Снега моей души

Смотрел он долго и все время в одну стороны – на горку. Потом молча передал бинокль мне, кивнув головой в ту сторону.

На склоне горки, ближе к поселку, притулилось маленькое, все в разноцветно-облезших и разнокалиберных надгробьях, кладбище.

Туда улетела птица.

V

До перевала мы шли семь дней.

Не повезло нам с погодой – дожди и туманы стали нашими постоянными спутниками. Утро будило нас шелестом капель по тенту палатки, день пеленал наше движение в сети мелкого дождя, вечер накрывал влажными туманами, ночь шептала моросью. А утро снова будило нас шелестом капель… И так день за днем, день за днем…

Река вздулась. Зажатая в тесном ущелье, она затопила все косы грязной водой и буквально «выжала» нас на каменистые, обрывистые склоны окружающих её гор.

Обросшие черным мхом камни этих склонов.... Страшное препятствие. Их грани острые, как ножи – ни опереться, ни ухватиться. Страх не упасть на эти лезвия заставляет рыскать взглядом в поисках точки опоры. Но правильно поставить ногу мешает кедровый стланик. Он закрывает своей влажной и колкой лохматостью вид впереди… Боже сохрани встать на его тонкие, причудливо изогнутые и мокрые ветви – падение будет последним.

Причудливый узор ветвей, как паутина, покрывает все склоны, и нет даже намека на тропу. Животные здесь не ходят – смертельно опасно. Поняли это и мы.

На третий день, измученные до изнеможения, принимаем решение: вверх! Надо подниматься наверх, на хребет, на самые скалы. Подниматься, уходить от реки, уходить из этого каменного черно–зеленого ада!

Этот подъем был очень тяжелым. Мы не устали – мы шли почти мертвыми от усталости. Шли… Мы ползли, подтягиваясь среди камней и веток на руках. Мы рычали от боли и бешенства, когда колени натыкались на ножи камней, притаившихся подо мхом. Мы злобно матерились, когда ноги соскальзывали по пленке мокрого мха–ягеля, и ветви стланика с размаха хлестали по нашим лицам. Мы шипели от бессилия, когда кроны корявых, гнилых зарослей ольхи выливали на нас ведра ледяной воды. Мы судорожно хватались за ветки стланика, отбрасываемые весом рюкзака назад, в пропасть. Мы стояли мокрые среди этих камней, зарослей, переводя и успокаивая дыхание и сердце, набираясь сил… И снова шли, подтягивались, ползли…

Четырнадцать часов прошло с того момента, как мы повернули на подъем….

И мы поднялись! Хребет изогнулся острой кромкой скал – нашему взору открылась долина реки. Гадкая, невыносимо гадкая, там, внизу… Но отсюда сверху она была прекрасна! Мы стояли счастливые и умиротворенные. Снисходительные, как боги. Мокрые, измотанные такие боги… Боги улыбались.

К концу седьмого дня от поселка мы вышли к одинокому чуму. Там жил эвен-охотник Анатолий. Давно одинокий, не имеющий своих оленей, он занимался свободной охотой. Летом помогал оленеводам из Оймякона отгонять небольшие стада на колымскую трассу для продажи мяса, а зиму коротал в избушке под перевалом на реку Юдому. Крепенький такой мужик, толковый.

В тот вечер мы долго сидели у него в чуме у костерка. Можно было и на улице, но дождь опять пел свою песню. Разговор был на разные темы. Вопросы он задавал всякие–разные, но слушал как-то невнимательно. Это уже потом я понял, в чем тут дело. Анатолий торопился много узнать и услышать – долго не видел людей. Печать одиночества лежала на всем. Дикий беспорядок в чуме на самом деле оказался строгим порядком. Анатолий знал, где и что лежит. Было поразительно видеть, как он, из, казалось бы, кучи хлама, ловко достает спички или иную мелочь.

