Роман Брянский

– Вот это уже другая история! – промолвил отец Игнатий. – Князь Андрей настрого запретил своим людям рассказывать кому-либо о своей поездке в Орду и, главное, о своем договоре с татарским царем. Мои верные люди сказали, что это великая тайна! Нельзя, чтобы о ней проведали посторонние люди. Можем потерять своих послухов при дворе великого князя! Потому я и не стал говорить об этом на совете. Я доверяю эти новости только вам!

– А вече все же пригодится! – вмешался Ермила Милешевич. – Как-то надо перекладывать свою вину за наши ошибки на народ! Все может случиться! И еще неизвестно, как себя поведет князь Андрей! А вдруг здесь у него есть послухи? Пусть думает, что мы пока ничего не знаем. А если проведем новый налог, то казна наполнится деньгами! Обильные меха и серебро не помешают!

– Верно, – согласился князь Роман. – Даже если у князя Андрея есть здесь соглядатаи, чему я не верю, мы сумеем извлечь пользу из народного решения. Разве не так, отец Игнатий?

– Так, княже, – кивнул головой священник, – не надо отказываться от веча! И ответ получим, нужно ли это дело, и выгоду извлечем немалую! Пора нам, хорошо подумав, признать, что не такая уже тяжелая плата – две куны с каждого мужа!

– Тогда решено! – улыбнулся Роман Михайлович. – Быть вечу! А тайну пока сохраним. Кому есть дело, какой теперь царь управляет Ордой…А теперь, святой отец, расскажи, что ты знаешь о делах князя Александра. Ведь теперь его положение не совсем завидное! Он же дружил с царем Сартаком! Как ему теперь быть?

– Князь Александр Ярославич всегда найдет выход! – промолвил отец Игнатий. – Однако это ему дорого обойдется! Опять ему придется драть шкуру подневольного люда! Не зря бегут люди из суздальской земли! Князю Александру будет нелегко: придется договариваться с новгородцами! А у него с ними война! Новгородцы ведь прогнали его сына, князя Василия, а к себе на княжение призвали из Пскова Ярослава Ярославича, брата Александра. Князь же Василий, изгнанный из Новгорода, засел теперь в Торжке. Ждет своего батюшку с войском. Вот каковы дела в тех многострадальных краях!

– Да, тебе есть что записать про этот год, отец, – кивнул головой князь Роман. – Не забудь же, впиши в свои свитки о нашем походе на ятвягов и стычке с литовцами! Это был мой первый поход с сыном Михаилом…Хоть и был он под защитой моих людей, но битвы все же видел…

– Не забуду, княже, – бодро ответил священник. – Это свершилось в шесть тысяч семьсот шестьдесят третьем году от сотворения мира нашим Господом! Сколько всяких событий было в этом году! А как получилось, что вы сразились с литовцами?

– Когда мы пошли на ятвягов, как обычно, с князем Даниилом Галицким и его братом Васильком Волынским, литовцы решили помочь нашим врагам. Вот и произошла между нами стычка. Литовцы неожиданно напали на левый полк князя Василька Романыча и его потеснили. Князь же великий Даниил с сыновьями вели правый полк и ничего не знали о нападении литовцев, потому как далеко оторвались. Я увидел, как поднялась пыль на левом рукаве нашего общего войска, и вовремя подоспел! Мои славные сотни ударили прямо в середину литовского войска! Правда, мы убили немногих врагов…Литовцы, не выдержав нашего удара, поспешно побежали к ближайшему лесу…

– Они были пешие? – удивился Ермила Милешевич. – Так как же им удалось убежать от вас, конных?

– Нет, – покачал головой князь Роман, – пеших у них не было: все шли конно. А тех, кого мы сбили с лошадей, наши люди взяли в плен. Но вскоре литовский князь Миндовг прислал к нам своих людей, чтобы заключить с нами мир. Так оно и случилось. А в знак прочности мира с Миндовгом сын Даниила Романовича Шварн женился на дочери того князя. А другой сын моего тестя – князь Роман Данилыч – получил города Слоним и Новогродок. Правда, оговорили, что только «в кормление», а не в полное владение: их князь не дробит своих земель!

– Вот бы нам у него поучиться! – воскликнул огнищанин Ермила. – Мир бы тогда царил на единой Руси! Каков же по виду князь тот Миндовг?

– Я видел того важного литовца только со стороны, – пробормотал Ефим Добрыневич, – когда он ехал в стан князя Даниила. – Так себе, не совсем пригляден и ниже на голову нашего князя, если не больше!

– Ну, так не говори! – возразил Роман Михайлович. – Хоть князь Миндовг и ниже меня ростом, но если посмотреть на других литовцев, то он среди них такой же, как я среди вас! Он ростом с Ефима, а тот, как известно, один из моих самых кряжистых воинов. Зато тот Миндовг приятен лицом и обходителен в речи. Говорит по-русски внятно, но слышится чужеземец. Глаза у него серые и блестят как начищенное железо! Кажется, что он хоть сейчас готов ринуться в жаркую битву! Я вижу в нем славного правителя и великого воина! Это счастье – одолеть такого полководца в сражении! Однако мы уже потратили тут немало времени, пора бы уже к трапезе. А вечером, мои верные слуги, и ты, святой отец, готовьтесь к суду. Много ли на этот раз дел, Ермила?

