Пятнадцатое воплощение. Исторический роман

В первый день месяца азвина войско выступило в поход.

Конница Атаранги впереди пехоты ворвалась в столицу восточного царства. Захват владений местного раджи был стремителен и внезапен. Толстяк Касива – потомок рода Каси – взгромоздился с помощью слуг на коня и поспешно бежал через задние ворота. Чужие воины ворвались в его дворец, разгоняя вопящих слуг и женщин, ища, ловя и убивая сыновей царя и его родню.

Атаранга подъехал к крыльцу на белой лошади, с гривой, хвостом и ногами выкрашенными в красный цвет – цвет войны. В сопровождении Рамира, Рамалли и еще нескольких воинов вошел в главный зал. Ему показали сокровища захваченной казны, а затем по обычаю захвата привели пятнадцатилетнюю дочь Касивы.

Царевна вошла, оглядываясь на разбегающихся служанок, не понимая, что такое случилось вокруг. Невысокая, с уже пышной грудью и широкими бедрами, с тоненькой талией, она держала в руках игрушку – золотую куколку. Украшенные золотой диадемой волосы ее были рассыпаны по голой спине шелковисто черной волной. Недоумение и удивление, были в ее больших, как у лани, глазах. Всю жизнь ее нежили, холили, баловали, и она даже не подозревала, что сейчас с ней сделают чужие и жестокие люди.

Рамир схватил ее и бросил на ковер перед Атарангой – она упала, точно лента, беззвучно и гибко. Ее темные, точно лишенные разума глаза, удивленно расширились. Рамир велел Рамалли:

– Придержи ее.

Сев на ковер, Рамалли сильными загорелыми коленями зажал девушке голову, а ее руки заломил на свои бедра и смотрел, как Атаранга – он не снял с себя ни диадемы, ни оружия, – разорвал тонкие шальвары царевны, обнажив юные и широкие бедра, и налег на ее тело. До этого изнеженное лепетавшая что-то, царевна вскрикнула от боли – может быть, первый раз в своей жизни. Рамалли почувствовал, как напряглось всё ее тело.

Он смотрел, как его любимый господин познает-оскверняет дочь Касивы, любовался ритмом его движений, почти бесшумным ровным дыханием; лишь в конце на лице раджи появились капельки пота. Но ведь они могли выступить и из-за жары. Поднимаясь, Атаранга поднял голову, и взгляды их встретились. В черных глазах раджи не было никакого расслабления, которое Рамалли знал в себе после порыва чувственности, соединяющего тела мужчины и женщины. И все же презрительно спокойная маска лица Атаранги словно слегка дрогнула – мгновенная беспомощность, казалось, мелькнула в его взгляде, брошенном из-под ресниц на Рамалли.

Подождав, пока слуга завяжет на нем пояс, Атаранга покинул зал. Теперь Рамалли пожалел рыдающую девушку – царевна перевернулась на живот и полза по ковру, хватаясь пальчиками за его густой мех, с залитым слезами лицом ничего не видя перед собой. Несмотря ни на что, девушка была прекрасна, точно неразумный зверек, походя обиженный прохожим человеком. Наклонившись, Рамалли погладил ее по голове и поспешил за Рамиром и другими воинами, а к царевне с воплями и рыданиями поспешила подбежать толпа нянек и рабынь, до этого заливавшаяся громкими рыданиями за порогом зала. Многие женщины принялись кричать проклятия вслед захватчикам, призывая все кары на их головы.

Привычно придерживая ножны двух мечей на боках, Рамалли выскочил на крыльцо, перед которым слуги держали коней за поводья, быстро сбежал по ступенькам и сел на своего коня, смотря на то, что творится вокруг.

Радже Касиве пришла поддержка – могущественный военачальник Карна-Кубджа прискакал с отрядом воинов, набранных из ближних сел, и с ходу во дворе дворца напал на захватчиков.

Слева яростно бились между собой отдельные группы пеших воинов. Дом справа горел бездымно-ярко, на фоне небесной синевы обвитый высокими полосами пламени. Пожар разгорался и был готов перекинуться на ворота и дворцовые сооружения.

Слуги усадили Атарангу на его белую лошадь, и он обнажил меч, во главе своих воинов бросаясь в бой.

Вслед за ним воины вскакивали на коней и вступали в сражение. Со двора бой перекинулся на площадь. Вскоре всюду среди улиц и садов завязались отдельные стычки. Лишь к вечеру отряды Атаранги отстояли захваченный ими дворец и выбили отряд Карны-Кубджи из городка.

Во время боя отряд Алишпура поредел, и Атаранга на время передал ему треть своих телохранителей. В их числе и – Рамалли.

Утром следующего дня отряды Атаранги принялись усердно прочесывать ближние селения в поисках Касивы и его приближенных.

Всюду в окрестностях запылали поджигаемые села, их жители бросали свои жилища и разбегались во все стороны, спасаясь, кто как мог.

