Премудрая царица. Историческая фантастика

– А ему об этом знать не обязательно. Я же ничего греховного делать не собираюсь.

– Так-то оно так, да чудно как-то…

Под почти непрерывное бормотание Агаши о том что «неслыханно», да «невиданно», девки споро помогли мне вымыться до пояса, переодели в чистую сорочку – это уже по собственному почину, и застыли в ожидании.

– А платье? – осведомилась я.

– Ты что же, в платье лежать удумала? – изумилась Агафья.

– Я удумала не лежать, а сидеть. Вечером мне к государю, забыла?

Это подействовало.

– Верхнюю сорочку несите, – со вздохом приказала девкам Агафья.

Верхняя сорочка оказалась такой же прямой, как и нижняя, но с чрезвычайно длинными рукавами, собранными во множество складок. Сшита она была из какой-то дорогой материи золотистого цвета и богато украшена вышивкой.

Уже позже, вникнув в тонкости женского наряда, я узнала, что царские и придворные сорочки шились из тафты (алой, белой и желтой) и из полосатых и набивных индийских тканей (шелковых и хлопчатобумажных). По швам рукава низались мелким жемчугом в веревочку или ряскою в виде бахромы. Шитье и низанье украшало плечевой шов и запястье.

Таким образом, простота покроя и формы компенсировалась масштабом и декором, что производило внушительное впечатление, тем более что… такая сорочка была одеждой комнатной, повседневной, и считалось неприличным показываться в ней посторонним. Поэтому для выхода из покоев надевалось верхнее платье, а рукава верхней сорочки продевалась в прорези проймы, оставляя рукава верхнего платья висящими сзади.

Понятно, что декоративному убранству рукавов верхней сорочки придавалось огромное значение. Они же всегда были на виду.

– Душегрею надень, ежели ложиться не собираешься. А то застудишься.

Господи, какие сложности!

Душегреей оказалась короткая, чуть ниже талии кофточка из рытого бархата, украшенная золотыми и серебряными нитями растительными узорами, цветами, гроздьями винограда. Край был обшит золотой бахромой.

– А онучи-то, оглашенные! – вдруг всполошилась Агафья. – Нешто царица, как девка худая, босиком будет?

После этого мне моментально обмотали ноги тонкими полосками ткани (портянками, что ли?) и надежно их закрепили.

– Ну вот, теперь можно и трапезничать, – с удовлетворением произнесла Агафья, пробудив во мне чувство голода.

И то сказать: больше суток маковой росинки во рту не было, не считая лекарского снадобья.

А лекарь оказался легок на помине. Возник в дверях, уже согнувшись в поклоне.

– Как государыня-царица, по здорову ли?

– Почти совсем здорова. Чуть-чуть голова кружится.

– Снадобье мое пила ли сегодня?

Врать мне не хотелось.

– Сегодня еще не пила. А вчера вечером меня от него враз в сон кинуло.

Лекарь удовлетворенно покачал головой.

– Так и правильно. Надобно более спать.

– Да не хочу я более спать! – решилась я на маленький бунт. – Вечером приму, перед сном.

– Но так неправильно!

– А я так хочу.

Лекарь развел руками:

– А что я государю скажу?

– Скажешь, оздоровилась царица. Почти совсем поправилась.

– Но это не будет правдой!

– Это будет правдой, – подпустила я суровости в голос. – Днем я спать более не буду.

Тяжело вздыхая, лекарь осмотрел меня, то есть пощупал пульс и обследовал язык.

– Путь будет по-вашему, государыня. Вы действительно сильно оздоровились. Но снадобье хотя бы на ночь пейте.

– На ночь выпью. А завтра в баню пойду.

Это мое заявление, похоже, сразило лекаря наповал.

– Там же жарко и душно. Не можно выдержать даже здоровому.

– Немцу, может, и не выдержать, – усмехнулась я. – А для нас, русских, баня – первое лекарство.

Как ни странно, Агафья больше не возражала. По-видимому, заявление лекаря, что я «сильно оздоровилась» все-таки произвело на нее должное впечатление.

– Вечером опять проведаю, коли дозволите.

Я милостиво кивнула головой.

– Дозволяю. Только принеси с собой мела толченого. После твоих снадобий зубы чистить надо. Да приходи пораньше, вечером мне к государю…

Совершенно ошалевший лекарь раскланялся и удалился, а я приступила, наконец, к вожделенной трапезе. Небольшой столик девки споро заставили блюдами с пирожками, какой-то рыбой, квашеной капустой. Венчал все это великолепие кувшинчик с каким-то питьем.

– Что это? – на всякий случай спросила я.

– Сбитень, государыня.

– А капуста к чему?

– Так ведь пост, касатушка, завсегда на Праскеву-Пятницу. Запамятовала?