у нас на Заводской не пьёт. Из-за своего Лёхи переживает, всю синьку в себя вливает, чтоб ему меньше досталось, чтоб здоровье его сохранить. Как ангел-хранитель его. Глупая она, конечно, молодая, но украсть она не могла. Она на нашей грешной Земле оттуда.

Колощенкова указала пальцем руки и глазами куда-то наверх, потом задумалась на секунду и добавила:

– Вот её Лёха мог, но не она.

– Фамилия Лёхи и где живёт?

– Фамилия, по-моему, то ли Антонов, то ли Анохин… Не помню. А живет в том же доме, что и Полинка, Заводская 4. Номер квартиры не знаю, в гостях у него бывать не приходилось.

Оформляя протокол допроса в качестве потерпевшего, пришлось изрядно попотеть в части украденного. Колощенкова понятия не имела, что из имущества у неё было похищено, кроме картины. Поскольку в материале проверки имелся протокол изъятия, показания Колощенковой были дополнены перечнем имущества из этого протокола.

– И последний вопрос: Вы приглашали к себе в квартиру Белинскую?

Колощенкова удивилась данному вопросу, но видимо, будучи грамотно проинструктированной, чётко ответила заученными словами:

– Нет, в тот вечер я её к себе не приглашала.

Это был не совсем тот ответ, который ожидал услышать Карецкий. На лицо явно был признак преступления – незаконное проникновение в жилище. Также потерпевшая подтвердила, что ущерб от действий Белинской для неё является значительным. «Заранее заученная фраза», – подумал про себя Карецкий. «Она ведь даже не понимает, что это означает». Но деваться некуда и, подписав протокол допроса, Карецкий отпустил потерпевшую, вручив ей предварительно повестку на следующий день для проведения опознания изъятых у Белинской вещей и возможного проведения очной ставки.

Вырисовывалась не очень понятная картина: молодая девушка, сильно пьющая, но не опустившаяся в конец, совершает кражу никому не нужных детских вещей, дешёвой картины местного, никому неизвестного художника и комплект женского нижнего белья размера 54. Интуиция подсказывала, что Белинскую либо подставили, либо она не знала, что берёт вещи без спроса. Хотя в принципе это одно и то же. Но, как бы то ни было, уголовное дело формально уже было возбуждено* и нужно дальше расследовать преступление, если конечно таковое вообще имело место быть. Опыт Карецкого, хоть и не значительный, подсказывал, что разваливать подобные материалы на начальном этапе весьма опасно, даже если весь материал собран «на коленках». К тому же у следственного отдела было крайне мало уголовных дел на перспективу, то есть для направления в суд в следующем месяце. Он же, практически одной ногой стоявший в должности заместителя начальника следственного отдела, должен заботиться ещё и о показателях своего подразделения. «Придётся делать из говна конфетку», – вспомнились ему слова Михалыча, которые он говорил каждый раз, передавая вновь поступивший материал следователю. В этот раз роль Михалыча пришлось играть ему самому, насильно заставляя себя принять сторону потерпевшей в данном деле. Но ему очень хотелось докопаться до истины.

Глава 4

Он снял трубку телефона внутренней связи с дежурной частью и попросил помощника дежурного поднять к нему в кабинет задержанную. Через пять минут в дверь тихо постучали.

– Войдите, – громко сказал он, продолжая ещё несколько секунд внимательно изучать протокол изъятия.

Дверь открылась и раздался голос постового:

– Разрешите?

Карецкий медленно повернул голову. На пороге кабинета, опустив голову вниз, застыла не высокая, худощавая и хрупкая девушка, в легкой, вполне приличной и не дешёвой чёрной куртке из кожзаменителя, с воротником стоечкой и в светло-голубых джинсах. Из-под расстёгнутой куртки он разглядел нелепый, абсолютно не сочетающийся с верхней одеждой голубой свитер крупной вязки с длинными рукавами, по центру которого был ещё более нелепый рисунок в виде зайчика кремового цвета, сжимавшего в своих лапах ярко-красное сердце. Этот свитер выдавал в ней совсем ещё ребенка, у которого только-только начинал формироваться вкус к выбору правильной одежды, но достичь женственности и изящества ему ещё пока мешали яркие и красочные герои мультфильмов и плюшевые игрушки.

Её обувь заставила его удивиться и слегка приподнять бровь: Полина была обута почему-то в домашние тапочки нежно-розового цвета с обрезанными мысами, из которых высовывались наружу маленькие сжатые пальчики с ярко красным педикюром под цвет сердца в лапках зайчика на свитере.

Она стояла на пороге его кабинета, боясь сделать лишнее неразрешённое движение. При первом же взгляде на неё в памяти Карецкого почему-то всплыл музыкальный клип на песню JOE LE TAXI в исполнении совсем ещё юной Ванессы Паради, но перед ним стояла вовсе не она, а всего лишь подозреваемая по уголовному делу – Белинская Полина Андреевна.