– Только два, княже. Было бы больше, но вчера твои стражники прибили двух душегубов, когда те попытались сбежать! И еще троих убили сами злодеи в общем узилище. Мы допытывались: кто да как. Но получили лишь один ответ: сами себя удавили! Что тут скажешь? Вот и осталась самая малость.

– Ну, это – дело недолгое. Разберемся! – улыбнулся князь Роман. – Подготовь-ка, Ермила, людей, чтобы записывали мои решения, да возьми свитки судной книги, «Правды Ярослава». Приговор суда должен быть не по сердечному гневу, а по закону!

Вечером князь, восседая в своем большом судейском кресле в недавно срубленной по его приказу просторной судной избе, вершил судьбу преступников.

По правую руку князя, на небольшой скамейке сидел священник, отец Игнатий, по левую – на длинной скамье – разместились другие советники: тиун Ефим Добрыневич и огнищанин Ермила Милешевич. За отдельным столиком, в двух шагах от священника, сидел судейский секретарь – молодой церковный дьячок – державший в руке остро отточенный железный стержень – писало, которым он выцарапывал на берестяных листочках, лежавших стопкой на столе, слова княжеского постановления, и ждал начала дела.

Судейская комната была хорошо освещена большими сальными свечами, закрепленными на всех стенах в особых тройных подсвечниках. Маленькие верхние оконца судной избы, почти не дававшие света, были открыты настежь, выпуская свечной чад и дым от факелов, с которыми явилась княжеская стража.

– Так! – громко сказал князь Роман. – Гасите свой дымный огонь: здесь довольно светло! А теперь вводите татей! Будем вершить наш суд!

Зазвенели цепи, послышались тяжелые шаги. Воины ввели невысокого, но широкоплечего мужика. Одетый в разорванный темно-серый кафтан и довольно богатые высокие кожаные сапоги, русоволосый, с большими синими глазами преступник предстал перед князем.

– Говори, – вопросил с угрозой в голосе Роман Михайлович, – кто ты такой и что натворил?

– Я – купеческий приказчик Соломан, – угрюмо буркнул обвиняемый. – Меня посадили в темницу за то, что у купца Ерофея Лесовиныча пропал пес!

– Соломан? – удивился князь Роман. – А почему не Соломон? Царь был такой в глубокой древности. Его считают самым мудрым правителем на земле!!

– Так уж назвал меня родимый батюшка, – бросил мужик, – а меня не спрашивал!

– А ты дерзок! – покачал головой князь. – Значит, украл у своего хозяина пса и думаешь, что совершил малый грех?

– Да не крал я его пса, княже, но пришиб эту тварь! Но купец меня оговорил, чтобы отомстить за уход к другому хозяину! – пробормотал обвиняемый. – Тот пес был очень злым и непослушным. Он так укусил мою невесту, что она чуть не умерла! Еле выходили! Вот я и прибил его за такое горе!

– Ну, что прибил, что украл, это почти одно и то же, – молвил князь Роман. – Как там, Ермила, записано в законе Ярослава?

– А оже украдуть чужь пес, то за обиду – три гривны! – громко вычитал вслух из пожелтевшего свитка огнищанин.

– Все согласны? – вопросил князь, поглядев направо и налево.

– Все! – единодушно ответили его слуги и отец Игнатий.

– Ну, что ж, готовь три гривны серебра! – постановил князь. – Внесешь их в княжескую казну! А пока мой огнищанин не получит от тебя эти деньги, посидишь себе спокойно в темнице!

– Да где же я возьму такую уйму серебра?! – воскликнул осужденный. – Ну, гривну, я, пожалуй, соберу. А вот где взять еще две?

– Так ты еще спорить?! – возмутился Ефим Добрыневич. – Немедленно вноси в казну свою гривну, а две другие отработаешь на княжеских промыслах!

– Увести его! – громко приказал князь. – Давайте следующего!

На этот раз в светлицу ввели четверых лохматых, грязных мужиков.

– Все по одному делу! – объявил начальник тюремной стражи. – Этой зимой, в ненастье, они украли целый стог сена у крестьян в Ревне. Хотели решить это дело миром, но они, тати, не пожелали расплатиться!

– Ах вы, злодеи! – возмутился князь Роман. – Сами не могли из-за сена разобраться, да вот попали, подлые, на княжеский суд!

Мужики молчали.

– Признаете, тати, что сено украли? – вопросил Ермила Милешевич.

Никто не ответил.

– Так вы что, немые?! – рассердился Ефим Добрыневич. – Не желаете даже говорить?!

– А что тут говорить? – буркнул самый рослый, но худой и жалкий по виду мужичок. – Если селяне решили, что мы украли, значит, так оно и есть…

– Ну, а что там в «Правде», Ермила? – спросил князь.

– Оже сено крадуть, то девять кун! – процитировал огнищанин.

– Готовы ли вы выплатить эту мзду? – мягко промолвил отец Игнатий.

– Нет, батюшка, у нас мзды нисколечко! – ответил все тот же самый смелый мужичок. Остальные со страхом смотрели на князя, то опуская, то поднимая головы.

– Ну, что ж, смерды, – улыбнулся князь. – По такому случаю поработаете на казну! Сколько, там им полагается, Ермила, за ту мзду?

– Да с полгода, княже, – весело сказал огнищанин. – Пусть поработают над новой церковкой и подправят старый мост!

– Помилуй, княже! – заорали вдруг пришедшие в себя мужики. – Все тогда у нас пойдет прахом и развалится! Все наши семьи умрут от голода!