Диско

Не могла удержаться от желания посмотреть ей вслед: при ходьбе она чуть покачивалась и эффектно, чересчур выразительно переставляла ноги, как во время танца.

11. Я проснулась в тишине от кошмарного сна и тут же забыла, о чем он был. В ушах нарастал гул, а когда я открыла глаза, звук вдруг пропал, оборвался и оглушил тишиной. Усталость, усталость… В голове шумит… С таким трудом удалось заснуть, и снова собственное сознание меня напугало; оно само себе не дает отдыхать. Чувствую себя как на другой планете… Почти не знаю, кто я… Разве это жизнь во мне? Бьется где-то потревоженный нерв, призывает к спасению – да только от чего спасаться? Разбитое сердце, разбитая голова, словно тяжестью придавленное тело – словно что-то страшное случилось со мной, а я понять не могу – что? Не живу, а только дышу часто-часто, пытаясь восстановить умственные способности…

Фонари заглядывают сквозь плохо задернутые занавеси – свет рассеивается, слепит, ничего не видно, небо темное, углы глухие… Жить начинаю скоро, когда улавливаю шорох – странный звук, постукивание, будто кто-то прыгает по стенам.

– Опять! Никак не успокоится, не наестся. Я даже хлебницу оставила открытой. Игрушка Зака здесь во всем виновата…

Многие утверждают, что он существует – но как такое может быть? Как с ним жить? Не прекращает стучать бестелесное существо… Как теперь уснуть? А если мне понадобиться встать – как я пойду? Вдруг он на меня набросится и будет творить черный юмор? Совсем сейчас не до шуток! Поднимаю голову, вижу поблескивающие углы мебели и черные провалы между ними. Стучит… Не знаю где, но стало лучше слышно – значит, подбирается к кровати… Звук монотонный, но не наводит ни скуки, ни тоски, ни даже раздражения – одно сплошное беспокойство, которое давит нервы. Возникает ощущение, будто волосы на голове уже шевелятся от ужаса и необъяснимости. Как бы я хотела вскочить и повключать везде свет, но разве это что-то изменит? Он убежит, а потом вернется – он знает, что ночью я в его руках и лампы для меня так же губительны – я не усну при их свете. Крепче прижимаю к себе Анну – но легче не становится. Я боюсь, что она превратится в какое-нибудь сказочное существо прямо в моих руках. Спящий человек – плохой помощник… Господи, неужели никто не слышит этого стука?! Замерзаю от ледяной скованной крови… Куда бежать, если вокруг только темный мир, очарованные предметы, ничего не освещающие фонари, рядом неподвижный человек – чужая я здесь среди них; сейчас какой-нибудь контролер увидит, что я не сплю – и накажет… Космос спустился, темно и страшно, хоть открой глаза, хоть закрой их. И тихо, как в могиле! Тихо… Ушел он… Тоска льется из глаз. Разве я собиралась изливать душу? Но все время плачу, все время… Надо было мне быть дождем, надо было стать слезами господа… Грех здесь какой-то, когда безмолвие покрывает землю. Ушел домовой… Куда? Зачем? Ведь это мой дом, здесь у меня ценные вещи…

– Господи, как мне спать? Почему я всегда думаю о плохом? Словно ищу зло в своей душе… Словно все больше и больше становлюсь злой… Словно возмездия жду… Когда же небо станет розовым и упадет первый луч? – вот тогда ты меня простишь… Сделай же воздух светлее, и ты увидишь мои слезы… Они не злые, а чистые на умытом лице. Пусть небо будет розовым – я усну спокойно и буду знать, что не очнусь снова в этой темноте…

Вижу серо-синюю кучевую массу – обыкновенная туча, гремит гром, а потом появляется рисунок с детской открытки: на лужайке играет с собачкой опрятная желтоволосая девочка. Вот повторяющийся сон – и когда я им грежу, то сразу понимаю: мне плохо, физически плохо, болит живот или внутри что-нибудь колет. Просыпаюсь в розовом свете и лучах, но нет наслаждения – не до этого. Понимаю, что ужасно хочу есть, но меня безобразно тошнит.

– Надо срочно перевернуться и снова уснуть. Меня просто убьёт иное времяпровождение. Придется мучиться от аппетита, но не иметь возможности проглотить кусок из-за тошноты. Я усну, и все пройдет. Может быть, хотя бы в субботу завтрак не покажется отравой…

Это уже не бесы, а живой организм издевается, от которого гораздо труднее спрятаться – совсем не скрыться! Только оглушить, временно забыться – но не для лучшей жизни…

…………………………………………………………………………………………………… – Шарлотта, Шарлотта, проснись…

Второе марта, начало уикенда.

