Роман Брянский

Купец со своими людьми, каковых было с полтора десятка, беспрепятственно прошел на середину небольшой площади и пристроился к немногочисленной кучке богато одетых людей. – Это наши именитые купцы и чужеземцы, – прошептал на ухо Илье Всемиловичу приказчик. – А простонародье да те, кто поскупились на мзду, стоят сзади.

Купец Илья оглянулся. Задняя сторона княжеского или судного подворья отделялась от вечевой площади лишь невысоким забором в пол человеческого роста, который ограждал простонародье от лучших людей, но не мешал бедноте и скупцам видеть справедливый княжеский суд. Там столпилось множество людей.

Само Ярославово Дворище состояло из многих больших и малых каменных церквей, близко соседствовавших друг с другом и как бы окружавших брусчатую кирпичную площадь, в верхней части которой возвышался большой деревянный резной терем с медной, позеленевшей от времени крышей.

– Слушайте! – раздался вдруг откуда-то со стороны терема громкий окрик. – Великий князь Александр Ярославич!

На большое теремное крыльцо вышел высокий стройный человек царственного облика, одетый в красную, с синими узорами, мантию, с красной же на голове шапкой, отороченной мехом черной куницы и блестевшей шелком. На ногах у него были одеты легкие темно-коричневые полусапожки с загнутыми вверх носками.

Откуда-то из-за терема выбежали княжеские слуги, тащившие громоздкое, обитое красным бархатом, кресло. Тут же из ворот выскочили одетые в белые домотканные рубахи новгородцы, несшие по трое две длинные скамьи.

Кресло установили под самыми теремными ступенями, а скамьи – по обеим сторонам от него. Князь медленно, величественно спустился по ступенькам вниз, обошел кресло и так же, с достоинством, уселся в него, глядя на толпу.

Илья Всемилович, оказавшись прямо напротив князя, поймал княжеский взгляд и оторопел: в тридцати шагах от него сидел воскресший и даже помолодевший Михаил Всеволодович Черниговский! Даже глаза у князя были той же темной голубизны и тоскливой задумчивости. Лишь волосы у него имели бело-серебристый цвет без малейших желтых и рыжеватых оттенков, как у князя-мученика.

– О, Господи, – подумал смоленский купец, – как же он похож на покойного! Вот тебе и князь Александр! Даже бородка такая же, только вся…седая! А он-то еще не старик!

Александр Ярославович, оглядев купцов и видимую из-за забора огромную толпу, неожиданно улыбнулся и поднял руку.

– Слушайте слово великого князя! – прозвучал откуда-то из-за кресла громкий голос. – Да не упустите ни звука драгоценного!

– Кто это там говорит? – тихонько спросил Илья Всемилович приказчика.

– Да это говорит княжеский оратор в серебряную трубу, – буркнул Дружила Умыслевич. – Сперва он сидел за княжеским теремом, а теперь спрятался за креслом, чтобы не мешать князю. А княжеские слуги, стоящие по обеим сторонам кресла с обнаженными мечами, показывают ему знаками, когда и что надо говорить! Но давай соблюдать тишину, иначе пострадаем! Тут уже будет другая пеня!

Илья Всемилович вздрогнул и подал жестом руки знак своим людям, чтобы не разговаривали.

– Славные новгородцы, гости и другие русские люди! – сказал мягким, но громким голосом князь. – Нынче у нас будет суд, праведный но нелегкий, над злодеями и обманщиками! Да поможет нам Господь быть справедливыми и милосердными!

Неожиданно, сразу же как только князь замолчал, из-за терема вышли богато одетые люди и два священника в рясах.

Священники подошли к княжескому креслу и перекрестили сначала князя, а затем, обернувшись, толпу. После этого они уселись на правую скамью.

– Владыка с архимандритом – главным человеком от наших монастырей, – быстро прошептал Дружила Умыслевич.

Богато одетые в шелк и атлас люди – купец Илья насчитал их шесть – подошли к княжескому трону и поясно поклонились. Князь кивнул им в ответ головой, и они тут же уселись на левую скамью.

