Премудрая царица. Историческая фантастика

Я осторожно открыла глаза. Возле моей постели, точнее, ложа, обретался высокий сутуловатый мужчина с седой головой, острой бородкой и пронзительными глазами. Почему-то на нем была островерхая шапка, богато изукрашенная и отороченная мехом. Ну, и кто это к нам пожаловал?

Мужчина заметил, что я открыла глаза и склонился ко мне:

– Никак очнулась, Марьюшка?

Я выдавила слабую улыбку, потому что совершенно не представляла себе, что и как сказать.

– Очнулась государыня! – радостно взвизгнул старушечий голос, и я обнаружила рядом с мужчиной сморщенную женщину, закутанную в черный платок. – Очнулась, касатушка наша!

– Бегом за лекарем, – скомандовал мужчина. – Может, и не понадобятся его снадобья-то. Знаем мы их…

Бабку унесло из комнаты, а мужчина присел на табурет рядом с кроватью.

– Болит что-нибудь? – участливо спросил он.

Я прислушалась к организму: вроде все в норме.

– Нет… государь. А почему я в постели?

Лицо мужчины омрачилось.

– Значит, не помнишь, как на лестнице давеча оступилась, да головой о перильца ударилась?

– Не помню… государь. Все ровно в тумане.

– Ну, Бог милостив, Марьюшка, все обойдется. Полежишь, в себя придешь…

– Снадобий бы не надо, государь. Как бы хуже не стало.

Лицо мужчины перекосила странная гримаса.

– Хуже станет, лекаря на кол посажу. Грозным-то меня не за красивые глаза прозвали.

Ох, мамочки! Это же сам Иван Грозный. А я, стало быть, его супруга, только неизвестно какая по счету. Не вторая, которую Марией звали – это точно. При ней царь много моложе был, и уж точно не седой. И, слава Богу, не Анна – эти плохо кончали. Значит…

Значит, Мария Нагая, которую царь взял в жены за необыкновенную красоту и веселый нрав. Вот уж повезло, так повезло. И что мне теперь делать?

Я сделала попытку присесть, но ее тут же пресекли.

– Пока лекарь не разрешит, лежи тихо. А то вдруг хуже будет. Мне больная жена ни к чему.

– Прости, государь, не гневайся, – пролепетала я и непроизвольно заплакала.

Лицо царя смягчилось.

– Ну будет сырость-то разводить. Шучу я. От шишки на голове еще никто не помирал.

Я рискнула снять тряпку со лба и ощупала голову. Действительно, небольшая шишка над левым ухом имелась. Этим точно местом я и приложилась, когда в ординаторской грохнулась. Но Иван Грозный в качестве законного мужа – это уже перебор.

Или, как сказал бы мой взаправдашний супруг Николай Павлович, грамотно замотивированная галлюцинация. Только было у меня грустное подозрение, что галлюцинация тут совершенно не при чем.

– Я скоро поправлюсь, государь, – голосом первой ученицы сообщила я. – Завтра уже на ногах буду.

Тут в комнату бочком протиснулся еще один персонаж: мужчина в черном, явно не русский, если судить по внешности. Надо полагать, их знаменитый долгожданный лекарь. Увидев царя, он заметно побледнел и повалился на колени. Чего испугался – непонятно.

– Встань, – почти ласково сказал царь, – очнулась супруга моя богоданная. Теперь и снадобья твои, пожалуй, ни к чему будут.

– Как повелите, государь, – с сильным акцентом отозвался врач.

– Прикажи, государь, пусть свинцовую примочку к ушибу приложат, – не сдержалась я. – Быстрее пройдет.

– С каких это пор ты в медицине сведуешь, Марьюшка? – усмехнулся царь.

– Так ведь маменька братцам моим всегда к шишкам такие примочки прикладывала, – выкрутилась я. – Они непоседы были и драчливы зело…

Ого! Я уже начинаю переходить на здешний диалект.

– Ну, чего медлишь? – пристукнул посохом царь. – Выполняй царицыно повеление. А что за снадобье ты принес?

– Повязку целебную. Смесь спиритуса и цитрона сока.

Умник! Кожу сожжет только так. Эти средства, по-моему, в каменном веке применялись.

– Прикажи, государь, унести. Сам, небось, ведаешь: не люблю я запаха винного.

– Ведаю, ведаю… Неси обратно свои примочки, лекарь, да приготовь свинцовую, как царица повелела.

– Слушаюсь, государь, – пискнул лекарь и быстренько шмыгнул из комнаты.

– А ежели тебе, Марьюшка, каких-нибудь яств диковинных или заморских захочется – только скажи. Из-под земли достанем.

Рука царя лежала на моей постели и мне было нетрудно повернуть голову и припасть к царской длани благодарственным поцелуем.

– Балуешь ты меня, государь, – прошептала я. – Мечта у меня одна-единственная…

– Говори.

– Сыночка хочу тебе родить. По три раза в день перед иконами вымаливаю…

Упс… Откуда я знаю, что моя предшественница в этом теле по три раза на день делает? Но, похоже, случайно угадала.

– Ведомо мне сие. Ну, отдыхай, набирайся сил. А как наберешься, приходи в мою опочивальню.

Меня непроизвольно бросило в жар. Доболталась.

– Ах ты, скромница моя, – по-своему оценил мое смущение царь. – Люба ты мне Марьюшка, и за это. Бог даст, пошлет ребеночка. Елена-то вон зачреватела. Да ты и сама знаешь.

Елена? Какая еще Елена? Как принято говорить в таких случаях в оставленном мню времени, «никогда еще Штирлиц не был так близко к провалу».