и чужих там, где стая на стаю.
После в парке на «Джипах» с обрезом, с ножом…
Тех уж нет, остальные в металле,
кто-то стал богачом,
кто-то спился, бомжом.
В девяностых мы все так сражались!
А сейчас за иное: за русский язык,
за язык, что из пламени соткан.
Про народ, что напрасно не пустит слезы.
Про народ, что рожает (несите тазы!)
сыновей, дочерей. Мёд и соты –
эти дети окраин глухих городов!
Мне не надо кричать про столицы.
О народе моём либо с гордостью! До
занебесного! И до охранного! Вдов
и в сирот всех окраин воззриться!
Сколько мы пережили усобиц и не,
сколько мы пережили в сейчашней войне
за чужие, кровавые деньги!
И ещё сколько нам пережить во стране,
что народом богата, как нефтью. А нефть
чёрным золотом кличут на сленге.
Так и мы – тоже золото! Из наших чрев
добываем народ здесь за краем
и у края окраин. Парнишек и дев.
Это соль, это правда и твердь, и резерв.
О народе моём боль такая
у меня каждый час! Без народа мне смерть,
а с народом мне жизнь мировая!
***
Здесь навряд ли проедет автобус. Пути
в ямах, лужах, колдобинах – жуткое дело.
Ах, помилуй, мя грешную! Нынче родить:
поясница болит, слышен хруст вдоль кости,
и кровавит рубаху мне тело.
Доктор маленький, щуплый. Не сможет найти
на запястье мне пульс. Так юродство,
сумасшествие мира сгребает в горсти,
циферблат каменеет с пяти до шести.
То ли утро, то ль вечер – всё просто!
Всё обыденно. Но мне сегодня родить
и качать этот мир, прижимать к тощим рёбрам.
У галактик окраинных я взаперти
и подол мой рубахи разорван.
И по этим дорогам, где ямы, где грязь,
и по этим лесам там, где я родилась,
стать такой же улыбчиво доброй.
Если ратовать не за себя, за других.
Мамы, бабушки, мужа и дочки.
В старой «Скорой» я помощи. Бьётся под дых