– Посадник, тысяцкий и прочая знать, – прошептал в самое ухо купцу Илье приказчик.

– Введите злодеев! – громко сказал князь и хлопнул в ладоши.

Зазвенели цепи, отчетливо прозвучали отражавшиеся от булыжной мостовой тяжелые шаги. От ворот, в которые недавно вошли смоленские купцы со свитой, потянулась вереница закованных в цепи преступников.

– Десятка полтора, – насчитал про себя Илья Всемилович.

Сопровождаемые вооруженной стражей, согнувшиеся в три погибели, отчаявшиеся люди прошли перед купцами и остановились, сгрудившись, невдалеке от княжеского кресла, ближе к скамье, где сидели священники.

Купец Илья во все глаза смотрел на подсудимых, но все никак не мог увидеть в них злодеев. – Богато одеты, но грязны, – думал он про себя. – Лица отекшие, багровые…Поистине: не суди по лицу и одежке!

– Так вот, тати! – промолвил во всеуслышание князь. – Знайте, что ничто не ускользнет от моего взгляда! Ни одного злодеяния, ни одного мятежа! Как говорил Господь: воздастся каждому за грехи их! Понимаете, злодеи?

Подсудимые молчали.

– Запомни же, Вершила Ейкович! – продолжал князь. – Не ты ли говорил моему сыну всяческую хулу на отца?

– Я такого не говорил, великий князь! – донесся из общей жалкой людской кучки резкий и спокойный голос. – Все это ложь и клевета!

– Ах, так! – воскликнул князь Александр и красивые черты его лица исказились от гнева. – Вижу, Вершила, что ты и зачинщик! Эй, слуги! – хлопнул он в ладоши. – Ну-ка, разожгите огонь!

Выбежавшие из-за княжеского кресла здоровенные мужики быстро, вчетвером, разложили щепки, бересту и деревянные чурбаны прямо между скамей, но так, чтобы жар пламени не беспокоил власть имущих. Еще мгновение, и костер запылал, отбрасывая искры в безоблачное небо. Мужики удалились.

– А теперь, – сказал в полной тишине князь Александр, и его слова, как эхо, раскатились по площади, – объявляю свое первое решение о наказании бояр-зачинщиков: поскольку Вершила Ейкович совершил неслыханное злодеяние, склоняя моего сына к неповиновению отцу, и теперь еще здесь, прилюдно, осмелился со мной спорить, я приказываю: приговорить этого зловредного боярина Вершилу к отсечению его мерзкого языка и вечной тьме! – Он хлопнул в ладоши.

На сей раз из-за кресла вышел высоченный рыжеволосый мужик со злым лицом. Он засучил рукава, поплевал на руки и быстро подошел к осужденному.

– Это нехорошо, княже! – вскричал несчастный боярин. – Лучше убей меня, но не мучай без надобности! Зачем тебе мои страдания?!

Остальные подсудимые дружно, безмолвно упали на колени, ударившись головами оземь. Громко зазвенели цепи, а стражники выставили перед собой остро отточенные копья.

Палач схватил свою жертву и потащил ее к костру. Боярин Вершила пытался сопротивляться – сучил руками и ногами – но палач был намного сильнее его. Держа рослого боярина в руках, как ребенка, рыжий кат чем-то напоминал удава. Подтащив свою жертву к костру, он бросил ее спиной прямо на мостовую и, разжав ладони несчастного, пригвоздил их своими ручищами к камням. Но боярин не сдавался. Он пытался даже лежа помешать палачу, судорожно махая в воздухе то одной, то другой ногой. Тогда на помощь к рыжему мужику подбежали еще два крепких молодца. Один из них держал в руке большие железные ножницы и щипцы, а второй, ловко схватив преступника за щеки, быстро, с помощью тонкой палки, разжал ему зубы и вставил между ними железный клин. Его напарник отложил в сторону ножницы, ловко всунул в рот несчастному щипцы, вытолкнув из его рта на мостовую ржавый клин, и, не успел казнимый опомниться, как наружу вылез окровавленный, зажатый орудием пытки, язык. – А – а – а!!! – заорал казнимый и замер. Еще едва заметное движение палача, и ужасные ножницы, щелкнув, оторвали от языка длинный багровый лоскут, упавший на мостовую. Несчастный захрипел, задыхаясь от крови, густым потоком хлынувшей изо рта, и вдруг замер. Рыжеволосый мужик, почувствовав, как онемела его жертва, ослабил хватку, а затем и вовсе встал, потирая руки. Немного подумав, он как бы очнулся, взял у своего помощника щипцы и подбежал к костру. Поковырявшись в горячих углях и достав оттуда щипцами раскаленный гвоздь, палач вновь приблизился к преступнику и мгновенно вонзил в уже закрытый глаз свое орудие. Мягкая плоть зашипела, и гвоздь, как по маслу, вошел в тело. Палач быстро вынул гвоздь из окровавленной раны и сразу же вогнал его во второе веко.