Отряд Алишпура прискакал в обезлюдевшее село. Рыская всюду, воины сновали меж покрытых травой хижин. Узкие улочки густо заросли изумрудного цвета травой, а сами хижины окружали сплошные стены из зарослей и высоких деревьев.

На краю села Рамалли вышел на поляну, и двое воинов, в тени высокого нима сидевших на земле возле стены хижины, при неожиданном появлении Рамалли прервали оживленный разговор, вскочили на ноги, и, оскалив зубы, и с быстротой и рычанием тигров кинулись на него.

Несколькими стремительными ударами меча поражая-убивая первого, Рамалли пришлось одновременно боковыми ударами отбивать меч второго врага, нападающего слева.

Еще пара ударов, и второй воин тоже повалился вперед, будто споткнувшись, с остановившимся взглядом широко раскрытых глаз. Схватка вышла столь короткой и стремительной, что Рамалли даже не успел рассмотреть лиц воинов, лишь их руки и мечи мелькали перед ним в бешенной игре поединка.

Ему на помощь выскочили на поляну еще двое воинов. Все вместе они вбежали в хижину, но, увидев там лишь сбившихся в кучку испуганных женщин и детей, выскочили обратно на свист-зов начальника, собирающего свой отряд.

Раджа Касива ускользнул от погони и бежал к соседнему царю, и вскоре он сговорился с ним – своим бывшим заклятым врагом – пообещав за отвоеванное царство отдать часть своих земель. И через полмесяца на границе трех царств сошлись в бою войска Атаранги и двух раджей-союзников.

Битва началась с раннего утра. Воины союзников упорно наседали на центр, где находился Атаранга с двумя отборными отрядами. К полудню ничей перевес не был достигнут, и Атаранга послал за подкреплением, но оно почему-то не подходило.

Бились в ожесточенной тесноте. Слышались тяжелое хриплое дыхание напряженных людей, яростное всхрапывание и взвизгивание разъярённых теснотой лошадей, звон сталкиваемых мечей и стук копий о щиты, прерываемые сдавленными или резкими криками злобы и боли. Яростный шум битвы порой напоминал ритм страстной до боли песни. Запах пота людей и лошадей, запах крови и нагретого на солнце железа.

На правом крыле группа всадников обороняла тяжело раненого зятя Атаранги. Алишпур велел половине своего отряда пробиться к ним на помощь. Рамалли, Марури и другие пробились туда и помогли вынести с поля боя зятя Атаранги, а затем вновь вернулись в бой.

Еще час бились без передышки, спасая друг друга. Не осталось ничего, кроме сражения. Всё это время Рамалли краем глаз видел, как слева в центре бьются Атаранга и окружавшие его воины. Наседавшие отряды союзников начали теснить и окружать их. Тогда, наконец, Алишпур, как главный военачальник правого крыла войска, велел начать отступление.

Перед Рамалли темно-смуглый, ослабевший от раны, воин с трудом, непослушными руками заносил меч. Рамалли вонзил острие меча глубоко ему в левый бок и, освободив себе путь, бросился пробиваться к Атаранге и его воинам. В тесном месиве битвы пробиваясь к радже, рубясь налево и направо, Рамалли видел, как мечи и копья врагов заносятся там все гуще, как в Атарангу со всех сторон вонзаются мечи…

Отбиваясь сам, Рамалли обрушил удар на голову воина перед ним, и в это же время в его правый бок сзади воткнулось широкое лезвие копья. А удар палицей по левой стороне шлема выбил сознание из его головы. Рамалли успел схватиться за правый бок, попытался повернуться… Он еще помнил, как начал падать на шею своего темногривого коня, но после этого наступил мрак – всё окружавшее застлалось наползшей со всех сторон вязкой тьмой…

Очнувшись и увидев над собой небо, по положению солнца не сразу понял, что без памяти пролежал на земле недолго – час или чуть больше, но вокруг всё изменилось: залитые кровью тела убитых воинов и лошадей в разных позах устилали землю. Поле боя было покинуто живыми людьми. Его каурого коня не было рядом: недавно объезженный, он еще не привык к Рамалли, и, вероятно, был рад вновь обрести свободу, и сразу ускакал прочь, бросив упавшего всадника.

Отдаленный шум боя доносился сразу с нескольких сторон: видимо, сражающиеся воины распались на отдельные группы.

Ни доспехов, ни шлема, ни двух мечей, ни длинного кинжала с рукояткой из слоновой кости, при нем не оказалось, только боевой пояс и ремни перевязей, украшенных золотыми розетками, перекрещивались на голой груди, залитой чужой и своей кровью. Плохо соображая, что ему теперь делать, Рамалли приподнялся, держась правой рукой за бок – загустевшая кровь уже еле сочилась.

Стоял и оглядывался вокруг – вся местность вокруг словно изменилась – он не узнавал ее. Впереди и справа бугристые холмики скрывали от него происходившее там побоище – судя по шуму, оно было немноголюдное.

Слева за пронизанными солнцем рощицами и поднявшимися клубами пыли тоже слышались крики людей и топот коней. Поодаль сбоку более густые заросли ярко зеленели по пологому склону холма. Густая желто-зеленая трава окружала его подножие.

