Роман Брянский

Священник кивнул головой, встал из-за стола и, благословив светлую, непокрытую княжеской шапкой голову молодого князя, быстро вышел в просторный коридор.

Вслед за ним в светлицу вошли верные княжеские слуги – воевода Ефим Добрыневич и домоуправитель Ермила Милешевич.

– Садитесь на скамью, напротив меня, – бросил князь Роман и, не дождавшись пока они усядутся, приступил к делу.

– Тут вот, Ефим Добрынич, мне сказала супруга, что ты сильно огорчил и даже смутил свою жену Варвару…, – промолвил он. Ефим покраснел, надул щеки, но смолчал. Ермила с недоумением посмотрел прямо в лицо князя, голубые глаза которого излучали насмешку. – То-то ты уговорил меня, чтобы я послал лучшего твоего дружинника Милорада в Севск воеводой, да еще без жены! А тем временем, его супруга отяжелела и вот сейчас, как мне сказала княгиня, родила от тебя дочь, мой верный Ефим Добрынич! Что ты об этом скажешь?

– Что я скажу, княже? – пробормотал Ефим. – Не знаю, что тебе молвить…Не имею права тебе врать, но и правду стыдно говорить!

– А ты говори! – кивнул головой князь. – Не стесняйся. Все мы тут мужской половины…Может, что поймем. – Он неожиданно улыбнулся и подмигнул своему тиуну. – Что, загулял, Добрынич?

– Да, так и есть, – кивнул головой, успокоившись, княжеский воевода. – Как бы тебе сказать? Ну, вот приглянулась мне Мирина, жена Милорада…Надо признать, что мы с ней уже давно пребываем в крепкой и неизбывной любви…

– А как же Милорад? А твоя супруга?! – воскликнул в недоумении князь.

– А что Милорад? – пожал плечами Ефим. – Тот уже давно все понял. Он – мужик крепкий в рассудке! Не связан ни с попами, ни с молитвами. По-своему понимает благочестие, по старинке. Он сам любит женок и не с одной, помимо супруги, разделил свое ложе. И в Севск он ушел не один: прихватил с собой любовницу. Уж больно красива была та девица, покрупней и помоложе Мирины. Что касается Варвары,…то я признаю, что ей такое не совсем приятно. По сути, все знают, что только что родившаяся у Мирины дочь – от меня! Но что поделать? Я ведь люблю и Варвару! Я же не ухожу от нее! Да и прожил я с ней немало лет! Нажили детей. Живем небедно. Я хожу к ней через каждый десяток дней со всем вниманием…А больше не могу! Я сам ей говорил, когда мы сходились, что я старый человек и не могу ей дарить свою любовь каждый день. И надо это понимать!

– А как же ты даришь свою любовь той Мирине, если так состарился? – усмехнулся Роман Михайлович.

– А вот с Мириной у меня дело идет по-другому! – ответил напрямую Ефим. – Стоит мне ее только увидеть, и со мной происходит что-то неведомое! Ну, как сказать, загораюсь я на нее, вот и все! Как же отказаться от такой сладкой женки?

– А ты не отказывайся! – махнул рукой князь. – Душа, как видишь, свое возьмет. Ты мне нужен как сильный и здоровый воин, поэтому я не собираюсь тебе мешать насыщать свою плоть. Но только, чтобы это было не прилюдно! Понял?

– Понял, княже, – улыбнулся Ефим Добрыневич. – У нас тут есть свой домик. За крепостью, в овраге, названном тобой Верхним Судком. Там мы и встречаемся…Подальше от людей и моей Варвары…А там, пусть женки думают и говорят, что хотят!

– Это же блуд, тяжелый грех! – вмешался вдруг в разговор молчавший доселе Ермила. – Ты бы, Ефим Добрынич, как-то освободился от этой напасти!

– Однако же, Ермила, – рассердился воевода, – хоть ты мне друг и верный товарищ, а вот, оказывается, не хочешь войти в мое положение!

– Да что ты, Добрынич! – замахал руками Ермила. – Спи с кем хочешь, а я тебе не указ. Но получается, как в поговорке: седина в голову, а бес – в ребро!

– Сам бы подыскал себе красную девицу и не гнулся бы перед своей Аграфеной, как ивовый прут! – буркнул Ефим. – Если будешь любить только одну, рано состаришься!

– А что, Добрынич, разве взаправду можно постареть, если хранить жене верность? – вопросил неожиданно молодой князь. – Неужто это так пагубно для плоти?

– Именно так, княже! Женку надо почаще познавать: каждый день! – воскликнул, разгорячившись, Ефим. – Это всем известная истина! Воздержание опасней самой тяжелой болезни! Все зло идет от этого мужскому полу! Мне такое говорила Мирина, а уж она-то весьма сильна в знахарстве и всяких там ухищрениях…

– Ну, и чудеса ты говоришь, Добрынич! – бросил Ермила. – Что-то я такого не заметил…Однако, вот тебе крест, – он истово перекрестился, – я не изменял своей женушке!

