По горло – в ней! По подбородок, зев…
Той родины, где молот и где серп,
давно уж нет.
По всё равно по грудь стоять нам в ней,
по память, по века, дуэль и смерть,
по Волгу, по Оку, по Енисей,
по все, сколь есть, её тугих морей
и ею зреть.
И прозревать. И убиваться ей.
И упиваться этой жгучей мглой.
Вот так врасти, как Горький, в нас – людей,
вот так вмерзать в Россию массой всей
нижегородской,
горьковской,
любой.
И сфинксом стать. И по ночам взлетать
да из-под век струить нездешний свет.
Но крепче панциря и над страной щита
нам ваш летящий в небо силуэт!
Вы видите. О, видите ли вы
то, что я вижу? Вмёрзшие ступни
в Россию-матушку? Там, в Петрограде львы
хранят покой, как было искони.
Россия так нуждается сейчас
в простом, лубочном, пряном торжестве!
Ещё, ещё в немеркнущих лучах,
в опережающем космическом родстве
со всеми Данко. С тем, который в нас.
И с тем, кто мимо вас. И кто – по грудь!
И кто – по горло. Горький, что каркас,
чтоб опереться, указать нам путь.
***
Гипсовый Алексей Максимович
на Автозаводе у лицея номер тридцать шесть,
таких называют у нас старожилами
и певчий наш парк, и деревья окрест.
И руки объявшие ширь необъятно
и взгляд! Кто такой бы во снах сочинил?
Вам дать бы трубу музыкальную, альтом
звучала бы скрипка, вдоль школьных перил
летели бы листья. И слушали дети
безмерную музыку! Анна, молчи.
Не надо об этом.
Трубит сквозь столетья
писатель в ночи.
Вот так воскричать, чтобы тело впивалось,
чтоб тело само вострубило сквозь гипс.
О, чём вы, писатели? Молодость-старость…
О чём вы, писатели? Малая-малость…
Про ярость пишите! Два неба чтоб сгрызть!