Роман Брянский

– А теперь послушай, достойный купец, – сказал, завершая беседу, владыка. – Я не хотел тебе это говорить, но, если ты обещаешь хранить и эту тайну, скажу. Наш князь Федор Ростиславич, решил, получив донос от купца Порядко Брешковича, судить и тебя своим княжеским судом! Князь хочет бросить тебя в свою темницу!

– Он так на меня разгневался?! – вскричал в изумлении Илья Всемилович. – Неужели протянет руки на жалкого старика?

– Протянет, Илья Всемилич, – продолжал епископ. – Однако я поговорил с князем. И упросил его не спешить со скоропалительным решением. Сначала я должен, как духовный и городской владыка, сам с тобой побеседовать. Не так просто лишить свободы почтенного человека! Ну, мы договорились, что князь Федор не будет беспокоить тебя три дня…А когда я проведу свое дознание, он начнет принимать к тебе свои меры! Словом, говорю тебе, праведный старик, уходи из нашего города! Ты успеешь далеко уйти за эти дни! И тогда, наконец, получишь до глубокой старости покой от всех своих бед!

С большим трудом, поддерживаемый вышедшими из простенка слугами, спустился престарелый Илья Всемилович с дубовых владычных ступеней.

– Садись в сани, батюшка, – сказал его тоже немолодой слуга Провид. – На тебе нет лица! Замучил тебя этот владыка!

– Вот какие дела, Василисушка! – сказал, войдя в свой терем, согбенный, трясущийся старик. – Пора мне к Господу, матушка!

– Что ты, батюшка? – всплеснула руками Василиса. – Тебе еще рано умирать! Да мы еще с тобой…

Но в этот миг купец пошатнулся и схватился за сердце. – Нынче я припозднился, – только и сказал он, медленно оседая на пол.

– Слуги, хватайте батюшку! – Василиса бросилась к мужу и удержала его от падения.

– Мы здесь, матушка! – громко сказал подскочивший к хозяину Провид. – Эй, молодцы, помогите же мне скорее!

Когда старика уложили на его широкую постель, он уже не дышал.

– Это не в моих силах, – заплакал прибежавший на крики лекарь Велемил. – Сердце нашего батюшки не выдержало тяжелых испытаний! Горе нам!

– Ильюшенька, супруг мой славный! – рыдала над телом почившего безутешная Василиса. – Ох, горе-то какое неслыханное!

Через два дня, когда все смоленские родственники простились с покойным купцом и выплакали все слезы, убитая горем Василиса приказала: – Поднимайте домовину с нашим батюшкой, мои верные слуги, и везите ее в православную церковь! Будем вести там последнюю службу…

В это время в ворота купеческой усадьбы постучали.

– Отворите! – сказала хриплым безразличным голосом Василиса. Слуги выбежали во двор. Вдруг оттуда донеслись крики, шум, и в терем ворвались вооруженные княжеские дружинники.

– Уже покойник! – крикнул княжеский воевода, глядя на гроб, вокруг которого стояли остолбеневшие от возмущения люди. – Тогда слушайте меня, родственники купца и домочадцы! Потому как купец Илья скончался, и я это сам вижу, мы должны полностью выполнить приказ нашего князя Федора Ростиславича и задержать главу купеческого семейства! Так что собирайся, Избор Ильич, пойдешь с нами до княжеской темницы!

ГЛАВА 18

СМОЛЕНСКИЙ ПОХОД

Полки князя Романа Брянского шли на север. Невиданную доселе силу собрал под своей рукой старый князь. Со всех сторон его земли, даже с уделов, которые впервые приняли участие в походе своего великого черниговского князя, собрались в это жаркое, сухое лето 1285 года дружинники и ополченцы. Сами князья – Мстислав Карачевский, Симеон Новосильский и Константин Тарусский – в Брянск, на воинские сборы, не пришли, однако прислали своих первых воевод.

– Я жестоко покараю этого злодея, презренного князя Федора, – думал, оглядывая шедших за ним правильными рядами воинов, князь Роман.

