Храни меня на вираже

Тарас тут же изменился в лице.

– Никак опять про Забелина подумал? – с иронией произнесла Сима и открыла фото на телефоне. – Смотри!

Остапенко краем глаза глянул на экран.

– Так это собака! – удивлённо воскликнул он.

– А я о чём?! Это ей я делала операцию в ту ночь. Бертой зовут. Правда она на Волчка походит? Только окрас другой. Когда охотники кабана загоняют, то используют или лаек, или собак помельче. Те его слегка покусывают, достают, кабан на них реагирует как на досадную помеху, не больше, не воспринимает как противников. А лайки – крупные собаки. Кабан с ними агрессивен, вот и достаётся беднягам. Впрочем, Анатолий, хозяин собаки, обещал мне больше свою любимицу не подвергать опасности.

И Новицкая вручила Тарасу букет.

– Ну что, Отелло? Теперь не выкинешь букет? Не станешь ревновать меня к собаке? – шутливо спросила она и чмокнула его в щёку. – Поставишь в вазу? Только обнови срезы, пожалуйста, – цветы дольше простоят.

* * *

Ходьба по квартире быстро наскучила Тарасу. По двору ходить он тоже не хотел: вызывал такси, чтобы не дёргать друзей, и забирал Серафиму в парк, когда та была свободна. Волчка с собой не брали после того, как тот на радостях наскочил на Тараса передними лапами и опрокинул его в траву. Сентябрь был тёплый – бабье лето в разгаре. Они не спеша прогуливались по аллеям, а когда Тарас уставал, сидели молча, обнявшись, на какой-нибудь из скамеек.

Постепенно ноги Тараса окрепли. Серафима перестала прятать и забирать костыли: пусть себе упражняется, сколько хочет. Инвалидное кресло за ненадобностью Остапенко подарил ребёнку, предварительно поговорив с главврачом. Антон и Андрей по его просьбе отвезли кресло в областную больницу и вручили больному подростку.

– Спасибо за кресло, семья мальчика в восторге! – отзвонился главврач. – Судя по всему, дела твои неплохи, раз от кресла отказался. Зашёл бы как-нибудь, а?!

– Обязательно зайду! Только ходить без костылей научусь, и зайду.

Легко сказать – без костылей! Остапенко к ним так привык! Страх, что ноги не выдержат и он рухнет, отодвигал прощание с «ходунками», как ласково называла костыли Серафима.

Незаметно сентябрь подошёл к середине.

В один из дней Серафима пришла с работы разбитая и поникшая. С порога вместо приветствия предупредила:

– Готовить сегодня не буду – в таком настроении могу случайно отравить… Подогрей вчерашние котлетки.

– Что стряслось? – встревожился Тарас.

– Собака во время операции умерла, кокер-спаниель. Хозяин по пьяни избил, утром протрезвел – в клинику принёс. Если б вечером или ночью – шанс у собаки бы был, а так… Кровотечение внутреннее, собака до утра мучилась. Самое противное, что пёс после всего этого хозяину-садисту руки лизал. Простил…

И Серафима заплакала по-детски, навзрыд, прислонившись к дверному косяку: чаша боли, копившаяся с утра, наконец опрокинулась…

– Давай лучше в меня плакать, а?! Ранимый ты мой Айболит!

Тарас подошёл, обвил её руками, прижал к себе. Костыли тихо стукнули, упав на коврик в прихожей. Потом, одной рукой продолжая держать её за спину, второй стирал бегущие по девичьему лицу слёзы.

– Ну всё. Всё! Сейчас вымоешься, отдохнёшь, мы поужинаем и пойдём гулять с Волчком.

Она шмыгала носом, потом вдруг перестала.

– Ты ничего не замечаешь? – еле выговорила она.

– Нет, – отозвался Тарас. – А что?!

– Ты стоишь на ногах. Без костылей…

Только сейчас до него дошло, что он стоит на ногах. Сам!

Она отстранилась от него вглубь коридора.

– Теперь сделай до меня несколько шагов, – велела она.

– Сима, я… – замялся он в нерешительности.

– Я рядом! Иди ко мне, – позвала Серафима и протянула руки. – Не думай о ногах, смотри мне в глаза и иди.

Остапенко сделал первый шаг, потом ещё, ещё… И его мокрая ладонь встретилась с её ладонью.

– Умница! – воскликнула она, радостно обнимая своего героя. – Ты ходишь!

Остаток дня прошёл волшебно. Серафима не думала больше о работе – гордость за Тараса переполняла её. Она вымылась, выгуляла Волчка. Тарас шёл рядом – пока, конечно, на костылях. Тёплый бархатный сентябрьский вечер радовал богатой палитрой сумерек.

– Ну, пошли домой? – обратилась Серафима к Волчку, упрямо натягивающему поводок.

Пёс нехотя, но послушался. После прогулки все трое поняли, что зверски проголодались. Поэтому котлетки с пюре прошли на ура!

– Эх! – вздохнула Серафима. – Такое событие! Надо бы отметить, но на торжественный ужин я, увы, сегодня не способна.

– Ужин был замечательный! – поцеловал Тарас девушку в лоб. – Невероятно вкусно! А событие мы отметим, но по-другому…

Тарас загадочно посмотрел на неё.

– Я первый в душ! Жду тебя в спальне.

Сладко зевая, Серафима нырнула под одеяло.

– Спокойной ночи! – как всегда, пожелала она ему.

– Ну уж нет! Сегодня о спокойной ночи ты даже не мечтай, – пообещал Тарас и притянул засыпающую девушку к себе.

Такого Тараса Серафима ещё не знала: гремучая смесь нежности и страсти обрушилась на неё. Их тела сплетались. Иногда она выныривала из сладкого беспамятства, но он с головой погружал её обратно… Вдруг он остановился.

– Я хочу, чтобы ты была моей. Но если ты не готова…

– Да! – жарко прошептала она. – Да…

Заснули они только под утро, и последней её счастливой мыслью была: «Точно на работу просплю! Ну и ладно…»

* * *

По дороге в клинику ей казалось, что все прохожие вокруг оборачиваются. Новое состояние поселилось внутри неё – плавность, безмятежность и наполненность. А в глазах плескался океан радости и счастья: она любит и любима.

Ярыгин мгновенно «считал» её: