Двадцать лет одного лета. Дело № 48

– На картине могут быть его отпечатки пальцев. Она сначала говорила, что картину он

ей принёс, но под протокол сказала, что такого говорить не будет.

Михалыч поправил средним пальцем правой руки съехавшие от резкого торможения на кончик носа очки, молча, с каким-то сочувствием посмотрел на Карецкого и, отключив сигнал аварийной остановки, медленно тронулся дальше.

– Знаешь, братан, что я тебе скажу?

У Михалыча был обширный перечень местоимений, которые он использовал в своей речи при обращении к близким и коллегам. К одному и тому же человеку, в зависимости от

ситуации, он мог применить несколько различных местоимений, которые он тщательно подбирал как наиболее подходящее к данному моменту. К примеру, всех сотрудников своего отдела на совещаниях он с искренней любовью называл не иначе, как «братья и сестры». Это звучало очень мило и забавно и со стороны могло напоминать общение настоятеля прихода со своими прихожанами. Но когда же Михалыч лютовал, что было крайне редко, такое чистое и милое выражение, как «братья и сестры» менялось на абсолютно не литературное: «пид…сы и суки ёб..ые». Выпустив пар, он неизменно извинялся и возвращался к более спокойному общению. Карецкий давно уже выучил весь основной запас местоимений, которые использовал Михалыч в своей речи и знал, что если требовалось убедить кого-то поработать сверх нормы, напрячься дополнительно или как-то похвалить сотрудника, в лексиконе Михалыча имелось сильное и часто им применяемое – «Бизон». Когда же у него был с кем-то серьёзный разговор и принятие решения Михалыч хотел переложить на собеседника, то его он называл не иначе, как «Братан». Карецкому не очень нравилось это обращение, так как зачастую, в силу отсутствия опыта в тех или иных вопросах, он, честно говоря, опасался принимать серьёзные решения. Карецкий предположил, что и сейчас вопрос о привлечения Аношина к уголовной ответственности Михалыч также оставит на его усмотрение. А между тем Михалыч продолжил:

– В данном случае у девахи всё равно третья часть скорее всего будет, поэтому пришьёшь ты ей «группу» или нет, срок от этого особо не изменится.

– А как же всесторонность и объективность расследования?

Карецкий попытался в шутку воззвать к основам правосудия своего старшего товарища и наставника.

– Иди в жопу, – не скрывая недовольства от его нравоучений, но с улыбкой на лице и довольно спокойным тоном проговорил Михалыч. – Сам решай, что ты с ним будешь делать, но мне почему-то кажется, здесь есть ещё что-то, о чём я не знаю и что ты мне не сказал.

Карецкий напрягся. Как он узнал? Догадался? Вряд ли… Нужно срочно что-то ответить, иначе слишком долгая пауза вызовет у него сомнения в его искренности. Но он не видел необходимости что-то скрывать от Михалыча и просто сказал:

– Есть. Я не знаю как сказать…

Карецкий на мгновение замешкался. Михалыч тем временем терпеливо ждал, пока Карецкий соберётся с мыслями. Наконец он проговорил:

– Не могу подобрать правильных слов… Короче, скажу, как есть. Она мне понравилась. Я даже не знаю, в каком смысле. Сам не могу разобраться, но что-то мне не даёт покоя.

– Ты рехнулся? – воскликнул Михалыч и вновь с силой ударил по тормозам. Машина встала как вкопанная. Благо за ними сзади никто не ехал, иначе бы столкновения было не избежать.

– Ты в своём уме?

– Да успокойся, я всё понимаю, поэтому и сказал тебе. Мне нужен совет, как быть.

– Совет тебе нужен? – кипел Михалыч. – Вот тебе мой совет: забудь! Она злодейка, воровка! А ты следак! Она совершила преступление! А ты доказываешь её вину! Вы по разные стороны баррикад! Или ты хочешь связать свою жизнь с преступницей? Пустить свою карьеру псу под хвост? Валяй! Помощь нужна?

Михалыч лютовал. Карецкий не знал, что сказать. Он уже начал жалеть, что решился поделиться с Михалычем, но, как говориться: «Что сделано, то сделано». В одном он был уверен: она не преступница. Её просто подставили. Кто – это он уже выяснил. Зачем? Это тоже было более или менее понятно. Оставался вопрос, что дальше делать со всем этим.

– Михалыч, остынь. Обещаю, что не сделаю никаких глупостей. У меня есть голова на плечах. Я лишь хочу донести до тебя, что она этого не делала, в этом я уверен.

– То есть как это не делала? Я же читал её допрос. Там всё чётко и понятно написано: признаюсь, украла… Или…?

Михалыч запнулся.

– Да.

Карецкий сделал многозначительную паузу, затем продолжил:

– Она была в отказе. Полнейшем. Но не разваливать же дело? К тому же Прусов всё так обставил, что комар носу не подточит, пришлось её убеждать.

