Снега моей души

Потянулись томительные минуты ожидания…

«Что так запотел ствол-то? Не слышно ни звука. Ноги какие-то ватные. Присесть бы сейчас… Второй патрон… Капсюль у него затёкший. Старый капсюль. Дерево мешает вперёд смотреть. Кора у дерева необычная, как замша. Влево забываю смотреть. Капсюль… Опять лошадка воздух выпустила. Тепло от бочины лошадки. Влево. Синеет небо-то… Влево смотреть боюсь. Почему лошади спокойны?… Пальцы покалывает. Влево. Появись, хоть кто!!! Влево…» – мысли Виктора метались, как мыши. А время, как ему казалось, остановилось.

И снова, уже ближе, пророкотал гром.

Из-за Горы появилась огромная снежно-белая туча. Она стремглав стекла со склона вершины – почти упала в долину. Подул теплый ветер и хлынул дождь. Его первые капли не принесли облегчения – они были почти горячими. Постепенно струи становились прохладнее. Виктор почувствовал, что у него затихает стук в висках, дыхание стало равномерным, не так «частит», и почти перестали трястись руки. Он даже переступил с ноги на ногу, чувствуя при этом, как стремительно распространилось «покалывание» тока крови по затёкшим ступням. Взглянув за лошадь в сторону Гаврилыча, он увидел ствол карабина, поднятый вверх. А затем и самого Гаврилыча.

Тот улыбался.

– Чё, паря? «Трухнул» малость? Да не ты один…. А Гора-то, скажи! Умница ты моя! Снова выручила. Теперь всё! Вроде, всё…– с этими словами он как-то лихо, с особым форсом вскочил в седло.

– Догоняй, Вить! Застоялись, понимаешь. До избы мигом дойдём! Кушать охота.

Виктор сел в седло. Поводья немного запутались, и он замешкался, пока распутывал их. Лошадь нетерпеливо переступала на месте, крутясь. Наконец поводья были приведены им в порядок. Он поднял от упряжи голову. Взгляд скользнул по редкой опушке дальнего леса. И снова это свинцовое прикосновение…

Виктор поспешил вслед за Гаврилычем.

Встреча

Изба стояла на берегу совсем маленького озерца. Небольшая, покрытая замшелой корой, она производила жалкое впечатление. Единственное оконце, которое смотрело на дальнее болото, было затянуто промасленной бумагой или чем-то в этом роде. Вокруг, на сотни метров во все стороны, не было ни одного дерева. Было видно, что это строение люди не посещали лет сто. Всё вокруг заросло густой, сочной травой – сказывалась близость воды.

Гаврилыч спешился, отдал поводья Виктору, строго взглянул на него и пошёл к избе. Подойдя к двери, он прислушался. Не присмотрелся, а именно прислушался. Так он стоял минуты две-три, затем скользнул к избе и начал осматривать деревяшку, которой была подперта дверь. Потом выпрямился и пинком сбил этот колышек. Трухлявый, тот рассыпался в пыль. Не выпуская карабин из левой руки, правой Гаврилыч потянул дверь на себя, оставаясь чуть в стороне от открывающегося черного проёма. Сначала трава стойко сопротивлялась его усилиям, но постепенно стала поддаваться мощным рывкам и, наконец, слегла. Дверь распахнулась. Виктор перехватил винтовку удобнее…

Сначала путники ничего не видели со света в темноте помещения. Подслеповатое оконце почти не пропускало лучи солнца во внутреннее пространство избы, а выглядело небольшим светло-коричневым пятном на стене. Гаврилыч шагнул через порог. Виктор непроизвольно закрыл глаза…

Но ничего не произошло. Было слышно, как Гаврилыч ходит внутри, кряхтит, видимо, заглядывая под нары и шаря по углам, знакомясь с обстановкой. Вскоре он вышел, хмуро поглядел на Виктора, будто видя его впервые и не узнавая. Затем неожиданно широко улыбнулся: «Всё. Отдыхаем немного. Кушаем. До вечера надо выскочить вон к тому гольцу. За ним речка бежит. Юдома». Они оба, как по команде, стали быстро готовить еду себе и лошадкам, которые стояли крепко привязанными к коновязи. Вскоре всё было готово.

Солнце опять выползло из-за обрывков туч и жгло своими лучами. Над долиной нависло липкое марево. Казалось, что вершины далёких гор пляшут в розоватом свете испарений.

Решено было пообедать в избе: в ней было не так жарко. Зачерпнув воды из озерца, Виктор посмотрел вокруг и неспешно пошёл к избе, поправляя ремень винтовки на плече. Лошади мирно ели овёс из торб, что висели у них на мордах. Наклонившись, он вошёл в избу, поставил винтовку у стола, налил в кружки воды и сел напротив двери. Дверь была чуть приоткрыта. Ему были видны лошади, фрагмент панорамы далёких гор и примятая трава у двери.

Гаврилыч сидел за столом и ел холодную тушенку, накалывая куски мяса на кончик ножа.

