Пятнадцатое воплощение. Исторический роман

Всадники вихрем пронеслись по поляне и скрылись за зарослями. Рамалли вновь остался один. Он подошел к ручью, с трудом наклонился и смочил водой запекшиеся, не размыкающиеся губы, а затем выпил несколько глотков воды. От горячего блеска воды его затошнило, и, как от режущей боли, смыкались глаза. Подобранной тряпкой кое-как завязал бок и спину и по следам проскакавшего отряда двинулся в обход холма.

Поднявшись на бугор, определил в каком направлении идти к знакомым местам. Вскоре он дошел до края леса, вдоль которого смог выйти на дорогу, ведущую к своим. Все его раны начали сильно болеть, тело бросало то в жар, то в холод.

Вскоре он добрел до знакомого села. Сельчане сказали:

– Раджа Атаранга погиб – недавно наши воины проезжали здесь и везли с собой его тело – он весь был изранен.

Рамалли закрыл глаза ладонями, заслоняясь от ослепительного сиянья дня.

Да, провал похода оказался полным, войско было разгромлено, много воинов убито и ранено, и сам Атаранга, как и многие, окружавшие его телохранители погибли смертью настоящих воинов.

Сельчане повели Рамалли в лес, где живет отшельник-целитель.

Он восседал посредине поляны. Не страшась обрушивающегося сверху полдневного зноя, сидел на пьедестале своих скрещенных ног в позе лотоса – ступня левой ноги лежит на развернутом правом бедре. Худой и несгибаемо прямой. Его длинные черно-седые волосы были собраны в тяжелый узел на голове. Густая борода свисала до живота.

Мудрец устремил просветленные черные глаза на Рамалли и дружественно улыбнулся ему.

Из покрытой травой хижины вышла ученица и помощница отшельника: высокая девушка с толстой черной косой до пят, в бледно-розовом одеянии с темно-розовой каймой по краю подола. Она тут же подошла к Рамалли и начала внимательно разглядывать его раны на боку и руке; едва касаясь, провела по ним тонкими чуткими пальцами. Выпрямилась и, глядя ему в глаза с состраданием, которое столь прекрасно в женских глазах, сказала нежно звенящим голосом:

– Мы поможем тебе, воин! Твои раны не столь опасны, как выглядят!

Рамалли почтительно наклонил голову перед девушкой, покоренный ее стремлением немедленно помочь ему.

– Я знаю. Я благодарен тебе, сестра!

Девушка скользнула в хижину, поманив Рамалли за собой. Он очутился в прохладной тени и по знаку девушки улегся на травяное ложе. Его голова раскалывалась от боли, все мысли туманил жар, а по груди и спине ползал, разливаясь все шире, ледяной озноб.

Помощница святого риши начала готовить целебную мазь, обмывать раны Рамалли и накладывать на них лекарство. По черным, гладким волосам девушки скользил яркий зеленоватый отсвет, в больших и прекрасно удлиненных черных глазах блестел огонек сосредоточенного внимания. От ее бережно прикасающихся, удлиненных ладоней струилась успокаивающая сила.

Снаружи слышались почтительные голоса крестьян, благодаривших своего лесного покровителя за помощь в ниспослании обильного урожая. Они поставили перед отшельником корзину с подношениями и цветами.

Поверх мази наложив повязки из длинных полосок льняной ткани, девушка с удовлетворением оглядела дело рук своих и еще раз нежно и сострадательно улыбнулась в глаза Рамалли – в тени хижины блеснул белоснежный сполох ее улыбки. Белизна ее белков – точно белые цветы, виденные Рамалли после боя – это было совсем недавно! – но казалось, минула уже вечность. Он закрыл глаза, позволив себе, наконец, погрузиться в забытье лихорадки, стремительно отдаться ее тяжелому знобящему жару, будто удлиненным, удивительно нежным ладоням ученицы отшельника…

Когда он очнулся, было утро или вечер – косые, тепло-жаркие лучи солнца пронизывали сплетенную из ветвей стену, но Рамалли не мог определить с какой стороны они светят: с востока или запада.

Нечто приятно-теплое лежало на его левой руке и левой стороне груди. Пальцами правой руки нащупал тугие, сухо-теплые переплетения, и не сразу понял: это спящие змеи свернулись кольцами на его груди и сбоку тела – спят. В семье Рамалли тоже держали ручных змей и прикармливали диких: в праздничные дни женщины обязательно ставили угощение с рисом перед их норами.

Он лежал на спине, вытянувшись всем телом, боль в ранах почти не ощущалась, и заливавшее его бессилие было странно приятным ему: не хотелось двигаться ни телом, ни мыслью. Блаженное расслабление наполняло его. С наслаждением вдыхал пахучий запах свежей травы пальмарозы, окружавшей его, затем вновь погрузился в забытье – сознание ускользало от него, точно лодка, увлекаемая водами Ганги, легко уплывает в море…

Громко-звонкий щебет множества птиц наполнял лес.

Пользуясь радостной свободой движений почти выздоровевшего тела, Рамалли быстро прибрал травяное ложе, чистой повязкой из куска льняной ткани обвязал бедра, надел на плечи и грудь перевязь с ножнами – под его левой рукой пристроился чужой меч. Все это еще вчера было тщательно вычищено и вымыто им. И оглядев себя, нагнувшись, вышел из низкого проема хижины на жаркий свет дня и, подойдя к отшельнику, сидевшему на охапке травы, преклонил перед ним колени, прощаясь.

Покорный зову своей души, мудрец давно живет в лесном уединении и, отрешенный от всего мира, предается аскезе, в долгих размышлениях и медитациях оттачивая свое постижение Истины, проникаясь единением с Высшим и Единым.