Михалыч включил первую передачу, и машина тронулась с места. Он достал сигарету из пачки, лежащей на приборной панели, закурил, сделал пару затяжек, после чего сказал:

– Знаешь, я в тебе не ошибся. Ты всё сделал правильно, но у меня к тебе один вопрос: дальше ты что собираешься со всем этим делать?

У Карецкого не было ответа, а данный вопрос он сам уже неоднократно задавал сам себе. Что делать? А что он хочет? Естественно, он хотел бы, чтобы Полине за это ничего не было. Но как? Дело уже есть, все основные доказательства собраны и приобщены. Это уже закрутилось и ломать дело он не собирался ни в коем случае.

– Я лишь хочу, чтобы её не закрыли, – вслух проговорил Карецкий. – Хотя бы это, большего мне не надо. К тому же она беременна. Не хотелось бы жизнь ломать.

Михалыч ещё какое-то время подумал, после чего ответил:

– У меня нет ответа на твой вопрос, но, почему-то мне кажется, ты и сам знаешь, что нужно делать, – с мутной прозрачностью намекнул Михалыч. – Действуй сам, по обстоятельствам, я чем смогу – помогу. Но учти: дело стоит в плане на окончание в следующем месяце. И если оно развалится, ты больше здесь не работаешь. Услышал?

Карецкий в очередной раз пожалел, что сказал об этом Михалычу. На что был направлен его расчёт? Михалыч не мог поступить иначе. Он не мог ничего ни сказать, ни посоветовать.

– Не беспокойся, всё будет пучком.

Глава 7

Припарковав машину на проезжей части сбоку от здания районной прокуратуры, они вышли в дождливый июльский день и быстрым шагом устремились к главному входу в административное здание, где на первом этаже заседали федеральные судьи районного суда, а на втором располагалось помещение прокуратуры. Поднявшись на второй этаж, они разделились: Михалыч пошёл по своим делам к прокурору, а Карецкий направился к его заместителю, дежурившему накануне вечером для согласования возбуждения уголовного дела. Минут через десять, покончив с этим вопросом и получив стандартную рекомендацию о необходимости выходить с арестом, он направился в канцелярию, которая находилась в приёмной прокурора и где располагалось рабочее место Кристины. Той самой, что накануне вечером интересовалась его особой в «Рандеву».

– Доброе утро, – зайдя в приёмную, бодро и с улыбкой поприветствовал он присутствующих. Помимо Кристины в приёмной прокурора находилась канцелярия, где за не высокой стойкой сидела ещё одна девочка, имя которой Карецкому было не известно.

– Привет! – весело поприветствовала его Кристина, худенькая миниатюрная брюнетка с короткими темно-каштановыми волосами, с весьма завораживающими и очень даже аппетитными формами. Слева над верхней губой маленькой темной точкой красовалась родинка, при взгляде на которую из недр памяти неизменно всплывал образ великой американской актрисы, певицы и модели Мерлин Монро.

– Между прочим, ты меня вчера расстроил…

Она театрально надула губки, и образ американской кинодивы сменило милое и по-детски наивное личико Евгении Симоновой, на этот раз уже советской актрисы театра и кино. Кристина была такого же не большого роста, с изящной кукольной фигуркой, карими, слегка раскосыми глазами и с едва заметными стрелками в уголках. Такие девушки созданы исключительно для любви и семьи, по крайней мере так Карецкому всегда казалось. На ней были обычные темно-синие джинсы и блузка небесно-голубого цвета, которая гармонировала с её карими глазами и темно-каштановыми прядями волос.

Карецкий сделал вид, что искренне не понимает, о чём она говорит.

– Чем же?

Он наигранно вскинул правую бровь вверх и продолжил:

– Расстраивать красивых девушек вообще не в моих правилах, – сказал он, раскладывая одновременно копии документов в специально отведенные для этого лотки.

– Я вчера приходила в «Рандеву», но тебя там не было. А сам говорил, что ты почти каждый день там зависаешь. Надеюсь, сегодня мы увидимся?

– О, я сожалею об этом, но…

Краем глаза Карецкий заметил, как девушка из-за стойки пристально смотрит на него. Он, в присутствии посторонних, по привычке собрался уже продолжить общение с Кристиной на «Вы», но не стал этого делать. Знакомы они были уже больше года и уже давно перешли на «ты».

– Крис, я же не знал, что ты придёшь. К тому же я вчера дежурил.

Ему внезапно показалось, что Кристина специально затеяла этот разговор в присутствии посторонних. Было видно, что девушка за стойкой внимательно их слушает, а Кристина периодически на неё косилась. Он не желал влезать в их дела и продолжил:

– А вот на счёт сегодня не уверен. Я вчера дежурил и жутко устал, если честно.

По его свежему виду, который был достигнут лишь благодаря контрастному душу и крепкому кофе, он засомневался, что она ему поверит.