Разговор плавно перешел на наш маршрут. Мы рассказали ему о том, откуда мы, как ехали, как приехали в поселок, как искали место ночевки, как…

И тут Анатолий очень удивился. Или это был испуг? Он даже отпрянул от меня, когда я начал говорить о крыльце дома.

– Вы заходили в дома? – почти прошептал он.

– Да. Ночевали там в одном… А что? Что такое? – забеспокоился я.

– Вас что, так шофер высадил и уехал? И ничего не говорил? – снова вопрос.

– Да нет же, уехал и всё! – я почувствовал, как морозец опять течет по моей спине.

– Страшно что-нибудь было? – Анатолий в упор смотрел на меня.

– Ну, не страшно, а как-то жутковато там было… – я уже всерьез стал бояться.

– Мы там не ходим. Стада мимо гоним, мимо поселка не едем – перевалом идем! – Анатолий потянулся за сигаретой – А вы ничего не видели, вам и лучше.

– А что мы должны были видеть? – голос Володи буквально звенел.

– Ну, не видели, да и не видели… – он замолчал.

VI

Утром Анатолий вызвался проводить нас по тропе до перевального озера, мол, там стадо большое стоит и ему надо к бригадиру оленеводов. Погостить, мол, давно не видел. Это было неожиданно и очень кстати, так как существенно ускорялось наше движение.

Вышли мы рано и шли в хорошем темпе. И уже к обеду вдали появилось озеро.

На берегу стояли чумы и палатки, горел костер. Около костра сидели люди. Нам навстречу выскочили собаки, а вслед им из палаток высыпали ребятишки, дети оленеводов.

Мы вошли в лагерь. Нас обступили оленеводы, многие улыбались, похлопывали по плечам, здоровались.

Мы скинули рюкзаки, моих друзей уже тянули в большую палатку – приглашали кушать.

Анатолий присел к костру и о чем–то негромко разговаривал с бригадиром оленеводов. Прислушиваться было бесполезно, да и неловко, – разговор был тихий и шел на эвенском языке.

Но моих знаний эвенского языка вполне хватило, чтобы напрячься, услышав обрывки фраз: «….эрупчукэ-кун бикит…, илтэс бучэ… мудавсипты илтэмнэк нэнэрэн… тэгэ» (…очень плохой поселок…, пройти мимо мертвого,… последний он проехал… племя)

Я видимо неловко застыл, прислушиваясь к разговору, а повернувшись, поймал на себе внимательный взгляд бригадира. Нет, скорее взгляд был удивленно-напряженным. Медно–красное, в отблесках костра, лицо казалось каменным. Куда исчезла его улыбчивость? Что сказал ему Анатолий?

–Ты понимаешь наш язык? – спросил он.

Чтобы как-то сгладить возникшую неловкость я виновато улыбнулся и кивнул.

– Немного совсем.

– Тогда мы будем говорить только по-русски, прости, – сказал Анатолий и заулыбался.

Спросить его почему «эрупчукэ-кун бикит» и, причем здесь слово «мертвый», я не осмелился.

Вечер в стойбище оленеводов пролетел как один час. Мы снова рассказывали о наших планах, показывали снаряжение, фотоаппаратуру, карты. Нас угощали жареным, вареным, запеченным мясом, лепешками и чаем. Боже, какой был ароматный чай!

Уже утром, собираясь, мы обменялись адресами. Я обещал бригадиру, что вышлю ему карты района и фотографии, что мы делали вечером.

К нам подошел Анатолий.

– Серег, ты мне пришли фотографии тоже! – попросил он.

– Куда? На перевал?! – изумился я.

– Не, ты бригадиру в Томтор отправь, я там зимовать буду. – Анатолий неловко улыбнулся.

Я клятвенно пообещал.

После легкого завтрака наша группа начала движение. Тропа была хорошая, и мы уходили быстро. Нас не провожали.

Уже у границы леса я обернулся, прощаясь взглядом со стойбищем. Одинокая фигурка Анатолия еле виднелась на фоне огромного хребта. Он поднял руку в прощальном приветствии…

* * *