Казнимый не пошевелился.

– Бросьте его туда, в сторону! – распорядился князь.

Два подручных палача подошли к бездыханному телу Вершилы Ейковича, подняли его за руки-ноги и швырнули с шумом и цепным звоном подальше от благородных княжеских глаз.

– А теперь ты, Селиван Мелинович! – громко сказал князь. – Рассказывай, зачем ты меня, своего великого князя, обманывал?

– О, самый мудрый из мудрых! – простонал, рыдая, боярин. – Да прости меня, дурака! Я не знаю, как это получилось! На меня нашло затмение! Пощади меня, великий князь!

– Ну, что ж, если на тебя нашло затмение, – рассмеялся Александр Ярославович, – то мы не будем тебя, дурачка, слепить. Твое счастье, что ты не осмелился оспаривать нашу справедливость! Эй, слуги! – хлопнул он в ладоши. – Отрежьте этому дурачку его длинный язык, опасный для него самого! И хватит ему этого!

– О, благодарю! Да восславит Господь твое мудрое имя, великий князь! – крикнул с радостью казнимый. – Да продлит тебе Господь жизнь, светлую и справедливую!

Он сам подошел к палачам, открыл рот и высунул перед ними язык. Хряснули ножницы, раздался резкий визг, на мостовую упал еще один окровавленный лоскут, а несчастный Селиван упал на колени, обливаясь кровью.

– Унесите его! – распорядился князь Александр. Но наказанный сам, резко подскочив, подбежал к трупу боярина Вершилы и улегся рядом с ним на мостовую.

– Теперь я вижу, что вы начинаете, наконец, понимать всю глубину своих злодеяний! – улыбнулся Александр Ярославович. – Значит, я больше никого не лишу жизни! Повинную голову меч не сечет!

Илья Всемилович стоял и не верил своими глазам. Да и сын со всеми его слугами едва не превратились от ужаса в холодные камни. Все происходившее напоминало кошмарный сон: князь улыбался и повелевал, палачи казнили, а караемые вопили изо всей мочи, умоляя о пощаде.

Вскоре вся брусчатая мостовая у костра покрылось черной, липкой кровью. Еще несколько языков упало в общую грязную кучу. А двум боярам палачи выкололи глаза. Повезло лишь трем последним злодеям. С ними благородный князь поступил особенно человечно: повелел отрезать только носы и уши! Обрадованные такой милостью преступники, сразу же после объявления приговора поцеловали землю, прославляя княжескую доброту.

С ватными ногами и мокрой от пота спиной возвращался Илья Всемилович домой с Ярославова Дворища. Он не помнил, как добрался до усадьбы, где жила семья его сына. Лишь оказавшись в постели и ощутив тепло мягкого верблюжьего одеяла, он пришел в себя и увидел сидевшего перед ним на небольшой скамейке сына.

– Ну, Избор, – промолвил дрожавшим голосом купец Илья. Перед его глазами все еще стояло гневное лицо князя Александра с остекленевшими темно-голубыми глазами, – готовься, дитя мое, в дальнюю дорогу! Мы уходим из этого страшного города! Бросай свою лавку и все товары! Спасай свою жизнь, жену и детей, моих бедных внуков!