На несколько верст, заполонив все ближайшие дороги, растянулись княжеские полки, подняв тучу густой пыли.

– Как бы нам перейти на траву, Добр Ефимыч? – спросил князь Роман ехавшего рядом с ним верхом по левую руку брянского воеводу. – Мы задохнемся от этой пыли! Нам не следует травить воинов!

– Уже недалеко, великий князь, – ответил брянский военачальник. – Эта дорога скоро кончится. Дальше все заросло травой. Тогда пыль рассеется…И воинам будет полегче…

Действительно, не прошли воины и десятка верст от Брянска, как пыльная дорога сменилась травяным покровом, и рать пошла вперед быстрее.

– Батюшка, – сказал ехавший на красивом вороном жеребце, справа от князя Романа, его сын Олег, – а не пойти ли нам по ночам? Становится жарко, и воины сильно устают…Какое из усталых войско? Разобьем после полудня лагерь, а ночью спокойно пойдем дальше.

– Ночью очень темно, сынок, – ответил Роман Брянский. – И не все наши воины, особенно из удельных полков, привычны к ночным переходам. Только мои отборные воины способны ходить в ночное время. Это тебе не степи, сынок: там есть леса и болота…Мы заблудимся, погубим многих воинов и потерпим неудачу. Впервые пришлось пойти на своих христиан. Поэтому надо нанести этому князю Федору небывалый урон! За все мои обиды и подлости этого мерзкого князя! Нашим славным воинам нужно идти только днем. А если приходится сейчас мучиться, то на то она и война, а не веселый и сладкий пир! Мы сами, князья, не уклоняемся от тягот войны! Зачем тогда нежить воинов?

Разговор прекратился, князь Роман откинулся в седле и задремал, медленно покачиваясь в такт движению лошади.

Брянский князь не мог простить дерзость Федора Смоленского. Последний проявил по отношению к нему не просто грубость: отказать в выдаче виновной в преступлении простолюдинки означало смертельно оскорбить соседа. Княжеский посланник вернулся из Смоленска ни с чем. – Этот князь Федор говорил, – сообщил расстроенный посланец князю Роману, – что он посадил ту озорницу Лесану в свой судный терем и решил судить ее сам!

На следующий год, весной, в Брянск прискакали верные люди купчихи Василисы. Они рассказали князю Роману о смерти купца Ильи Всемиловича и аресте его сына Избора Ильича.

– Даже не дали спокойно, как надо по закону, похоронить батюшку, – сказал седовласый Провид, утирая слезы. – Только мы одни, купеческие слуги и наша славная матушка Василисушка, в скорби и слезах отнесли на церковный погост нашего батюшку, Илью Всемилича!

– Получается, что тот славный купец пострадал из-за моей просьбы! – вскричал князь Роман. – Если бы мой человек, посланный за той Лесаной, не пришел, этот купец был бы жив! Это для меня – смертельная обида! Я не прощу злодею Федору такого унижения!

– Не огорчайся, великий князь, – сказал тогда старый купеческий слуга. – Купца Илью уже давно невзлюбили в городе…А когда та Лесана вернулась в Смоленск, ее батюшка сделал все, чтобы поссорить славного Илью Всемилича не только с владыкой, но и с самим князем!

– О, злодейское семя! О, воры и подлые озорники! – возмущался князь Роман. – Вы получите за это жестокую и беспощадную месть! Но почему вы, так несправедливо пострадавшие, не прислали ко мне людей еще прошлой зимой? Тогда бы мы сразу же, без лютой жары и трудностей, пошли на Смоленск! И еще тогда покарали бы этого князя Федора за коварное злодейство!

– Да вот наша матушка Василисушка надеялась слезно упросить князя Федора, – ответил посланец купчихи. – Однако ни этот злобный князь, ни святой владыка не захотели отменить несправедливость! А наша матушка потратила на них уймищу серебра! Ее сын Избор Ильич так и сидит в княжеской темнице, жестоко страдая! Может ты, великий князь, пошлешь в Смоленск своего человека и замолвишь за него свое веское слово? Мы боимся, что люди этого жестокого князя Федора уморят нашего Избора Ильича!

