Снега моей души

Собирать рюкзак я решил на улице и, наскоро забросив в него спальный мешок, буквально прошмыгнул мимо погреба на улицу. Так прошмыгнул, что даже выгнулся при этом, будто боясь внезапного прикосновения…

Выскочив на дорогу я чувствовал, как отступают ночные страхи. Улица, милая улица!!! Сырость после дождя была необыкновенная, но я нашел под навесом пару растрескавшихся от старости фанерных ящиков и теперь, разломав их, устроил что-то вроде сухой площадки для рюкзака. Несмотря на протесты моих друзей, я развел костер прямо посередине улицы и принялся за приготовление завтрака.

Туман постепенно рассеивался, открывая поселок. Ряд тополей заканчивался сразу за домом. Заканчивался сухим, очень старым, видимо расщепленным молнией, деревом.

Мельком бросив взгляд вдоль улицы, я увидел, нет, скорее почувствовал какое-то движение среди крон тополей.

Черно-серый какой–то лохматый комок подскакивал в кронах, постепенно приближаясь ко мне. И вот уже среди ветвей ближайшего тополя сильно всплеснуло черно-серым и… На забор против меня сел ворон. Грязный, весь какой-то облезший он производил отвратительное впечатление.

Я взмахнул рукой, отгоняя эту образину. Бесполезно – только голову наклонил, упершись в меня взглядом мутно-красных бусинок глаз.

– Вот это экземпляр! – Сергей вышел на крыльцо и теперь тоже созерцал сие творение.– Давно сидит?

– Только появился. – сказал я сипло и откашлялся.

Сзади снова скрипнуло крыльцо – это из дома вышел Владимир.

– Опа! Орнитология не знает примеров, чтобы дохлые птицы летали! – он изумленно рассматривал ворона.

–Что значит дохлые? – Сергей недоуменно оглянулся.

– Так замерзнуть должен давно – перьев нет, видишь? – Владимир резко выбросил руку в направлении птицы.

И тут произошло то, что заставило нас отпрянуть назад. Видимо испугавшись, ворон стремительно спрыгнул с забора в нашу сторону. Сделал два-три прыжка к нам и, остановившись, прокаркал. Прокаркал, как закричал.

Мы замерли. Замер и ворон, сверля нас злобными мутно-красными бусинками. Потом, как бы нехотя, повернулся и подскочил в воздух. Свой полет он направил в сторону небольшой горки, что возвышалась на противоположном конце поселка. На фоне её и исчез.

– А что это он не боится? Слышь, орнитолог! – Сергей обращался к Владимиру.

– Людей давно тут нет, вот и хозяйничает. Привык командовать, – Володя озадаченно смотрел на горку.

– А что ест-то такая птица? Ту же нет ничего? – теперь уже я заинтересовался странным поведением ворона.

– Это не ворон, а ворона, обыкновенная ворона. Питается на помойках, не брезгует и падалью. Чистильщик, короче – Володя продолжал смотреть на горку.

– Какие помойки?! Все уже давно сгнило и заросло, ты сам видел!

– Ну, значит, падалью питается, мышами, рыбкой мелкой по берегам. Нет витаминов – одни яды, вот и облез, бедолага… – Володя хмуро смотрел уже на меня.

– Все, быстро едим и уходим! Разговорились тут! – Сергей решительно двинулся к костру.

Завтрак прошел в молчании. Ели демонстративно не спеша, но как–то уж рационально–быстро. Как потом оказалось, каждый думал о птице, о тенях от вспышек молний на погребе, моем испуге…

IV

Первым, как всегда, собрал рюкзак Сергей. Немного посидел, наблюдая, как я укладываю вещи, и встал.

– Вас ждать – себя не любить! Я тут пройдусь до конца улицы, поснимаю туман и поселок, а вы догоняйте – у реки жду! – с этими словами он бодро зашагал по улице в конец поселка к реке.

Я, естественно, заторопился и быстро собрал свой рюкзак. Володя собирался в доме.

Я не люблю подгонять товарищей на маршруте, да и выходить, если честно, не спешил – настроение было так себе, не ходовое. Очень хотелось спать. Да и костер надо было как-то затушить.

Решил завалить его кусками железок с помойки. И, натаскав несколько листов ржавья, сел у догорающего огня. Володя совсем не торопился.

Солнце уже почти оторвалось от горы и хорошо грело. Я прислонился к рюкзаку и закрыл глаза. Мысли сами собой вернулись к прошедшей ночи… И не заметил, как задремал.

Мне приснился сон, что будто бы я стою в совершенно пустой комнате. И кто-то меня зовет по имени. Тихо-тихо так зовет. Я мучительно прислушиваюсь, прислушиваюсь….

И просыпаюсь!

На крыльце дома стоял Владимир и молча смотрел на меня. Его вид меня испугал. У него было белое лицо. Совершенно белое лицо – я не думал, что это так страшно. Лицо молча смотрело на меня и показывало рукой в сторону двери. И тут я заметил, что он держит, нет, – судорожно сжимает в другой руке ружьё…

– Иди, там посмотри… – еле шевелились его губы.

– Что, Вов?! Кто там??!! – я шептал, и уже умирал от страха.

– Погреб… Погреб…

И тогда, собрав остатки мужества…

Не было никаких остатков мужества. Были какие–то рваные куски действительности вперемешку с ощущением нереальности происходящего, с диким ужасом осознания, что это происходит со мной, что надо что–то сделать, что сейчас что–то случится невозможное…

Я вошел в дом. Как в воду холодную вошел – замерло всё внутри.

Помню боль в руках – так сильно я сжимал в них ружье…

Помню звон в ушах – тишина опять затопила всё…

Помню хрипы. Хрипы нашего с Вовкой дыхания…

То, что я увидел в комнате…

Колесо-звездочка своими острыми углами сняла целую стружку краски с досок крышки погреба, съехав по ней.

Крышка погреба ночью поднималась.

Странно, но мы не выскочили из дома с воплями, а тихо вышли. Молча, закрыли дверь, при этом она как-то легко закрылась. Неестественно легко.

Забросили на плечи рюкзаки и, неосознанно стараясь не шуметь, пошли по мокрой траве улицы по следам Сергея. Уходили от дома, неся на плечах ощущение тяжести недоброго взгляда, боясь оглянуться и борясь с желанием заорать от ужаса и кинуться сломя голову прочь…

Сергей ждал нас на небольшом пригорке за мелкой протокой реки. Он даже костерок разжег, спасаясь от комаров.

Мы молча подошли к нему и, скинув рюкзаки, обернулись в сторону поселка.

Туман уже рассеялся окончательно. Улица открылась почти вся, дома были как на ладони, кроме нашего – его загораживали деревья. Дальняя горка еще частично укрывалась клочками тумана. Туман там был какой-то тонкий и разноцветный…

Володя долго смотрел в сторону горки, потом полез в рюкзак и, достав бинокль, приложил его к глазам.