– Ну, это пока ты еще молод, – возразил Ефим. – С годами плоть и душа на одну женку засыхают. Непременно нужно взбодривание! Посмотри вокруг: сколько женок и девиц томятся без мужей! Им также нужны любовь и ласка. Вот взял бы какую и пригрел! Мне бы твои годы, я, как говорят, всех бы кур перещупал!

– Так где же встречаться-то? – заколебался Ермила. – Надо все делать тихо и тайно…А вдруг Аграфена узнает, тогда не оберешься горя! Да дети растут…Какой им от этого пример?

– Ну, дети – дело серьезное, – покачал головой воевода Ефим, – однако же надо о себе подумать…Если же есть возможность приголубить девицу…Срубим еще один домик. А я поговорю с Мириной. Подыщем тебе не одну женку!

– Да брось ты это, я пошутил! – смутился Ермила. – Все это просто, но я не хочу изменять Аграфене!

– Твоя Мирина – видная женка, – вновь заговорил князь Роман. – Я сам люблю, если говорить правду, красивых женок и вряд ли бы от нее отказался…Вот почему я тебе сочувствую, верный мой тиун. Я бы сам…Как бы сказать? Моя супруга после родов стала такой болезненной, что я заскучал по хорошей женке…А тут вот лето, жара, мне так тошно по вечерам! А супруге все дело лишь до новорожденной дочери!

– Послушай, княже, – встрепенулся Ефим Добрыневич, – а не полюбить ли тебе Аринушку, дочь Мирины? Больно хороша та девица! Семнадцать лет, а мужской силы еще не познала! Не раз я ей говорил, чего, мол, не ходишь в Иванову ночь на реку: давно бы пора иметь жениха! Если бы ты видел ее, княже, что груди, полные, тугие, что стать, ну, прямо как для тебя! Она себе цену знает! Так мне прямо и сказала, что не сойдется с простолюдином!

– Это та, с золотыми волосами? – вздохнул вопросительно князь. – Да, такой красавицы я даже в Каменце не видел! – Он перекрестился – Но как она это примет? Полюбит ли она меня? А вдруг побоится, а я не хочу добиваться любви силой. Не сладко такое, но низменно!

– За это, княже, – уверенно промолвил Ефим Добрыневич, – не беспокойся. Как же можно тебя, такого статного молодца, не полюбить?! Тогда мы…, – он бросил в сторону сердитый взгляд. – Но, думаю, все уладится!

– Надо бы там, в Судке, срубить небольшой терем, с оградой и дружиной. Да псов позлей подобрать. Что там твой домишко? Где нам отдыхать после охоты? Подумай-ка об этом, Ермила! – распорядился князь.

– Все сделаю, княже, – ответствовал верный огнищанин. – Будет теремок и крепостца. Как скажешь, тогда и возьмемся за дело!

– Тогда поскорей начинай, – кивнул головой князь, – а то моя душа совсем от скуки истомилась…Да баню срубите. Собери мужичков, но только без шума…Важно, чтобы не дошли до княгини недобрые слухи. Однако же если моя супруга что и приметит, она не будет шуметь…А теперь, Ермила, поведай-ка мне как ты съездил в Чернигов и как поклонился праху моего батюшки. А ты, Добрынич, сходи-ка да приведи сюда,…– князь подманил к себе поближе воеводу и что-то сказал ему на ухо.

Как только Ефим Добрыневич удалился, княжеский домоправитель Ермила начал свою подробную повесть о посещении им священной черниговской земли. Князь внимательно его слушал и не перебивал.

– Уже на другой день, княже, мы, спустившись на струге по Десне, приплыли в Чернигов. Сразу же вечером я пошел к великому князю Андрею и поздравил его от твоего имени с ханским ярлыком…Я стал спрашивать его, как он съездил с твоей матушкой в Орду. Но князь почему-то уклонился от дальнейшего разговора и только поблагодарил тебя за добрые слова. Пришлось мне уйти в гостевую избу. Город едва отстроился. Там я отсчитал на пепелище изб, так, с десяток…Городских стен до сих пор нет. Лишь стоит небольшая крепость на месте княжеской усадьбы: острый частокол. Этот забор идет по кругу, а внутри него – княжеский терем, амбары да скотные избы…Дух там не шибко приятный! Свиньи бегают. А пройдет дождь, так остаются грязные лужи, а в них чумазые детишки копаются. Похоже, что жизнь зарождается, но не очень быстро! А тот гостиный дом стоит за оградой, никем не защищенный. Значит, городу сейчас никто не угрожает, иначе бы все оградили забором…Там же, в гостиной избе, жили, кроме меня, монахини. Они занимали весь верх того дома, а я поселился внизу, в маленькой келье…