– Я не только пошлю человека в этот бессовестный город, – громко сказал, кипя от гнева, князь Роман, – но туда пойдут все мои полки, готовые проявить суровость!

В тот же день княжеские люди выехали во все концы не только Брянского удела, но и всех черниговских земель. В короткий срок было собрано почти шеститысячное войско. Огромный обоз следовал за воинами: в телегах, охраняемых брянскими мужиками, были сложены мешки с зерном, овощами, сушеными мясом и рыбой.

Старший княжеский управляющий Ермила Милешевич хотел отправить за войском стадо откормленных княжеских коров и отару овец, однако рачительный князь не разрешил.

– Пусть пока кормятся так, – сказал он, – пока мы не доберемся до земель этого злодея, князя Федора…А там уже мои люди будут кормиться смоленской свежатиной! Пусть расплачивается эта земля за грубости и обиды своего князя!

Почти три дня двигались полки брянского и великого черниговского князя до первых смоленских селений…Однако же, достигнув к вечеру своей цели, они обнаружили, что ни в одной деревеньке людей не было. Лишь пустые избы, в которых гулял ветер, встречали незваных гостей.

– Неприветливо нас встречают, – сказал по такому случаю князь Роман. – Видимо, смоляне проведали о нашем походе! Что поделаешь, если мы повели не только конное, но и пешее войско! А это не утаить!

– А если сделать набег, княже? – спросил воевода Добр. – А ночью послать на них конницу? Тогда не успеют сбежать! Ты же видишь: жители сбежали отсюда совсем недавно…Если они думают, что мы идет медленно, с привалами, тогда не станут спешить! А мы захватим и пленников, и всякое добро! И нанесем этим землям огромный урон!

– Ты прав, мой славный Добр, – кивнул головой брянский князь. – Тогда, давай, сделай ночью дальний набег! Однако же, смотри, всегда посылай вперед разведку. А если встретишь войско князя Федора, сразу же, без промедления, посылай ко мне людей. Сам же в битву не вступай! Ударим по ним всеми силами, без жалости!

– Слушаюсь, великий князь! – весело сказал брянский воевода. – По коням, мои воины! – крикнул он, повернувшись к всадникам. Славная княжеская тысяча сорвалась с места и стремительным потоком хлынула на смоленские земли.

– А мы пока сделаем привал, – сказал, вытирая большим цветастым платком пот с лица, князь Роман. – А за людьми пусть пока присматривает Славко Милорадич. Сходи к нему сынок, и передай мой приказ.

– Хорошо, батюшка, – ответил княжич Олег и поскакал к приближавшейся серой массе пеших воинов, которые немного отставали от княжеской конницы: Роман Михайлович не хотел, чтобы его пехотинцы глотали густую пыль, которая, несмотря на росшую в изобилии траву, все же поднималась из под конских копыт.

Когда пешие полки подошли к княжеским шатрам, воздух уже был чист, однако жара стояла немилосердная.

Усталые, потные княжеские дружинники и ополченцы разделись до пояса и ходили по лагерю в одних подштанниках, разбивая палатки и разжигая костры.

Второй воевода, Славко Милорадович, которого князь Роман поставил во главе пешего воинства, метался взад-вперед по всему лагерю, отдавая направо и налево распоряжения…Наученный долгой ратной жизнью, Славко знал, что во время отдыха воинов, ни в коем случае нельзя оставлять без присмотра окрестности. Он помнил, как враги не раз пытались воспользоваться беспечностью отдыхавшего воинства! – Этого не будет! – говорил, повторяя слова своего отца, второй воевода. – Поставлю крепкие заставы!

И он послал в ночной дозор своих самых лучших и опытных воинов. Помимо того, и князь Роман оставил для дозорной разведки два десятка так называемых «воев летучих». Эти конники должны были всю ночь кружить вокруг неукрепленного лагеря и при необходимости поднимать боевую тревогу.