– Жир из банки выкинь. Только желе и мясо кушай. От жира пить охота – спасу нет. Воды дальше не будет. До ночи. Сейчас полотенца и чистое исподнее сильно намочим и завернем в рюкзаки. По дороге пригодится водица-то. Главное лошадей напоить сейчас крепко. Им нас нести.

Виктор ел и кивал головой. Эти приёмы были ему знакомы. Гаврилыч, наверное, забыл, что он уже учил его этому.

– Гаврилыч! Скажи мне, чего мы так беспокоились на поляне-то? Медведь ведь не так смотрит, да и людей здесь…

И тут неожиданно он ощутил, что какая-то тень мелькнула в мутном, светло-коричневом пятне окна. И тут же услышал хриплый, на выдох, шепот Гаврилыча:

– Сидеть!

Виктор с испугом взглянул на него. Тот тупо смотрел прямо перед собой в стол. Нож с наколотым на него куском мяса застыл над банкой. Всё лицо Гаврилыча было покрыто крупными каплями пота. За дверью всхрапнули лошади…

Медленно, как во сне, Виктор потянул руку к винтовке. Лицо его онемело, он чувствовал, как по коже пробегает лёгкое покалывание. Прошла вечность, пока его ладонь ощутила холод металла винтовки. Ещё несколько мгновений он собирался с духом.

«На предохранителе не стоит. Значит, первым успею… Ну!»

И он бросил себя в светлый проем двери!

ТУП-АХ! ТУП-АХ! АХ!

Виктор стрелял, мгновенно передёргивая затвор. Кричал, метался вокруг избы, боясь каждого своего поворота за угол. И снова стрелял. Эжектор выбрасывал гильзы, они кувыркались в воздухе, и на их латуни вспыхивало, отражаясь, солнце. Вскоре затвор клацнул впустую. Он расстрелял всю обойму. Ладонь хватала пустой патронташ…

Никого…

Его взгляд ещё раз обежал весь горизонт. Никого! Крайняя лошадь испуганно косилась на него своим коричневым глазом, перебирая копытами.

Он обернулся и увидел в проеме двери Гаврилыча. Тот хмуро, но с каким-то интересом смотрел на него.

– Что палить-то удумал? Сказано ж было… Но, вообще-то молодец. Силён, бродяга. Я тоже тогда начал, да вишь, как всё сложилось…

И он вскользь коснулся пальцами шрама.

–А ты ничего, будет толк. Будет. И это, ну. Спасибо тебе…

Возвращение

– … что тебе одному нельзя видеть…» А дальше я не помню. Басурманские какие-то слова – одинаковые. Тогда я Гришаню вообще не понял. Да и пьяный он сильно был. Приедем в посёлок – всё расскажу. И кого я тогда видел, и кто мне лицо рвал. Полз я потом – век. Полз – век, и зарок на век дал. Выйду – один не пойду. Всё другу отдам. Всё отдам, до самой смерти отдавать буду. Обязан я Ей, Матушке. Ведь позвала. Снова позвала. А ты, Витюня, меня прости. За испытку-то. Так сложилось. Но теперь тебе здесь будет фарт!

Гаврилыч замолчал и снова стал смотреть на огонь костра. Было слышно, как в темноте рядом плещется река Юдома.

Они вернулись в посёлок через три недели. Хорошая была за Горой охота. Да и рыбалка удалась на славу. Пришлось даже позаимствовать ещё двух лошадей у знакомых пастухов-оленеводов, чтобы вывезти добытое. Обратная дорога была долгой и проходила через другой район хребта. И воспоминания о долине у Виктора затерялись среди прочих эпизодов путешествия.

По приезду они сдали лошадей в промхоз. Виктор снова наслышался ворчания Гаврилыча по поводу его ухода за «кониками».

– Ворчи, ворчи, а баню-то я тебе сейчас такую оттопырю – ахнешь, – Виктор улыбался.

Гаврилыч присел на завалинку избы, где размещалась контора промхоза.

– Вечереет, Вить. Скажи Марии – пусть шкалик возьмёт. А я пока «сгуляю» домой. Веник и исподнее заждалось. Вот за чаркою всё и узнаешь. Ежели не затрусишь. Хотя… Силён, бродяга. А стрелял-то, как, пёс тебя дери… Ладно, я пошёл. Разговор долгий у нас предстоит, – с этими словами Гаврилыч направился через улицу, к своему дому.

Виктор не утерпел: «Гаврилыч! Так кто это был-то? А может, и не было никого, а?!»

Не оборачиваясь, уже на ходу, Гаврилыч махнул рукой и что-то сказал. Виктору послышалось: – Судьба и судьба.

А может быть: – И твоя судьба…

А может быть…

«Нет, наверное, послышалось», – Виктор заторопился к бане.

Баня была почти готова. Виктор, весь распаренный от подготовки процедуры, вывалился во двор. Смеркалось. Вечер был чуден. Посёлок засыпал. Освещенное окошко звало его в дом, к семье. «Мария, сын… Люблю».

Виктор рассмеялся: «Счастье!»

И тут завыла собака. Рядом, на его улице.