«О-оооо, – раздается внутри, – оооо, ужас…»

– Шарлотта, пожалуйста, поговори со мной…

– Зэкери, молчи, не кричи… Не мешай!

– У нас нет завтрака. Что мы будем есть?

– Разве Анна ничего не сварит? Ведь она уже встала?

– Встала да ушла!

– Куда?!

– В библиотеку.

– Как? Опять? Немыслимо, – последнее слово я уже прошептала, совершенно потеряв смысл разговора. – Не-мыс-ли-мо… – и устало отвернулась от Зака.

Он зашлепал по полу босыми ногами, огибая кровать. Вновь глухо зазвучал где-то его голос, временами прорываясь с неожиданной силой и обрушиваясь на уши пронзительными словами.

– Валенсия тоже спит. А я не могу входить в ее комнату. Ты же знаешь, что мне все запрещают…

– Заки, умоляю… Если я не высплюсь, то весь день буду ни живая ни мертвая. Ну пожалуйста, сделай что-нибудь сам…

– Но что же мне приготовить?

– Не знаю… Купи полдюжины яиц и пожарь яичницу…

Когда в ранние часы будят по пустякам, засыпать снова – настоящая отрада, потому что чувствуешь, как засыпаешь, как изнемогаешь от желания смежить веки, укрыться с головой, ни о чем не думать – и в буквальном смысле делаешь в этот момент все, что хочешь… А если бы Зак сказал: «Вставай! Уже семь часов»? Я не гоню прочь подобную мысль – я смеюсь над ней, торжествую. Как же по сравнению с настоящим удовольствием безобразно это прошлое и будущее! И недоумеваю, как только у меня всегда хватало сил подняться, кажется, сейчас бы точно не хватило…

Оранжевый цвет перед глазами – от окон пахнуло теплом, запахом солнечных лучей, сквозь сон становится весело. Странное возникает ощущение, когда высыпаешься – немного ленивое, немного счастливое, чуть голодное, и почему-то все время хочется вздыхать. Организм долго-долго вёз меня в неизвестном направлении, в темноте, в неведении, в полном подчинении, потом остановился, притих, будто наехал на непреодолимую преграду; нажалась невидимая кнопка – и делай дальше, что хочешь! С размаху влетаю в жизнь! Сейчас ещё чуть-чуть полежу, и глаза, наконец, нормально откроются – без светобоязни и помутневшего зрения. Я увижу яркие желтые стены и фрагмент неба над крышами – голубого и безоблачного, потому что солнце вот уже сколько времени светит сквозь ресницы оранжевым светом…

– Э-эй…

Я просыпаюсь, и любой звук теперь – музыка. Она гладит меня тонкими пальцами по бровям, будто рисует, создает, но это уж давно законченное произведение, пригодное лишь для созерцания. И взгляд у нее сейчас умиленный, но спокойный, с дрожащим чувством, – отчего кажется немного грустным. Все знаю наизусть.

Когда я, наконец, решилась взглянуть на мир, то первое, что увидела, было изображение Мигеля: Анна размахивала надо мной портретом. Тогда я подняла голову и поймала губами его лицо.

– Привет, малыш… Какой ты крошечный на этой фотографии.

Энджи засмеялась и принялась совать его в постель.

– Анна, на нем уже высохли мои слезы? – спросила я театральным голосом. Она покачала головой:

– Хоть бы рамку завела… Совсем портрет угробишь!

– А почему он такой холодный?

– В отличие от тебя он давно уже встал и даже успел сходить со мной в библиотеку. Съездил в твоей тетрадке…

– Какой ужас!

– И упал на пол…

– Ещё ужаснее! Лицом в грязь. Пойди и умой его!!

– Шатти… Намокнет…

– Вытрешь!

– Испортится…

– Будешь отвечать!

Тут портрет скрылся куда-то с глаз долой в складках одеяла, а я принялась ныть.

– Не хочу вставать. Мне придется заняться гимнастикой и 60 раз махать ногами. Каждое утро мечтаю ничего не делать – и все равно делаю, как заведенная… Который час?

– Почти одиннадцать.

– Мне кажется, здесь когда-то был Зэкери.

– Не видела.

– По-моему, я совершила глупость. Я отправила его на кухню.

– И что особенного ты ему заказала, с чем он может не справиться? Свадебный торт?