Снега моей души

–Закрывает от кого? – спросил Виктор.

Ответа не последовало.

Они ещё несколько раз ставили котелок с чаем, плотно ужиная. Утром некогда будет – так сказал Гаврилыч.

Сумерки постепенно брали в плен горы. Все дали подёрнулись лёгким муаром вечернего тумана. Звон ручейка в провале ущелья исчезал, звук его струй становился всё глуше и глуше.

– С верхоты звук идёт. Эт-хорошо. Утречком тумана быть не должно. Нам он ни к чему, туман-то, – Гаврилыч скупо улыбнулся и потянулся за чаем. Виктор закурил.

– Э, опять ты за соску? Что дымишь? А ведь на прошлой охоте обещал бросить!

Хмыкнув, Виктор швырнул папироску в угли костра:

– Придём домой, – брошу совсем!

Гаврилыч от этих слов подпрыгнул:

– Ты что такое говоришь, гаденыш! Сколько тебе сказано – не торопи судьбу! Тьфу, ты, пропастина!

Это слово являлось самым страшным ругательством в его устах. Было видно, что он расстроен и чем-то обеспокоен.

Кряхтя, он встал и направился от костра, в темноту. Отсутствовал он долго. И Виктор, обеспокоенный этим, пошёл в ту же сторону. Гаврилыч стоял на склоне и смотрел на вершину Горы, которая была рядом. Снега исполина полыхали пурпуром заката. Казалось, что с вершины стекает алый поток. Виктор вспомнил, с каким трепетом он смотрел на Гору в бинокль с веранды своего дома. Смотрел каждый вечер. А теперь он здесь. И она рядом с ним.

– Красиво! Скажи, Гаврилыч!

Не услышав ответа, он посмотрел на него. Лицо Гаврилыча было спокойно, а глаза… Глаза, наполненные слезами, смотрели на вершину с мукой.

–Хозяюшка! Защити и оборони! От встреч лютых, ненужных, смертных! Пройти позволь, отвороти… Малого пожалей…– это шептали его губы.

Затем он тряхнул головой, крякнул и, повернувшись к Виктору, сказал:

– Слышь, зря я это затеял. Назад надо идти. Молод ты ещё. Молод и глуп. А я старый дурак.

Виктор оторопело смотрел на Гаврилыча и ничего не понимал: «Ну, ладно, я глуп. Но ты объясни. Спокойно расскажи. Можно утром. Сам ведь, сам говорил – утро вечера…».

Он говорил эти фразы уже вдогонку. Гаврилыч уходил к лагерю. Виктор закурил («Черт подери, ведь унюхает!») и присел на камень. Алые потоки света засыпали. Как будто подслушав их разговор, Гора неслышно уходила в матовую синеву подкрадывающейся ночи, унося с собою нечаянную радость пурпура. Ещё раз взглянув на тускнеющую окрась вершины, он пошёл в лагерь. К его удивлению, Гаврилыч уже лежал под тентом, закутавшись в брезентовый плащ.

– Что шляешься? Отдыхай. Завтра рано выходим.

Помолчал и добавил тише:

–Дальше пойдём.

Долина

Собираться в дорогу они начали ещё по темноте. Быстро, но без суеты переупаковали вещи, сделав вьючные табора (мешки, по-якутски) более компактными. Вьюки были распределены таким образом, чтобы не мешали всаднику мгновенно спрыгнуть или вскочить на лошадь. Тщательно перемотали портянки, сняли длинные плащи, оставшись в лёгких безрукавках. Гаврилыч заставил Виктора снять шляпу, а голову обвязать обычным платком, который он достал из вьюка. Цвет платка был черный. Сам он проделал то же самое и стал похож на какого-то пирата с картинок. И чем дальше Виктор выполняя эти непонятные для него манипуляции, тем тревожнее становилось на сердце.

Но виду он не подавал.

– Ну, потихонечку теперь. И, ни в коем, не торопимся, – с этими словами Гаврилыч вскочил в седло.

Лошадки медленно двигались по каменистому склону, пересекая его наискосок.

«Странно, должен быть туман. Сыро-то как. Вон и мох весь в утренней росе. Да и тепло. Самое время туману» – подумал Виктор.

Тумана не было.

Виктор озирался по сторонам, пытаясь разобраться в нагромождении скал, увидеть хотя бы намёк на тропу. Но неглубокий мох, ягель, был девственно чист. Ни малейшего следа. Ни людского, ни звериного.

Звуки движения каравана тонули в плотной мшаной подушке, и казалось, что они плывут над поверхностью склона. Вскоре уклон стал выполаживаться. Впереди угадывалась огромная пустота, как это бывает в горах, когда выходишь на перевал. Но увидеть всю картину мешал огромный утёс, закрывающий обзор.

