Храни меня на вираже

– Да, – с облегчением в голосе ответила она. – Ты на меня не в обиде?

– Конечно нет. Иди. Тебя ждут.

Лика обернулась на пороге, и он понял, что видит её в последний раз. Ком, вдруг образовавшийся в горле, мешал ему дышать. Он отпускал её, понимая, что негоже ломать чужую жизнь, когда своя катится с обрыва. С ней уходили свет и радость, он же всё больше погружался во тьму…

Дверь закрылась за девушкой, и Остапенко остался один. Обида и тоска резанули его. Кто-то будет гонять по трассе, а вечерами пить пиво в пабе, ночью прижимать к себе любимую женщину, растить детей, нянчить внуков. И у всех будет это счастье, только не у него. Никогда. Какое страшное слово – «никогда»! Тарас дотянулся до стойки для капельниц и в ярости запустил ею в ёлку. Ни в чём не повинное деревце упало со стола, увлекая за собой хрупкие стеклянные шары, не оставляя им ни единого шанса уцелеть.

* * *

В больнице Тараса не было смысла держать, и его транспортировали домой. Не без помощи главного врача Забелин оформил бумаги так, будто бы спортсмен получил травму во время тренировочного процесса в период подготовки к соревнованиям. Страховая компания выплатила полагающуюся в таких случаях страховку, да и команда, гонщиком которой он был, не обидела: выделила солидную компенсацию. Дмитрий выгодно положил деньги в банк – ежемесячных процентов хватало на основные расходы на жизнь, покупку лекарств и на то, чтобы нанять сиделку.

Команде Остапенко наконец была объявлена истинная причина отсутствия Тараса на тренировках. Тем же вечером парни обеих команд – и Fervor, и Battle Skill – всей толпой ввалились в его квартиру.

* * *

Серафима мелко кромсала овощи для винегрета: хотела побаловать Машу. Та с детства его обожала – могла за раз приговорить целый тазик. Волчок вертелся рядом, как всегда.

– Ты что? Никак морковку захотел?! В кролика превращаешься? Ну-ну… На, иди понюхай, если не веришь.

Пёс сел и демонстративно отвернулся.

Девушка рассмеялась:

– Надулся! Ну извини, мясо в винегрет не кладут.

Потом достала из холодильника ломтик колбасы, Волчок проглотил его не жуя, и мир воцарился.

Подруга пришла поздно. Зарёванная, с опухшими красными глазами.

Серафима переполошилась:

– С Антоном что случилось?

Машка помотала головой.

– Не с Антоном. С Тарасом… – тихо ответила и заплакала.

Сима усадила её на стул, и Маша, глотая слёзы начала рассказывать. О том, что сегодня у них были билеты в кино, потом кто-то позвонил Антону. Она удивилась, что, всегда невозмутимый, он резко побледнел, сказав: «Конечно буду!»

– Что-то на работе? – пыталась угадать чуткая Маша.

– Прости, Маш, я в кино сегодня не попадаю. Сходи одна, а я тебя потом заберу.

– Ну ладно.

Удивило девушку то, что он встретил её возле кинотеатра без машины и от него пахло водкой. Он, который уже полгода почти не курил, сейчас вытаскивал одну сигарету за другой, и руки у него тряслись.

– Давай немного пройдёмся, а потом я такси вызову.

Любимая покивала головой, хотя ничего не понимала, но с расспросами лезть не стала, мудро полагая, что, если захочет, сам расскажет. Так и произошло. Минут десять они шли пешком, вдыхая морозный свежий воздух.

Вдруг Антон остановился:

– Тараса Остапенко знаешь?

– Да.

– Парализован. Лежит дома.

Новость убила. Машка распахнула глаза.

– Вот и я так же. Сегодня с мужиками у него были… – Потом тихо признался: – Мне даже думать страшно, что он сейчас чувствует… Знаешь, Маш, на какой подлой мысли я себя поймал? Да и, наверное, все мужики тоже.

Девушка вопросительно посмотрела на любимого.

– Что хорошо, что это – не со мной… Гадко, правда?!

Тут Машка не выдержала, обняла и горько заплакала на его груди.

– Это шок, Антоха! Это просто защитная реакция! Не вини себя.

Антон прижал к себе свою плачущую девочку, и до него вдруг дошло: как же он раньше не замечал, какой он, по сути, счастливый человек и как много имеет в этой жизни…

* * *

Она запретила себе думать о нём и почти не вспоминала его. Они не виделись полтора месяца. Тарас остался в далёком прошлом как символ её девичьей глупости. Но Машкина страшная новость безудержной рекой снесла плотину условностей. Правильно, неправильно – какая разница?! Сердце в одно мгновение заткнуло бубнящий о гордости ум. Серафима почти бежала, торопилась его увидеть, придумывала на ходу, что скажет ему. Где-то в глубине души она мечтала о блеске радости в его глазах и вздохе удивления: «Сима?!»

Всё прошло не так, как она себе представляла. Он спал. Её поразила его бледность, а голова казалась маленькой на подушке. Сиделка, худощавая женщина лет шестидесяти, приложила палец к губам и жестом пригласила в другую комнату.

– Только заснул, – шёпотом пояснила она, затворив дверь в спальню. – Мечется, бьётся, проклинает – всё никак не смирится. А надо бы… Что поделаешь, теперь о прошлой жизни нужно забыть.

Женщина подняла глаза на гостью и, увидев немой вопрос, продолжила:

– Ещё недели две бунтовать будет. Потом смирится. Многих я повидала таких. Не он первый, не он последний. Этот ещё ничего: руки работают, только половина туловища парализована. Хуже, когда всё тело…

Только сейчас Серафима поняла: в своём эгоизме, желании быть ему необходимой она совсем забыла, насколько больно, страшно и обидно ему. Сейчас, после слов сиделки, она на минуту словно проникла в его тело и ощутила всю боль отчаяния. Сима стала задыхаться – сработала защита…

– Что? Что с тобой, девонька?! Ну-ка, ну-ка, присядь, воды попей. Переживаешь… Да как тут поможешь?!

Фраза гулким набатом продолжала звучать в её голове, повторяясь вновь и вновь: «Как тут поможешь?! Как поможешь?! Как?!» Она сделала глоток воды из чашки, заботливо пододвинутой женщиной, и поблагодарила Небо за то, что он спал и их встреча сегодня не состоялась.

Серафима тихо зашла в его комнату, склонилась над кроватью Тараса и прошептала:

– Ты обязательно поднимешься. Я не знаю как, но я найду способ.

Ночь прошла без сна, она лазила по медицинским сайтам, уснула лишь под утро. Ночью ей приснился не то врач в белом халате, не то старик в белом балахоне. Он приблизился к ней, и вдруг она стала источать сияние, и больше всего света исходило от сердца и от ладоней… Серафима проснулась, резко села на кровати и уставилась на свои руки.

«Руки как руки… Приснится же такое!» – подумала она и снова упала на подушку – досыпать.