Земля, по которой, спотыкаясь, пошел Рамалли, была размокшей от крови и взрыхленной конскими копытами.

От сильной кровопотери из бока, а особенно из руки, слегка кружилась голова, но раны не были слишком глубокими. Острое жало копья разворотило ему мякоть правой руки, а затем между железными пластинами доспеха сзади-сбоку пробило ребра насквозь, по счастью не задев легкие.

На боль от ран Рамалли привычно не обращал внимания, и прежде всего, еще не совсем придя в себя, машинально наклонился, чтобы взять первый же, попавшийся ему под ноги меч, но левой рукой едва приподнял оружие, как тут же выпустил рукоять из ладони, едва не смеясь над своим бессилием – его ослабевшая рука совершенно не может держать оружие. Но все же он вновь взял меч и кое-как затолкал его в ножны. Наощупь поискал на поясе длинный кинжал, но видимо воспользовался им в битве.

Проковылял вперед несколько десятков шагов и с более возвышенного места ему стало видно, что впереди по полю шныряют вражеские воины, срывая с убитых оружие и украшения. С отяжелевшим телом и бессильными руками Рамалли не мог сразиться с ними. Правой рукой он не мог двинуть без острой боли, левая тоже была бесполезна.

Прятаться, как мышь, в зарослях или густой траве и ждать унизительной смерти, когда его обнаружат и умертвят, он не желал.

И Рамалли стоял во весь рост в предельном спокойствии и с проясненным взглядом.

Уже несколько раз за годы разных войн, Рамалли не имел выбора и ждал своей гибели в мужественном бесстрашии.

Осознанная смелость перед смертью всегда жила в душах воинов – их наполняла уверенность в благе смерти, обретенной в бою. В прошлых и настоящих битвах постоянно гибли их предки, деды, отцы, братья, и потому воины не видели особенного несчастья в своей собственной гибели. Их души постоянно лелеяла и утешала мысль, что прекрасная цель их жизни – это погибнуть в бою, как погибли их родственники и друзья, как погибнут в будущих битвах их еще не выросшие дети, внуки и правнуки. Все воины рождены для этого: убивать и быть убитыми.

Поодаль возле склона холма тек широко и мелко разлившийся ручей, до самого своего дна прогретый жарким солнцем. Вокруг ручья возвышались кусты дхавы, густо осыпанные пурпурными цветами, а между Рамалли и ручьем красовался весь в цветах душистый куст жасмина, и красота и чистота его отрадно белеющих цветов сейчас была почти болезненна для глаз Рамалли. Рамалли не мог сейчас наклониться и вдохнуть аромат жасмина, но невольно подступил поближе, чтобы быть возле красоты любимых цветов.

В это время из-за рощицы появилась группа всадников. Их военачальник, опустив поводья и небрежно покачиваясь, ехал на светло-золотистой молодой кобыле с черной гривой и хвостом. Точно разбойник или ракшас, главарь до самых глаз зарос жесткой щетиной черной бороды, густо торчащей по сторонам его темно-загорелого лица.

Воины, до этого собиравшие добычу и приглядывавшиеся к Рамалли, теперь указали главному всаднику на раненого чужого воина. Главарь и сам увидел его, но сначала сделал вид, что смотрит по сторонам, а затем вдруг уставился на Рамалли, ткнул в его сторону плетью, зажатой в руке, и повелительно заорал:

– Эй, ты, подойди сюда!

Рамалли обошел куст дхавы и подошел к чужим воинам. Главарь отряда слегка свесился к нему с коня, его масляно-темные глаза бегали по сторонам, шныряя вокруг лица Рамалли, а потом он прямо уставился ему в глаза, громко похвалился победой:

– Наш раджа Касива уже снова в своем дворце, он – вновь наш владыка! А ваш Атаранга бежал прочь! Мы вас всех перебьем! Мы – воины Карны-Кубджи, мы – непобедимы, мы выкупов за жизнь не берем, мы своими и чужими жизнями не торгуем! – гордо заявлял он.

Рамалли на это нечего было сказать. Он ждал, что будет дальше. Достойное, смелое спокойствие воина понравилось главарю. Его широкое, грязно-потное лицо раздалось вширь от улыбки. Он хотел еще что-то сказать, но вдруг с воплями на них вскачь налетела группа каких-то всадников, и все конные и пешие «непобедимые воины» бросились бежать врассыпную, а всадники помчались вскачь дальше, преследуемые по пятам другой вопящей конной группой.

Рамалли остался стоять между неистово мчащимися в погоне всадниками – с бешенной быстротой мелькали вокруг него крупы коней и силуэты всадников; один из них, проносясь сзади, взмахнул мечом, чтобы на всем скаку срубить Рамалли, но концом острия лишь рассек ему мускулы спины. Дернувшийся Рамалли ощутил мгновенную боль от левого плеча до правого бока, и оглянулся вслед ранившему его всаднику, провожая его взглядом больших, чуть печальных глаз на спокойно сосредоточенном лице.