Размеренность движения расслабила Виктора. Мысли его витали вокруг его отношений с Гаврилычем, затем он переключился на воспоминания о семье. Перед глазами четко возникло лицо жены, маленький сынишка… Он улыбнулся и… чуть не вылетел из седла. Тревожно вскинув голову, он увидел, что его лошадь почти уткнулась мордой в круп впереди идущей.

– Слазь, – Гаврилыч соскочил сам, снял с плеча карабин и достал патронташ. – Возьми патронташ. Выбери патроны с полуоболочкой. На свинцовых головках пуль глубокий крест ножом сделай. Разрывными будут. «Винтарь» заряди на весь магазин. Патрон – в ствол. На предохранитель не ставь. Ствол держи на коленях. Да, и ремень с винтовки сними – вредным он там может оказаться. Остальные патроны пересыпь в карман – так быстрее достанешь. Впрочем… Спускаться сейчас начнём, сразу за утёсом она…

Гаврилыч критически смотрел на приготовления Виктора и, видимо, остался доволен его действиями.

Их движение продолжилось. И вскоре крутой склон утёса медленно отошёл вправо и назад. Ещё несколько сотен метров они проехали по густым зарослям стланика. И тут Виктор увидел долину.

Огромное, уходящее к дальним горам желто-серое пятно, всё утыканное засохшими лиственницами. Их перекрученные, потрескавшиеся стволы тянулись к небу, как руки скелетов. И ни одного живого дерева!

– Стоп, паря. А теперь слушай меня очень внимательно, – Гаврилыч говорил это, не оборачиваясь к Виктору. Он привстал в стременах и, наклонившись вперёд, смотрел на долину.

– Слушать меня беспрекословно. При любом раскладе! А расклады могут быть разные. Едем очень медленно и совсем тихо. Теперь главное: всю долину мы сразу не едем. Вода тут только в одном месте. Коней попоим. Изба там есть. Ну, увидишь её. Первым не входи – моё это. «Коников» привяжем к коновязи крепко, но так, чтобы сразу развязать, если… э-э-э, что случится. Дверь оставим полуоткрытой, чтобы, это, – лошадок видеть. «Винтарь» рядом держи. От окошка держись подальше и в него не смотри. И ещё. Чтобы ты ни увидел, – не бойся. Главное – не бойся. Ну, вроде всё, Витя. С богом, эх-х-х…

Взгляд

Вот уже почти два часа, как они едут по долине. «Едут» – слишком сильное слово для описания того темпа, с которым двигался их караван. Гаврилыч выбирал странную линию движения. Его лошадь то еле тянулась, то резво бежала, то замирала на одну–две минуты, чтобы затем повернуть чуть ли не обратно.

«Никак не пойму, что это он? Ведь впереди всё видно, лес-то «убитый», почти нет леса-то», – Виктор искренне недоумевал. Но, внимательно присмотревшись, он вдруг всё понял: Гаврилыч избегал пересекать открытые места.

В груди возник холодок предчувствия беды. Лоб покрыла испарина. Виктор напрягся и его руки сильно сжали винтовку. Слух мгновенно обострился – теперь каждый звук казался подозрительным. И сразу его поразило то, что совсем не было слышно птичьих голосов. Лес был воистину мёртвым. И каким-то зловещим. Виктору вдруг показалось, что на него кто-то смотрит. Он почти физически ощутил тяжесть этого недоброго взгляда.

И в этот момент Гаврилыч остановился и поднял левую руку вверх. Это означало, что надо подъехать к нему. Когда Виктор поравнялся с ним, Гаврилыч наклонился к нему и тихо прошептал:

–Чуешь взгляд? Здесь это. Но нас ещё не видно. Далеко ещё, метров двести – триста. А я думал, – пронесёт…

Затем он резко развернул лошадь влево и они двинулись вдоль огромной поляны, не выезжая из леса. Вдруг боковым зрением Виктор уловил движение на противоположном краю опушки. Резко повернув голову, он увидел, что высокая лиственница накренилась и стала падать. Лошадь под ним рванулась в сторону, и он, чтобы не упасть, натянул поводья. Гаврилыч мгновенно перекинул карабин вправо. Сверкнул огонёк и хлёстко ударил выстрел!

ТУП-ААААХ-Х…

От падающего ствола полетели куски древесины. Дерево начало падать и прямо в падении раскололось пополам. Виктор тоже вскинул винтовку. Глаза его рыскали в поисках цели. Но поляна была пуста, лишь в воздухе медленно оседало облачко мшаной пыльцы, поднятой падением дерева.

Вдали, за Горой, проворчал гром.

– Всё, мы «шумнули». Постоим, подождём. К нам, наверное, идут… –Гаврилыч был бледнее мела. Он дозарядил карабин и спешился.

– Слезай. Лошадок поставим бок о бок, а сами встанем по обе стороны. Смотри влево и назад, а я буду глядеть право и вперёд. Страшного ничего не будет. На нас только посмотрят. Я очень надеюсь – только посмотрят… И ничего не бойся. Сердце подскажет, когда курок давить. Если будет в кого…