Видимо, кто-то рассказал тем монахиням о моем приезде по твоей воле, а может, они сами догадались, что я прибыл по важному делу, и не успел я присесть, как их служанки пригласили меня наверх на беседу. А те служанки хоть и были одеты во все черное, их одежда была весьма опрятна и добротна. Я сразу догадался, что те монахини – знатные женки! Оказалось, что две из них – твои сестры, княже! Но их монашеские имена такие мудреные. Одну зовут матушкой Ефросиньей, а другую – Феодосией. Они приехали из суздальской земли! – Князь вздрогнул. – Их очень уважали там, у князя Андрея. Та, что Ефросинья, настоящая святая! Светла лицом, а красотой – равна небу! Она передала тебе, княже, свое благословение и молвила, что молится за тебя… – Сестрица Феодулия,…– пробормотал князь Роман. – Другая же твоя сестрица – лицом построже. Такая же красивая и высокая, но видно, что старше. Мне потом сказали, что она – мать молодого князя Бориса, того, что привез тело твоего батюшки в Чернигов для погребения. Она рассказала мне со слов своего сына о жестокой смерти твоего батюшки и о том, как удалось князю Борису Васильковичу с превеликим трудом избавить тело святого мученика от псового поругания. Ему в этом помог один смоленский купец по имени Илья. Он выкупил святые тела самого князя, его верного боярина и отсеченную голову твоего батюшки, какую поганые совсем не хотели отдавать! Я уже подумал, а не Илья он Всемилич, о котором я тебе не один раз рассказывал. Скорее всего, это был он, мой верный друг! Однако никто не смог подтвердить эту мою догадку. Думаю, что настанет время, и мы все об этом узнаем…

Мы все вместе ходили на могилу твоего батюшки в местный монастырь. Поплакали, помолились. Там, на могиле великого князя я сказал все, что ты мне передал. А сестрицы твои, княже, истинные святые! Молились даже за князя Ярослава, убитого в другом татарском царстве! Я молчал, но слезы сами собой текли по щекам, хоть и не был твой батюшка в дружбе с покойным князем Ярославом…

– Смерть все стирает, – пробормотал князь Роман и перекрестился. – Когда-то покойный князь Ярослав рассказал мне при встрече в Каменце, будто один монах предрек, что он умрет в одно время с моим батюшкой: в один год, в один месяц и даже день от рук одного врага! И, как видишь, все это сбылось! А князь Ярослав тогда смеялся над тем пророчеством!

– А может, не зря! – возразил скорбным голосом Ермила. – Эти великие люди умерли не в один день! Мне рассказала твоя старшая сестра, в миру княгиня Мария, что татары погубили твоего батюшку двадцатого сентября, а князя Ярослава – тридцатого сентября…Совпадают только год и месяц…И смерть они приняли в прошлом году от разных врагов. Князя Ярослава отравили, как доподлинно узнали, в монгольской земле, в каком-то великом Ханстве. А твой батюшка погиб от меча в Сарае поганого Батыя! Из-за этого я не думаю, что сбылось предсказание! Совпадения просто случайны. Вот увидели враги светлые лица великих воинов, испугались, что есть на Руси такие князья и решили умертвить наших мудрых правителей, чтобы обезглавить нашу землю!

– Ты хорошо сказал, Ермила, – улыбнулся Роман Михайлович. Его лицо осветилось тихой радостью и добротой. – Благодарю тебя, мой верный слуга, за службу и доброе слово!

Ермила встал и низко поклонился.

– Садись, Ермила, – махнул рукой князь. – Расскажи-ка подробней, как выглядит моя сестрица Мария.

– Не совсем ладно, княже, – с грустью промолвил Ермила. – Худющая такая и вся желтая, вот только большие глаза, небесного цвета…

В это время из простенка донеслись шаги и чей-то тихий говор. В дверцу княжеской светлицы постучали.

– Входите же, входите! – громко сказал князь Роман и вдруг весь сжался, окаменел, почувствовал какую-то ребяческую, почти детскую робость.

Светлица только сейчас оправдала свое название. В открытую дверь вошла необычайно прелестная девушка, озарившая светом своей красоты, казалось, даже темные углы княжеской комнаты.

Златокудрая, голубоглазая, рослая девушка с высоко поднятой головой смело подошла к княжескому столу, низко поклонилась, коснувшись раскинувшимся ливнем волос половиц, и промолвила: – Это я, князюшка, Арина, дочь твоего верного слуги. Я готова тебе служить, как и мой батюшка, верой-правдой!

Звуки приятного нежного голоса привели молодого князя в необычайное волнение. Махнув одной рукой слугам, чтобы они удалились, Роман Михайлович, указал другой дрожавшей рукой девушке на скамью.

– Садись, Аринушка, – с трудом проговорил он и перевел дыхание. Сердце молодого князя бешено колотилось.

ГЛАВА 5

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Теплым сентябрьским вечером 1248 года караван купца Ильи въехал в густой темный лес.