Иногда он и две девушки – его ученицы – оказывали помощь в лечении приходившим больным крестьянам или путникам. Девушки жили в ближнем селе; высокую, нежноголосую, звали Дамияна, вторую – Радхика.

За декаду дней Рамалли преисполнился глубокой признательностью отшельнику за беседы с ним и его умные советы.

Мудрец учил Рамалли проводить время в медитации, дающей просветленность сознанию, учил правильно направлять потоки энергии в теле для скорейшего выздоровления и лучшего заживления ран.

Сейчас в четвертый день нового лунного месяца Рамалли готов покинуть лесное жилище.

В своей несгибаемо-прямой и недвижной позе, мудрец был погружен в высокое отрешение от всего мира, его полузакрытые глаза были устремлены вглубь себя, а губы изгибала улыбка внутреннего удовольствия. Тем не менее, он почувствовал присутствие Рамалли и из непостижимо далеких глубин своего отрешения вернул свое сознание на лесную поляну. Отрадно просветленными глазами взглянул в глаза Рамалли, поднявшего к нему свое слегка крупное лицо.

Вокруг них в игре солнца и зеленых теней сиял лесной день. В неугомонном звонкоголосом щебете птиц звенела пьянящая радость жизни.

Словно из далекого далека, светлым взором глядя на Рамалли, мудрец произнес своим ровным, всегда безмятежно звучащим голосом:

– Приходи вновь ко мне, сын мой. Не воюй больше. Твоя душа отказалась от кровопролития.

Слова эти, точно прохладная струя ветерка в дышащем зноем дне, проникли в душу Рамалли вместе с пением птиц и сиянием света. Вошли в него, точно сверкающий меч погружается в сделанные специально для него ножны.

– Я хочу вернуться к тебе, святой отец, но… – Рамалли запнулся, охваченный противоречивыми мыслями и желаниями.

Он перевел взгляд на игру солнечных пятен на траве возле своих колен, захваченный раздумьями о будущем. Если он сложит с себя оружие, откажется от пути воина, как отнесутся к этому его родные? На протяжении нескольких поколения почти все мужчины в его роду проводили в боях всю свою жизнь, воевали до самой своей смерти.

Удлиненные губы отшельника тронула легкая улыбка. Он снова закрыл свои наполненные светом глаза. Лучи солнца то освещали его лицо, то золотисто-зеленые тени скользили по его загадочно отрешенному лицу. В безмятежном спокойствии прозвучали его слова:

– Как начинается рассвет солнца, так неотвратимо приходит решение выбора. Ищущий истину обязательно придет к ней.

Рамалли согласно, еще ниже склонил голову, в почтительном поклоне коснулся лбом земли и, встав, быстро пошел по тропинке, вьющейся между деревьями. Шел выпрямившись, с развернутыми плечами. Солнечные тени скользили по его смуглому телу, неугомонный птичий щебет сопровождал его, будто радостно поющий хор.

На выходе из леса увидел высокие и ярко-зеленые стебли пальмарозы. Сильный и острый аромат этого растения всегда давал Рамалли особую свежесть восприятия, бодрость и ясность. И сейчас прежде, чем покинуть лес, он наклонился и глубоко вдохнул в себя сладко-пряный аромат листьев пальмарозы, а затем, уходя, посмотрел на тропку, ведущую вглубь леса, к жилищу отшельника – ему очень хотелось когда-нибудь вновь прийти сюда…

В столичном городке Рамалли присоединился к отряду Алишпура. Военачальники сплачивались вокруг младшего брата Атаранги, забравшего власть в свои руки, пока не подрастут сыновья убитого раджи. Между тем беглый военачальник Ньяса сговорился с царем Видохьей и готовил вторжение для отстаивания своих прав на престол – предстояли новые сражения, победы и поражения.

Рамалли прожил в городке полмесяца. Коня с оружием ему прислали из дома.

О Марури пока ничего не было известно, кроме того, что он попал в плен. Шараду в бою отрубили правую руку по локоть, и жена увезла его залечивать рану в Северное село, к своему отцу, известному лекарю. Шарад решил стать учителем воинского мастерства, ведь левой рукой он владеет не хуже правой. Союз друзей распадался, и с этим ничего нельзя было поделать.

Обновленная к Рамалли возвращалась его телесная сила. Но как никогда прежде, он отчетливо видел изменения в своем отношении к жизни. Все чаще ему представлялось бессмысленным подчиняться силе, заставляющей людей сбиваться в вооруженные стаи и насмерть биться друг с другом. Он смотрел на свои руки и уже не желал видеть в них оружие.

Настоящее вокруг – слишком знакомо ему, и не обещает ничего нового.

Становилось ясно, что наилучшее, что сейчас ждет его впереди: гибель в одной из битв, но все битвы уже не раз казались ему бессмысленными. Не идти же в битву только ради обретения своей смерти!

Неотвратимое развитие души требовало новых впечатлений и новых форм воплощения своей жизни.

Атаранга был его любимым раджей, лучшим военачальником, и после его гибели лучшего уже не будет. Рамалли был настолько предан Атаранге, что, выйдя живым из кровопролитной битвы, не желал служить другому радже.

Гибель Атаранги и отрешенная жизнь в лесу настроили его на новое восприятие своей жизни, завершили его внутренний душевный переход.

После полнолуния он отправился домой навестить родных, жену и детей. Из жилища воинов выйдя во двор арсенала, накинул на голые плечи и спину красную шерстяную накидку и, подойдя к гнедому Пратамукуте, стал отвязывать его от коновязи. Он поедет домой налегке. Оружие и доспехи слуга привезет позже.

Один из трех воинов, в тени тополя игравших в кости, – Далипур. Он тут же подошел к Рамалли, погладил морду его темногривого коня.

– Рамалли, ты домой едешь?