– Запамятовала, – согласилась я и принялась за еду.
Пирожки с капустой и грибами просто таяли во рту, а печеная рыбка была выше всяких похвал. Сбитень же мне не показался: то ли компот, то ли чуть подслащенный чай. Но пришлось пить: кофе мне тут явно никто подносить не собирался.
А вот с этим нужно что-то делать. Известно ведь, что сейчас кофе пьют не только турки, но и венцы, от них этот обычай перенявшие. Значит, можно при желании достать мешочек с зернами. Надо только к государю подластиться.
– Спасибо, сыта, – объявила я и собралась выйти из-за стола.
– А молитву?! – возопила Агафья.
Я украдкой вздохнула.
– Начинай. Я за тобой.
– Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь. Господи, помилуй и благослови.
И эту молитву я вспомнила после первых же слов Агафьи. Значит, нужно заниматься самообразованием. Не всегда же нянька рядом со мной будет.
– Молитвенник подайте, – распорядилась я. – Желаю господа поблагодарить за чудесное свое исцеление.
Молитвенник подавать не было нужды: огромный талмуд, раскрытый на середине, лежал на специальной подставке возле окна. Рядом стояло простое деревянное кресло: надо полагать, для пущего смирения.
Я открыла молитвенник на первой странице и залюбовалась. Написанный явно вручную, с выделенными золотом и киноварью буквами с картинками. Сначала залюбовалась, потом – зачиталась. При этом меня не покидало стойкое ощущение «дежа вю»: знала я все эти молитвы когда-то, точно знала, и теперь прочтенное замечательно ложилось на подготовленную почву.
– К тебе Великая княгиня Ирина жалует, государыня, – услышала я голос Агафьи. – Прикажешь звать?
– Зови, конечно, – оторвалась я от своего благочестивого занятия. – Угощать чем-нибудь надо?
– Сейчас не надо, – шепотом быстро сказала Агафья. – Ты же ее не на чай звала, сама пришла о здоровье проведать.
Не слишком родовитая Ирина Годунова попала в царские палаты, да еще и стала любимой женой царевича Федора Иоановича потому, что дядья Бориса и Ирины издавна занимали достаточно высокое положение при московских государях. Их дядя Дмитрий Иванович был пожалован в думу в чине постельничего.
Потому-то брат с сестрой еще в детские годы оказались при царском дворе, где воспитывались вместе с детьми Ивана IV. Этим в значительной степени объясняются крепкие связи Бориса и Ирины с царевичем Федором, перешедшие в искреннюю взаимную любовь. Свадьба была слажена без традиционного царского смотра невест,
На момент свадьбы Ирине было 23 года, так же как и ее мужу Федору Иоановичу.
Но она не выглядела зрелой матроной: среднего роста, худощавая – на Руси такие невесты были не в цене. Только огромные серые глаза были прекрасны, и в них светился незаурядный ум.
Ирина от середины светлицы отвесила мне поясной поклон и негромко спросила:
– По здорову ли, пресветлая государыня?
– Спасибо, все уже хорошо, отозвалась я, мучительно соображая, как мне ее величать. – Сама-то как здравствуешь?
В глазах Ирины мелькнуло неподдельное удивление.
– Твоими молитвами, пресветлая государыня.
– Да ты присядь, в ногах правды нет. Вот я прикажу нам сбитню подать.
– Благодарствую, пресветлая государыня.
Мои нервы не выдержали этого бесконечного величания.
– Да хватит уж меня «пресветлой государыней» звать. Одни мы тут. Ты – супруга царского сына, я царская супруга. Наедине можем друг друга и по имени называть. Что скажешь, Ирина Федоровна?
Изумление в глазах Ирины все росло.
– Так ты сама так себя всем величать приказала, али запамятовала? Елена, жена Ивана, до сих пор в обидах: ее муж наследник престола, сама она на сносях, вот-вот царевичу наследника подарит. Да и постарше тебя она будет…
– Как головой приложилась, так враз поумнела, – рассмеялась я. – На людях, понятное дело, обращаться надо, как полагается: мне тебя великой княгиней звать и Елену тоже. А когда одни – зачем?
– Не гневайся пре… Мария Федоровна, только это ты правильно удумала. От меня-то не убудет, а вот Елена зело горда и думает, что ты ее ни в грош не ставишь.
Охти мне, наворотила я тут, кажется, дел.
– А что ж государь не вмешался, не поучил супругу уму-разуму?
Ирина рассмеялась приятным мелодичным смехом:
– Только и дела государю в бабские склоки встревать. Он о них и не ведал бы, ежели бы ты не пожаловалась…
– Пожаловалась? На что?
– На нас с Еленой. Мол, недостаточно почтения тебе выказываем. Вот государь и приказал величать тебя полным титлом.
– Забудь, – с неподдельным раскаянием сказала я. – Это мне, видать, честь стать царской супругой в голову ударила. А теперь я совсем иначе мыслю.
– Это Господь тебя надоумил, Мария Федоровна. Гордыня – великий грех, а ты в него впала. Ничего, покаешься батюшке, наложит он епитимию легкую – и все наладится.
– Конечно, покаюсь, – пылко отозвалась я. – И в гордыни, и в суетности, и в пустословии, и в молитвенном небрежении. Спасибо тебе, Ирина Федоровна.
Принесли сбитень с сушками, Ирина Федоровна присела за стол напротив меня и я заметила, что удивление из глаз ее пропало. Она смотрела тихо, покойно, слегка склонив голову набок.
– Сейчас бы кофию испить, – мечтательно произнесла я. – Только где взять-то?
– Про кофий я от братца слышала, – оживилась Ирина, – он у кого-то из заморских гостей пробовал. Только у нас о нем еще и не ведают, да и боятся бесовского соблазна.
– В чем соблазн-то? – искренне поразилась я.
– То мне неведомо.
Мы проговорили не меньше часа – ко взаимному, надеюсь, удовольствию. Я поведала Ирине о том, что память у меня отшибло: только свадьбу и помню, а более ничего, одна обрывки детских воспоминаний.
– Бог помилует, – утешила Ирина, – вернет тебе память. Как-нибудь утром пробудишься – и все вспомнишь.
Вот это вряд ли. Скорее мне придется по крупицам собирать информацию о собственном прошлом и быть при это очень осторожной.
– Я сегодня на исповедь к отцу Василию ходила, – сообщила мне Ирина. – Он меня каждое утро исповедует и причащает. Тебе бы тоже к нему сходить.